Ирвинг Стоун - Греческое сокровище
— Генри, ты скромничаешь. Тебя не узнать.
— Пожалуйста, не заблуждайся на мой счет. Я никогда не упускал свою выгоду. Начало своему состоянию я положил торговыми делами задолго до Крымской войны. Потом я удвоил капитал в Сакраменто, это в Калифорнии, я ездил туда поставить памятник на могиле брата. Он умер от лихорадки, был очень удачливым старателем. Я хотел распорядиться его имуществом, но его компаньон скрылся со всеми деньгами.
— Ты никогда не рассказывал мне о золотых приисках, хотя я знаю, что тебе там очень везло.
— Везло, только я не был золотоискателем. Когда в 1851 году я через Панамский перешеек добрался до Сан-Франциско, на приисках негде было яблоку упасть. Я видел, что большинство золотоискателей являлись в Сакраменто уже без гроша в кармане. Им нужны продукты, инструменты, а в кредит им никто не верил—слишком мала вероятность, что они вернут аванс. Двенадцать процентов в месяц была обычная ставка. Я связался с лондонским банком Ротшильда и открыл собственный банк. Мои дела сразу пошли в гору. К началу Крымской войны у меня был большой оборотный капитал. Деньги к деньгам — это верно сказано, крошка. Но уже можно было остановиться: трех состояний должно хватить на то, чтобы разрыть Трою. И вот мы здесь, смотрим на Дарданеллы, и впереди нас ждут великие дела.
Укутываясь теплее мягким шерстяным одеялом, Софья уже сквозь сон пробормотала:
— Неисповедимы пути, которыми Господь творит свои чудеса.
Прошло одиннадцать мучительных дней, прежде чем Константинополь дослал карту. Пожалуй, больше всех ей радовался губернатор, замученный преследованиями Генри Шлимана. Софья проводила дни с миссис Калверт: женщины читали, гуляли в парке, куда им подавали ленч и вечерний чай «по-английски»: сандвичи с помидором или огурцом, лепешки с маслом и джемом, бодрящий темный чай. Калверты жили по-королевски, в окружении слуг, сторожей и садовников. Генри пропадал в городе, оправдываясь важными делами, и Софья только радовалась его способности с головой уходить даже в малое дело, потому что сейчас как никогда ему надо было чем-то себя занять. И он не без толку бегал: нанял крепкую арбу для инструментов, удобный дорожный экипаж и смотрителя, обязанностью которого было присутствовать при раскопках и обеспечивать Оттоманскому музею оговоренную половину находок. Этого надзирателя звали Георгий Саркис, он был армянин, второй секретарь судебной канцелярии. Генри согласился выплачивать ему жалованье—двадцать три пиастра в день (это девяносто два цента).
Церемония подписания губернатором фирмана совершилась в полдень. Софья и Генри рано пообедали, обняли на прощание Калвертов и в начале второго тронулись, рассчитывая попасть в Хыблак до темноты. Еще раньше ушла их арба с тачками, лопатами, постельным бельем и прочим снаряжением. Сначала дорога шла равниной, вдоль Дарданелл, припекало солнце, лазурное небо сливалось с лазурным морем. Но вот начались горы, лошади с трудом одолевали перевалы. Генри сошел с экипажа, пошел рядом. Их обступал изумрудно-зеленый лес, деревья клонили друг к другу вершины, заботливо принимая их под свою сень.
Они сделали только одну остановку — выпили кофе в деревушке Ренкёй, а поужинали уже в сумерках, не выходя из экипажа и добрым словом поминая повара Калвертов.
Было совсем темно, когда они свернули с главной дороги на проселки, изрытые колеями. К счастью, местность была ровная, а возница знал дорогу. Около девяти часов вечера они въехали в Хыблак, объятый глубоким сном. Деревушка состояла из ветхих саклей и была вдоль и поперек изрезана вязкими от грязи улочками, едва пропускавшими в одну сторону крестьянскую арбу.
— Как ты найдешь в такой темноте наш дом? — беспокоилась Софья.
— Это единственный во всей деревне двухэтажный дом. Смотри, мы еще не разбудили ни одной собаки, а то проснулась бы вся деревня.
На дальнем краю деревни забрехала собака.
— Мучается бессонницей, — пробормотал Генри.
И сразу со всех сторон накатил разноголосый лай и повозку облепила дюжина худых, как тени, дворняг.
Генри тронул возницу за плечо, и повозка свернула в загаженный дворик, обнесенный каменной стеной. В одном углу Софья разглядела хлебную печь, в другом амбар, а между ними длинный крытый хлев, с крышей, словно сошками прижатой развилистыми сучьями. Отворилась боковая дверь, и с масляной лампой в руке вышел хозяин. Драмали, в полосатой шерстяной рубахе ниже колен и ночном колпаке.
— Ни днем ни ночью покоя, — ворчал он. — Подождали бы. когда рассветет.
— Где прикажете ждать? — поинтересовался Генри. — С овцами? Посветите, мы поднимемся в свои комнаты.
Ворча под нос, хозяин провел их по деревянной лестнице в комнаты, заказанные Генри через агента в Чанаккале. Софья из Афин взяла превосходные лампы и масло, но сейчас они ночевали в арбе вместе с простынями, одеялами, подушками и средствами от насекомых. Она придирчиво осмотрела слежавшийся матрац.
— Оставь, Софья: они все равно наползут.
— Значит, надо было брать и матрац.
— Ах, какой же я дурак! Конечно, надо было взять! Постой, кажется, пришла наша арба. Пойду принесу лампы и простыни.
Они залили лампы маслом и при свете осмотрели матрац. Он кишел клопами. Софья взяла непочатую бутыль янтарного масла, разыскала среди вещей щетку и методически смазала матрац сверху и по бокам, после чего Генри перевернул его и все повторилось в том же порядке. Сам Генри протирал зеленым медицинским спиртом металлическую раму кровати и опаливал ее огнем, сняв с лампы стеклянный абажур и прибавив фитиль. Софья протерла весь матрац еще и спиртом и открыла окно проветрить комнату, напустив лишь запахи скотного двора. На столик в изголовье постели она поставила свою икону богоматери, достала из чемодана ночное белье, туго заправила под матрац свои, домашние простыни, расстелила два одеяла, бросила пару своих подушек в мягких льняных наволочках, наладила вешалки для одежды, погасила свет и, не чуя под собой ног, забралась в постель.
— Хоть бы эти клопы угомонились, — взмолилась она. — Я чувствую себя совершенно разбитой.
— К утру пройдет, — утешил ее Генри.
Небо на востоке только заалело, когда он разбудил ее.
— Быстренько одевайся, мой ангел, я хочу, чтобы первый восход солнца здесь ты увидела с Гиссарлыка.
Она плеснула в лицо холодной водой, почистила зубы, надела коричневое ситцевое платье, которое родные находили чересчур простеньким, а для работы оно как раз. потом обула башмаки на толстой подошве, знакомые с мостовыми Палермо, Неаполя и Рима. И как ни поторапливал ее Генри, она еще собрала постель, снесла вниз простыни и одеяла и знаками объяснила хозяйке, чтобы та потом разложила их на солнце.
В теплой хозяйской кухне они выпили кофе, но не смогли заставить себя что-нибудь съесть.
— У нас в Турции говорят, — заметил Драмали, — что утром мы еще сыты сном, а уж днем придется поесть.
Генри отмерил две порции хинина по четыре грана: они будут принимать его каждое утро, потому что летом и осенью в Троаде непременно свирепствует малярия. Пройдя через дворик, служивший одновременно загоном для скотины, они вышли в поле и, не разбирая дороги, направились прямо к Гиссарлыку. Поле было запущенное, на нем распоряжались одни овцы. В сером предрассветном воздухе оно казалось покрытым грязноватым снегом. Софья наклонилась и не поверила своим глазам: вся земля устлана битыми глиняными черепками, на некоторых еще различались следы раскраски. Она подняла ручку от вазы, потом горлышко, опознала днище, осколки круто выгнутых стенок.
— Генри, — возбужденно воскликнула она, — я ничего не понимаю! Здесь миллионы черепков! Но ведь это не мусорная свалка?
— Нет, конечно, — улыбнулся ее простодушию генри.
— Это и не манна небесная — значит, на поверхность все это вымыли дожди?
— Ты попираешь останки давно умершего города.
В ее больших темных глазах зажглось изумление, щеки раскраснелись.
— Ты что же, знаешь, что лежит под нашими ногами?
— Там большой римский город второго или третьего века новой эры. Археолог нашел бы здесь улицы, протянувшиеся на целые мили, дома, лавки, храмы. Только никто не станет здесь копать: работа гигантская, а город слишком молод, чтобы представлять интерес.
С трудом поспевая за его размашистым шагом, Софья польстила ему:
— Это то, что ты называешь nouveau arnvee [14] на сцене истории?
— Совершенно верно. Нам же предстоит заниматься цивилизацией, которую еще никто не нашел и не исследовал.
Первое троянское поселение возникло в двухтысячном году до новой эры, хотя своего расцвета Троя достигла лишь во времена Приама, в тысяча двухсотом году. Когда мы с лопатой пробьемся в эту глубину веков, храмы расскажут нам об их религии, таблицы научат языку, поведают судьбу царских династий; взяв в руки их оружие, мы узнаем, как они убивали своих врагов, монеты расскажут, как торговали, в погребальных урнах дойдет до нас прах их предков. Мы всмотримся в фундаменты их домов и поймем, хорошо они жили или бедно, как готовили пищу, что ели. Золотая, серебряная и бронзовая утварь покажут, на каком уровне были у них художественные ремесла… Мы найдем их сокровищницу…
