Пимен Карпов - Пламень
— Богатеев предавать надо красной смерти, — и русских, и прочих!.. — гукал Андрон, тряся красной бородой. — А вы, тля, прихлебатели богатеев, — своего же брата…
— Отнюдь! Наградить бедноту! Только сперва — русскую бедноту, потому как бог — русский, а не чей иной — Американская беднота сама о себе промыслит… и прочая — европейская. Пойми, голова! Тут не один хлеб, тут глубина глубин… Свобода, какой не ведал человек от начала мира… Што хлеб?.. Набил брюхо, — а от скуки — издох… Нет, браток, Тьмяный такую тебе штуку загнет на радость всем, что мертвые из гроба встанут!.. Вот и рассуди, с кем лучше: с русским ли богом аль с заморской Карлой…
— Карла — земли даст, а Тьмяиый твой — жулик: тонет — топор сулит, а вытащишь его из воды, ему и топорища жалко.
— Землю дадим мужикам! Дай срок! Только, черт ли в ней, в земле, коли свободы нет, разума нет…
— Сам несознательный, а туда же…
— Я — сознательный! — подскочил чернец. — А сюда пришел, чтоб узнать от затворника, в чем суть света. Свет мешает Тьмяному… в чем его заманка — неведомо, но все бегут за ним… Меж тем это — сплошной обман… Ваши это знают не хуже наших… У всех нас, братьев по Тьмяному, есть свой свет — темный, невидимый, по-ученому — ультрафиолетовый… Его-то мы и водрузим над нашей и вашей — общей планетой… Только чтоб во главе — русские…
— А красный свет?
— Дурак красному рад.
— Не миновать тебе красной смерти, пес, с твоими русскими костоглотами…
— Договор крови — идет?
— Какой договор крови?
— А вот: отдадим всю власть пролетаристам, фабрики, заводы… Мужикам — землю, — только чтоб предавать красной смерти не русских, а иных прочих… Передай это вашим комитетчикам… Согласятся — мирный договор на крови… Не согласятся — кровь за кровь, до седьмого колена… месть на истребление! Но ежели ты уладишь все — министром сделаем… простой водовоз в министрах — это и будет первый пункт мирного договора… А дальше, шаг за шагом — бедноту наверх, а богатеев — вниз. Сделать это бате — как пить дать. А там — и восток, и запад, небо и земля, подземная Америка — весь земной шар во власти русских… то бишь русского бога, Тьмяного. Избавление миру! Свадьба без меры, без предела!
— Жди избавленья от псов.
— Жди.
— Жди лучше ты красной смерти!
— Я жду ответа на предложенье.
— Уходи, красная смерть близко! — топнул Андрон. Так и ушел чернец ни с чем.
А затворник молча раздавал толпившимся у окна мужикам ломти черного хлеба и крынки ключевой живоносной воды.
В глуши дикого леса шли от пещеры потайные подземные ходы, соединявшие затворника с далекой лесной пашней, затерянной в непроходимом темном бархате хвои; заросшую травами ароматными, тучную свежую землю взрывал затворник тяжелым заступом, разбивал бивнем глыбы и сеял озими — рожь и ячмень.
Хлеба вырастали обильные, пышные и чистые, словно золото. Затворник убирал рожь и ячмень. Обмолачивал цепом и молол на ручном жернове. В пещере пек хлеб. В весенние зори раздавал его из глухого окна приходящим, исцеляя болезни и недуги.
Под крепкими вековыми кореньями сосен у пещерыбил живоносный белый ключ. Из ключа черпал затворник воду целебную. И, разлив в тыквины, раздавал из окна страждущим и недугующим.
Источника живой воды, как и хлебодатной целины, никто не знал. Мир не верил, что и хлеб жизни, и живоносная вода — суть плоды родной людям земли, а не бесстрастного и безвестного неба. Не верил же мир земли оттого, что затворника почитал сыном неба, дерзнувшим соединить небо и землю, земных с небесными.
Когда в гневе и ярости Сущий повелел навеки умертвить Сына земли. Сына Человеческого, спасавшего мир любовью, вестник неба, ослушавшись Сущего, пощадил великого праведника. И, взяв его воскресшим от земли, соединил небесных с земными, дух с плотью, любовь с ненавистью. За дерзновенное ослушание свергнул Сущий сына неба на землю, где оставил его бессильным и отверженным…
Но это только и нужно было ему. Ибо липкую, росную полюбил он ароматную землю и ее низины.
В весенние зори, в пещеру, уходящую под корнями вековых сосен в неисследимые недра земли, стекались к затворнику кликуши, недужные, больные, расслабленные, отверженные, нищие, калеки.
Под обрывами в душных проходах пещеры толпы кишели, словно муравейники. В толчее больные задыхались, падали в обморок. Но над ними, вверху, молодые туманы цвели, ароматы хвои с зеленым светом смешивались и багряные над вершинами кровавились зори… Из сумрака смерти нетленным загоралась жизнь светом…
* * *В навьи проводы в гулкий подземный свод затворниковой пещеры, расстроенный и больной, пришел Никола. Могутными растолкал, широкими плечами недужную, охающую толпу.
Гукнул резко и гневно, так что стены прохода зазвенели, словно медь:
— Душно!.. Никто меня не успокоит!.. Никакие затворники!.. Га! Где гнев Бога?.. Где месть?.. Эй, жулье!.. Отвечайте!.. Хорошо вам жить или нет?.. Пойдете в битву с двуногими зверями?
В кучке стариков у стены веял пургой Поликарп, веще и слепо улыбаясь в широкую, длинную, ниспадающую на грудь, словно каскад, бороду.
— Микола?.. — шершавые протягивал он, пахнущие полынью и рыбой руки. — Хо-хо!.. Все к радости, сердцо!.. Ненилу украли, а я радуюсь… Мария ушла, а я веселюсь… Мукам веселюсь, так-тось!.. И некому мене и мстить… Микола… Плюнь!.. Я и пошел бы в битву какую, да на кого пойду?.. Хо-хо!.. Мене равного подавай!.. А об шушеру не хоцца рук пачкать… Пропадает сила моя задаром, сердцо!.. Ты ча тут?..
Обнимал радостно и горячо Николу. Тряс его за плечи любовно. Целовал в макушку. А Никола, горько опустив голову, маялся:
— Где Люда?.. Нету Люды!.. А без Люды мне и жизнь не в жизнь, дед!.. И не жалко было б, коли б с Крутогоровым одним она путалась… А то… Эх!.. Дед!.. Душно!.. Нету мне места на земле!..
— Хо-хо! Огонь мой?.. Людмила?.. — блестел белыми крепкими клыками лесовик. — Никому ей не понять, Микола… Земля — радость?.. И Людмила радость!.. А и муки… Кого полюбит Людмила, того и замучит… Так-тось!.. А ты как хотел?.. Без мук — штот-то за радость! Шалтают, на небе радость… рай… Не! такого рая, какой даден на земле, не получить ужо на небе… Без мук ежели, это для мене будет не рай… а тошнота!.. Так-тось… Земля — веселие! Хо-хо!
— Дыть, земля у господ уся?.. — фыркнул сзади оборванный какой-то, свирепый мужик. — Ить нас не пускают по госпотской земле ходить!.. А коли ежели земли нету, какая тут жись, а?..
— Земля — будет!.. — лихо взметнул белой гривой Поликарп. — Хо-хо! Будет глад, трус, мор, война… а потом земля!.. Ей, хлеборобы… Радуйтесь! Веселитесь!.. земля — радость!
Низкая, юркая старуха с горящими, выжженными солнцем глазами, подвернувшись молчком, вцепилась в широкую лесовику бороду. Заверещала:
— У-у, слепой черт… греховодник!.. У раю хрусталь-ны дворцы… золоты палаты… Молочны да медовы реки… А туто што?.. Што мы туто видим, а?..
— Хо-хо-хо!.. — захохотал Поликарп, подняв густые седые брови, нависшие над черными пустыми ямками, словно лес. — Выжги сабе глаза… Вот и увидишь… Чудо увидишь!.. Так точь. А золото ето да хрусталь вылетит у тебя из головы… Како тако золото?.. Хрустальны палаты?.. Слышь, шумит-гудет уверху?.. Вот те и палаты!.. А запахи чуешь сердцем?.. Тут тебе и рай…
Светло и радостно улыбаясь, посадил старуху бережно к стене. Взял седую ее, крохотную голову в огромные свои мозолистые руки. Поцеловал ее в макушку, закрывая лицо ее белой широкой бородой, пересыпанной рыбьей чешуей и тмином…
— Так-тось, старух!.. А и то хорошо, что ты на небе рая ждешь… Хорошо!.. Коли люди маются, тоскуют оп царстве… иншем… Хо-хо! Тут радость есть… Ух. И рад же я!.. Всему рад… Ух!.. — ухал неугомонный, веселый, вешний кудесник, древней землей вея, запахом диких лесов.
* * *За проходом, толпы кликуш, смятенного, бушующего Николу облепив, рвали его за ковнер остервенело. Бредили:
— Ай!.. Красавчик!.. Царевич!.. Ай, цалуй!.. Горячей!..
— Га-а!.. Жулье!.. — гремел, люто метаясь под душными срывами, глузжа кулаком кликуш, Никола. — Все кровопивство!.. Собрались идить на двуногих зверей… А идить не с кем!.. Все разбрелись… Эх, Крутогоров, Крутогоров!.. Затеял ты, да… Эх… Земли!.. Земли! черт вахлатый!.. — совал он в грудь сонного косматого мужика. — Земля, думаешь, сама к тебе придет?.. Землю надо взять!.. Коли пойдут мужики на города… сокрушат живоглотов — будет земля!.. А так, не будет до скончания века!.. Чего губы развесил, мурло? Медюлян! Га! С бою, говорю, надо взять, землю-то!.. Ракло!
— А ты ча лаешься? — сонно водил мужик впалыми, мутными глазами. — Ето б надо вумственно… Што б без смертовбивства… без озорства… може, земля И досталась бы нам… А то, бают, и в Думе таперь собрались озорники… На царя лаются… Ну, царь оттово земли и не дает… Надо б тишком да ладком… А ужо, коли ладом не дадут… можно и с смертовбивством… Вумственио надо только ето…
