Александр Дюма - История знаменитых преступлений (сборник)
За целый день путешественники продвинулись на какой-то десяток лье: они шли под одним кливером, не решаясь поднять грот. Ветер так часто менял направление, что требовалось очень много времени, чтобы справиться с его капризами. Вечером обнаружилось, что доски обшивки разошлись и открылась течь; платками удалось кое-как заткнуть щель, и ночь, темная и печальная, вновь накрыла лодку своим покрывалом. Не чуя под собой ног от усталости, Мюрат заснул; Бланкар и Ланглад подсели к Донадье, охраняя покой короля: этих людей, казалось, не могли взять ни сон, ни усталость.
На первый взгляд ночь была спокойной, но через какое-то время послышался неясный треск. На лицах у моряков появилось странное выражение, они переглянулись, после чего, как один, посмотрели на короля, который, лежа на дне лодки и завернувшись в мокрый плащ, спал так же крепко, как когда-то в песках Египта и снегах России. Один из моряков встал и, насвистывая сквозь зубы провансальскую песенку, перешел на нос лодки; оглядев небо, взволнованное море и утлое суденышко, он вернулся к товарищам, сел и пробормотал:
– Это невозможно, помочь нам добраться до места может только чудо.
В подобных невеселых мыслях прошла вся ночь. На рассвете вдали показалось какое-то судно.
– Парус! – закричал Донадье. – Парус!
Король мгновенно проснулся. Действительно, небольшой торговый бриг двигался со стороны Корсики по направлению к Тулону. Донадье взял курс на него, Бланкар поднял оба паруса, так что лодка буквально застонала от напряжения, а Ланглад побежал на нос и стал размахивать плащом короля, нацепленным на багор. Вскоре путешественники поняли, что их заметили: бриг развернулся в их сторону, и через десять минут оба судна оказались шагах в пятидесяти друг от друга. На баке появился капитан. Король окликнул его и предложил кругленькую сумму за то, чтобы его с тремя товарищами взяли на борт и доставили на Корсику. Выслушав это предложение, капитан вполголоса отдал своей команде какое-то распоряжение, которое Донадье не расслышал, но, вероятно, понял из жестов капитана, потому что тут же приказал Лангладу и Бланкару выполнить разворот, чтобы оказаться как можно дальше от брига. Как истые матросы, те беспрекословно подчинились, но король топнул ногой:
– Что вы делаете, Донадье? Что вы делаете? Разве вы не видите, что он движется к нам?
– Клянусь Богом, вижу… Давай-давай, Ланглад, осторожней, Бланкар! Да, он движется к нам, и, кажется, я заметил это слишком поздно. Ну так, хорошо, а вот теперь моя очередь.
С этими словами от так резко и с такою силой налег на румпель, что лодка, вынуждаемая круто изменить направление, казалось, закусила удила, словно лошадь, но в конце концов поддалась. Громадная волна, поднятая шедшим в ее сторону гигантом, отбросила ее, как перышко, и бриг прошел в нескольких футах от ее кормы.
– Ах ты, злодей! – воскликнул король, только теперь понявший намерения капитана, и, выхватив из-за пояса пистолет, закричал: – На абордаж! На абордаж!
Он попытался выстрелить в бриг, но порох отсырел и не воспламенился, а король все повторял в ярости:
– На абордаж! На абордаж!
– Вот именно, злодей, а еще вернее – болван, – проговорил Донадье, – он принял нас за пиратов и хотел потопить, будто без него нам не удастся пойти на дно.
Лодка и впрямь опять дала течь. В результате резкого поворота, сделанного Донадье, доски обшивки снова разошлись, и в многочисленные щели хлынула вода; снова пришлось вычерпывать ее шляпами, что длилось десять часов, пока Донадье внезапно не воскликнул:
– Парус! Парус!
Король и двое моряков тотчас бросили работу, подняли парус, и лодка устремилась к приближающемуся судну; водой уже никто не занимался, и она быстро прибывала.
Теперь все решало время – минуты, секунды: нужно было добраться до судна прежде, чем лодка затонет. На судне, казалось, тоже поняли отчаянное положение людей, просивших у них помощи, поскольку оно прибавило ходу. Ланглад узнал судно первым: это была баланселла[51], находящаяся на службе у правительства и совершавшая рейсы с почтой между Тулоном и Бастией. Друживший с ее капитаном Ланглад голосом, которому опасность придала силы, позвал капитана по имени, и его услышали. Самое время было спасаться: вода все прибывала, король со спутниками стояли уже по колено в воде, а лодка стонала, словно умирающий человек; она остановилась и начала переворачиваться. В этот миг с баланселлы бросили несколько концов, и король, ухватившись за один из них, кинулся в воду и вскоре уже держался за веревочный трап: он был спасен. Баланкар и Ланглад не мешкая последовали его примеру; Донадье остался в лодке последним, как того требовал его долг, и когда он одной ногою стоял уже на трапе, другая его нога вдруг провалилась вниз; со свойственным истому моряку хладнокровием он оглянулся и увидел, как под ним разверзлась пучина, и лодка, перевернувшись, пропала в ней навсегда. Еще секунд пять, и четверку мореплавателей ждала бы неминумая гибель[52].
Едва Мюрат ступил на палубу, как какой-то человек бросился ему в ноги: это был мамелюк, которого он когда-то привез из Египта и который, женившись, осел в Кастелламаре. Торговые дела привели его в Марсель, где он чудом избежал резни, устроенной его соотечественникам, а теперь, несмотря на необычную одежду и печать усталости на лице Мюрата, сразу же узнал своего бывшего хозяина. Он разразился радостными восклицаниями, поэтому хранить инкогнито больше не имело смысла, и сенатор Касабьянка, капитан Олетта, племянник князя Бачиокки, и военный комиссар Боэрко, сами бежавшие от побоищ на юге, приветствовали короля, обращаясь к нему со словами «ваше величество» и образовав таким образом импровизированный двор. Столь внезапный переход мгновенно преобразил Мюрата: он был уже не изгнанником, а Иоахимом I, королем Неаполитанским. Земля, откуда он был изгнан, пропала вместе с утонувшей лодкой, и впервые мысль о ставшем для него роковым походе в Калабрию родилась у Мюрата именно в эти дни упоения, которое пришло на смену недавнему мучительному беспокойству. Но покамест король, не знавший, какой прием ждет его на Корсике, решил назваться графом Кампо Мелле и под этим именем 25 августа ступил на землю Бастии. Однако предосторожность Мюрата оказалась излишней: через три дня все в городе знали о его прибытии. На улицах появились толпы народа, стали раздаваться возгласы: «Да здравствует Иоахим!», и король, не желая нарушать общественное спокойствие, тем же вечером покинул город в сопровождении троих спутников и мамелюка. Два часа спустя он уже въехал в Висковато и стучался в дверь генерала Франческетти, который на протяжении всего царствования Мюрата находился у него на службе и, уехав из Неаполя одновременно с ним, вернулся на Корсику к жене, в дом ее отца г-на Колона Чикальди. Генерал сидел за ужином, когда ему доложили, что какой-то незнакомец хочет с ним говорить; он вышел и увидел длиннобородого человека в солдатском плаще, лосинах, башмаках с гетрами и морской шапочке. Генерал весьма удивился; тогда незнакомец, устремив на него взгляд своих больших черных глаз, скрестил руки на груди и заговорил:
– Франческетти, не найдется ли у вас за столом места для вашего генерала, который очень голоден? Не найдется ли у вас под крышей места для короля-изгнанника?
Франческетти, узнав Иоахима, изумленно вскрикнул, упал перед ним на колени и поцеловал королю руку. С этого часа дом генерала оказался в полном распоряжении Мюрата.
Едва по окрестностям распространился слух о приезде короля, как в Висковато стали стекаться офицеры всех рангов, ветераны, когда-то воевавшие под его началом, а также охотники-корсиканцы, которых привлекала его слава искателя приключений, и вскоре дом генерала превратился во дворец, деревня – в монаршую резиденцию, а остров – в королевство. О намерениях Мюрата пошли самые невероятные слухи, которые отчасти подтверждались собравшимся у него войском в количестве девятисот человек. Именно тогда и распрощались с Мюратом Бланкар, Ланглад и Донадье; Мюрат хотел их удержать, но они не согласились, поскольку брали на себя обязательство спасти изгнанника, а не делить с королем превратности Фортуны.
Мы уже упоминали, что Мюрат встретился на почтовом судне с одним из своих бывших мамелюков по имени Отелло, который последовал за ним в Висковато, и вот экс-король Неаполя решил сделать из него шпиона. Не возбуждая ничьих подозрений, мамелюк мог поехать к родственникам в Кастелламаре, поэтому Мюрат и отправил его туда, снабдив письмами к людям, на чью преданность он мог рассчитывать. Отелло отбыл, благополучно добрался до своего тестя и счел возможным ему довериться, однако тот, испугавшись, сообщил в полицию, которая ночью явилась к Отелло и забрала все письма.
На следующий день все адресаты этих писем были арестованы, после чего им велели ответить Мюрату, как если бы они оставались на свободе, и посоветовать ему Салерно в качестве наиудобнейшего места для высадки войск. Из семи арестованных пятеро трусливо согласились на это, и лишь двое, братья-испанцы, категорически отказались, за что тут же были брошены в тюрьму.
