Дмитрий Григорович - Переселенцы
Выйдя из дормеза, помещик, его жена, дочь и гувернантка шагу не могли ступить – так дружно осадила их дворня; особенно мешал им двигаться вперед какой-то мальчик в белой рубашонке, с белыми, как снег, волосами, торчавшими щеткой, и красным, как мак, лицом, усеянным веснушками; он совался им под ноги, неожиданно вырастал то с одного бока, то с другого, яростно порывался вперед каждый раз, как затирали его в толпе, и с каким-то свирепым азартом бросался в двадцатый раз целовать руки господам своим. Помещики решительно уже не знали, куда деваться от тесноты, жары и более всего от преследований краснолицего мальчика; им совестно было обидеть дворню, и они продолжали приветливо улыбаться, но делали это уже против воли, особенно помещица, на которую с особенным усердием нападал краснолицый мальчик; к счастию, скоро подоспел на выручку Герасим Афанасьевич.
– Здравствуй, мой милый… здравствуй, Герасим. Все ли у вас благополучно?.. Здравствуйте… хорошо… хорошо… – повторял помещик, целуясь с дворовыми, напиравшими все сильнее и сильнее.
– J'etouffe! – крикнула гувернантка.
– Здравствуйте, сударь… С приездом честь имею… поздравить… – подхватил управитель, не переставая укоризненно кивать головою людям, которые лезли вперед. – Наконец-то, сударыня Александра Константиновна, дождались мы вас… Пожалуйте ручку, сударыня… – довершил он, протискиваясь вперед и подхватывая руку помещицы. Но в ту самую секунду, как он готовился приложить губы к перчатке, откуда ни возьмись снова вынырнул мальчик, схватил руку барыни и припал к ней.
– Что это за ребенок? – спросила Александра Константиновна, обращаясь к управителю, который украдкою толкнул мальчика ногою.
– А это, сударыня, внучек мой… внучек, сударыня, – умиленно повторяла Макрина Дементьевна, та самая, которую сшиб с ног молодой человек, бежавший в контору, – радуется, сударыня, приезду вашему… целые три дня все об этом… Целуй ручки, глупый; скажи: пожалуйте, мол, сударыня, ручку.
– Ну, друзья мои! – воскликнул неожиданно помещик, появляясь подле жены и простирая руки, – я, к сожалению, не могу перецеловаться со всеми вами, но все равно, я за всех вас поцелую Герасима Афанасьевича: это все равно… Здравствуй, старик! – заключил он с некоторою торжественностью и обнял управителя, который горячо припал к плечу его.
После этого помещик подал руку жене и поднялся на парадное крыльцо, сопровождаемый дочкой, которую нес камердинер, и гувернанткой, которая обдергивала платье и поправляла свою розовую шляпку. За ними, кроме двух горничных и лакея, вошел в дом один только Герасим Афанасьевич.
Первые минуты были исключительно посвящены осмотру комнат старинного дома. По мере того как Сергей Васильевич Белицын[37] подвигался вперед, приятное расположение духа заметно овладевало им сильнее. Нельзя сказать, чтоб он слишком был занят своим происхождением, тем не менее однако ж, прогуливаясь по комнатам родового дома, он чувствовал себя как-то веселее, чем в своей петербургской квартире, очень, впрочем, хорошей квартире, помещавшейся в бельэтаже аристократического дома. Сергей Васильевич, все еще ведя жену под руку, преимущественно останавливался перед портретами предков.
– Вот это бабушка Анисья Тимофеевна, – говорил он с улыбкой, которая достаточно свидетельствовала о приятном настроении души его, – а это… это дед Нил Васильевич Белицын, знаменитый умом своим, проницательностью и вместе с тем эксцентрическими своими выходками… словом, это тот самый, который, помнишь, я говорил тебе, подписывал всегда свои письма: «слабый во всех частях старик», но почему слабый – этого до сих пор никто понять не может. А! вот и прабабушка Лизавета Ниловна, дочь Нила Васильевича, жена Степана Степаныча, которая всякий раз, как уезжала куда-нибудь, запирала бедного своего мужа в спальню… А вот и воевода Белицын… Mery, viens voir ton grand-grand oncle le voyevode!..
– Oh Dieu, quelle barbe! – воскликнула гувернантка, становясь с Мери перед портретом воеводы и содрогаясь, как должна была содрогаться Андромеда при виде чудовища.
Сергей Васильевич и Александра Константиновна добродушно засмеялись и продолжали переходить от одного знаменитого предка к другому; причем всякий раз в голубых глазах Белицына засвечивался какой-то ласковый пламень, нижняя губа слегка выставлялась вперед и стан выпрямлялся. Александра Константиновна была также очень весела и довольна; но радость ее не столько, казалось, возбуждали изображения предков, сколько вид старинной мебели, о которой мы упоминали выше.
– Маis c'est superbe! – говорила она, останавливаясь перед каким-нибудь брюхастым комодом en marquetterie с бронзовыми вычурными ручками, во вкусе Помпадур, – c'est magnifique!.. Как же ты, Serge, никогда ничего не говорил мне об этом?..
– Я сам ничего этого не подозревал… знал, что есть что-то такое, но все это носилось передо мной в каком-то тумане; я думал так, себе, старый дом, и больше ничего… Так, стало быть, тебе все это нравится?..
– Еще бы! Mais c'est du meilleur gout! Это оправдывается тем, что теперь снова возвращаются к этому вкусу… Помнишь, у прошлого года мы заказали Туру такой же точно комод Помпадур для гостиной? Что если бы мы знали, что в Марьинском хранятся такие сокровища?.. Стоило только послать привезти. Надо будет, однако ж, непременно это сделать. Жаль видеть здесь такие вещи; c'est un sacrilege! они стоят, чтоб ими любоваться. Мы непременно сделаем выбор и увезем все это в Петербург: notre salon sera vraiment magnifique!
– Да, наши деды умели жить! – возразил Сергей Васильевич, – это были настоящие grand-seigneurs. Не забудь, Alexandrine, что весь этот дом со всем, что ты здесь видишь, выражает только каприз дедушки Нила Васильевича. Когда он объезжал как-то именья свои, ему понравилось Марьинское; он велел построить дом, и после этого в какие-нибудь два-три года он приезжал сюда провести много-много один летний месяц… Впрочем, надо тебе сказать: у Нила Васильича было тогда девять тысяч душ, что по тогдашнему образу жизни значило то же, если б иметь теперь двадцать тысяч душ!..
Александра Константиновна приказывала управителю снимать чехлы с каждого дивана, с каждого стула. Фарфор, хранившийся в старинном шкапу, был также подвержен внимательному осмотру. Она мысленно как будто переносила все это в петербургскую гостиную, придумывала каждой вещи соответственное место и заранее любовалась общим эффектом. Гостиная ее и без того была очень хороша и стоила много денег, больше даже, чем бы следовало. Но свет уж так устроен, что в домах, где находится парадная лестница с ковром, каминами, с boiseries и швейцаром, парадные комнаты, и особенно гостиная, никогда не могут быть достаточно великолепны. Дело в том, что как ни великолепна ваша гостиная, всегда найдется другая в Петербурге, которая еще великолепнее; никак не угоняешься! В этой скачке с препятствиями к цели, которой никогда не достигнешь, заключается, может быть, тайна исчезновения многих семейств из Петербурга в деревню. Не поручусь, что появление в Марьинское… Но, впрочем, какое нам до этого дело? мы радуемся приезду Белицыных ничуть не меньше Герасима Афанасьевича.
Белицыны распорядились как нельзя лучше касательно помещения. Принимая в соображение летнее время и наступающие жары, они выбрали комнаты, выходившие в сад и защищенные круглый день деревьями от лучей солнца. Полукруглая спальня, разделенная пополам решетчатым альковом, боскетная и диванная поступили во владение Александры Константиновны; туда тотчас же перенесены были чемоданы, ящики и картонки; комнатка подле спальни, служившая в старые годы будуаром, назначена была Мери; гувернантке дали две комнаты наверху.
– Ну, mesdames, теперь прощайте! – весело сказал Сергей Васильевич, – что до меня касается, я помещаюсь в комнатах, которые занимал дедушка Нил Васильич; его кабинет будет моим кабинетом. Дело в том, что сколько дед ни был grand-seigneur, он очень исправно занимался делами: я хочу последовать его примеру… Кроме этого, тебе, Alexandrine, предстоит еще та выгода, что весь этот народ, который будет ходить по комнате, вся эта возня – потому что я решительно сам лично хочу заняться делами – все это не будет тебя беспокоить.
– Вот это мне нравится! – смеясь, перебила Белицына. – Неужели ты думаешь, что я приехала в деревню для того только, чтоб рвать незабудки и нюхать ландыши? Извините-с, я также намерена заниматься делами…
– Bravo! – с комическою восторженностью воскликнул супруг, – ну и прекрасно! посмотрим…
– Увидим: rira mieux, qui rira le dernier!..
Войдя в кабинет – довольно мрачную комнату, где камердинер успел уже разложить несессер и все необходимое для перемены туалета, Сергей Васильевич позаботился прежде всего, чтоб поставили на стол чернильницу, бумагу, счеты – словом, все нужное для письма и деловых занятий. Если верить Лафатеру, в наружности Сергея Васильевича решительно не было знака, который бы мог обличать натуру особенно восприимчивую и деятельную; но, надо полагать, он был одарен необыкновенно живым воображением. Приняв намерение лично заняться своими делами, он так сильно порывался к деятельности, что ему не сиделось на месте; десятки проектов, один другого новее, один другого сложнее, касательно преобразований в Марьинском по части хозяйства возникали в голове его. Так как в настоящую минуту не было никакой возможности приступить к делу, то он начал прогуливаться по большой зале. Герасим Афанасьевич следовал за ним в почтительном расстоянии, с руками, заложенными за спину. Замечательно было в этой прогулке, что большие пальцы на руках управителя вертелись один вокруг другого с неуловимою быстротою.
