Виктор Конецкий - Последний рейс
Насколько же классикам легче было! Изучать-то им только историю надо было… А нам?
02.10. С 01.00 до 12.00 были под проводкой АЛ «Ленин». Полпути между Фирнлея и Тыртова.
Я много раз говорил, что момент расставания с ледоколом после совместной работы-проводки хранит и в наше безромантическое время нечто приподнимающее наш дух над буднями.
Юрий Александрович, пригласив в свою каюту, продиктовал мне несколько фраз, которые я должен был сказать «Ленину» при расставании.
«При прощании с ледоколом „Ленин“ поблагодарить за проводку, упомянуть об отсутствии претензий, но затем заявить о том, что капитан сохраняет за собой право после окончания рейса и водолазного осмотра в Мурманске заявить об ответственности ледокола за возможные, на данный момент не обнаруженные повреждения».
– Юрий Александрович, вы понимаете, что ваша претензия лишена смысла? – спросил я у капитана возможно мягче, ибо он лежал с закрытыми глазами и запекшимися губами. – Какую ответственность может брать на себя ледокол, когда мы расстанемся? Через полчаса я наеду средь чистой воды на одинокую льдину, получу повреждения, которые, возможно, мне выгодны, ибо меня потом отправят за границу на ремонт, а запишу эти повреждения на те, которые не обнаружил после проводки «Ленина»? Я же могу так сделать, могу…
– Есть циркуляр! Не знаете его?… – негромко сказал Юрий Александрович. – А если циркуляр с такой оговоркой есть, то я его буду выполнять. Извольте передать на ледокол мою формулировку.
– Есть!
В три ночи «Ленин» велел давать полные хода, рекомендовал следовать обычными курсами до 125 меридиана и запросил претензии. К этому моменту я сочинил текст нашего заявления, несколько смягчив недоверчивые нотки в заявлении капитана. Получилось так: «Благодарю за бережную проводку, никаких претензий не имеем. Капитан просит оставить за ним право в случае обнаружения ближайшее время каких-либо последствий вашей проводки сделать соответствующее заявление. Счастливого плавания, мягкого льда».
Еще когда сочинял эту половинчатую чушь, то сказал Ивану Христофоровичу, что мне неудобно будет ее зачитывать.
– Я зачитаю! – с некоторой даже радостью предложил он.
Всегда находятся доброхоты для расклейки на заборах карательных объявлений. И я отдал ему текст. И он зачитал его своим намеренно тихим голосом.
«Морис Бишоп» – литовское судно, первый раз в Арктике! – слушал наши радиопереговоры… Такие слова действуют вообще-то на окружающих, быстро заражают – как толпу смех или ненависть.
Так вот, «Морис Бишоп» ограничился благодарностью в адрес ледокола, заявив об отсутствии претензий…
Бунин пишет, что был жаден к запахам не менее, чем к песням. И объясняет это степным происхождением.
«ТХ ИНДИГА = ВЫШЛИ ИЗ СКАЗКИ БАЛЕАРСКИХ ОСТРОВОВ ДАНИЮ ПОТОМ БЕЛЬГИЯ ДОМОЙ ПОЛАГАЮ 23/10 БЫСТРЕЕ ВОЗВРАЩАЙСЯ СПОКОЙНЕЙ СТАНЕТ ДУШЕ ОБНИМАЮ = ЛЕВ ШКЛОВСКИЙ».
Вот собака! Шляется по бархатным волнам под голубыми небесами, а у нас контейнера на палубе в ледяные горы превратились после шторма. И лед обкалывать нельзя – контейнерное железо довольно мягкое, легко можно ломом насквозь пробить. (Учтите, пожалуйста, особенности моей лексики. Мама очень любила, когда я называл ее собакой. Все от чувства и интонации зависит, а не от слов!)
Радист принес РДО и присел на минутку. Замкнутый мужик, под 50, основная ставка 175 р.; сыну 6 лет, паралитик, пацану необходим юг. Профком дает путевку и 40 рублей, но при условии, что поедет кто-то из родителей, работающий в пароходстве. Жена там не работает, а когда он вернется из рейса, то будет и на юге холодно, останется пацан без солнышка на очередную зиму.
Какой же изощренной фантазией надо обладать, чтобы придумать этакие законы?!
А что ответить на: «Викторыч, может, посоветуешь что?…»
Чук и Гек во время моего отсутствия залезли в каюту, полностью перебрали и вычистили мою «Эрику». Это я при них хныкал, что ногти сбиваю на указательных пальцах – тяжело клавиши пробивать. И вот сей миг играю на «Эрике», прямо как на пуховой перине.
За два месяца рейса их бакенбардные украшения соединились с прической и превратились в патлы. И, несмотря на золотые фиксы Гека-Коли и иностранные нашлепки на робе Чука-Славы, оба абсолютно утратили матросский облик и точно соответствуют героям очерка Слепцова «Владимирка и Клязьма».
Когда в шторм пришлось собственноручно будить буфетчицу Аллу Борисовну, я увидел на ее плечике наколку – змею, остальное не разобрал.
Алла очень смутилась и даже покраснела! – вероятно, первый и последний раз в жизни.
Притом она ни к селу ни к городу пролепетала, что служила не в тюрьме, а на зоне, и все ее там очень уважали.
В заливе острова Тыртов обнаружили «Дроницына» с «Харитоном Лаптевым» под боком. «Харитону» (гидрограф) не повезло, а может быть, еще больше не повезло капитану «Дроницына».
Было так. «Арктика» проскочила сквозь какой-то ужасный торос, а «Дроницын» проскочить не успел. И нашвырял под брюхо «Лаптева» кирпичей.
Здоровенным кирпичам из-под харитоновского брюха деваться было некуда. И они вырвали ему две смежные лопасти винта вместе с мясом, то есть вместе со всеми причиндалами. Единственный вариант – заводской док. И вот эфир гудит разговорчиками: якоря заваливать? Двойную брагу заводить? И т.д.
Но мы-то отлично понимаем, что между этими деловыми вопросами сквозит желание каждого из участников свалить все это дело на другого.
Между тем ледокол «Пахтусов» уже снялся с Диксона и следует сюда для буксировки «Лаптева» в Архангельск.
Плохо, братцы, когда солнце в глаза, а лед блинчатый. А в блинчатом вкраплении этаких грубиянов-булыжников, которые мне почему-то напоминают злющих второгодников с тупыми мордами… Между прочим, дядя Витя уже немолод, и после шести часов во льдах дяде Вите кюхельбекерно и тошно.
Но если смотреть на закатное солнце в бинокль, видишь то райские кущи, то этакий храм, сотворенный из лучей, а не поднятые рефракцией над горизонтом торосы и острова.
Видели ли вы, как замерзает море? Ну и не надо вам этого видеть.
Живая булькающая вода вдруг превращается в безмолвное холодное стекло.
За все плавание Иван – второй помощник – так ни разу и не вызвал меня на мостик – ни при тумане, ни при ухудшении обстановки. И ведь хотел бы, но именно так понимаемое им «ограждение своей независимости» оказалось сильнее страхов. И меня в результате приучил подниматься на мостик без зова, по кожному ощущению возможной беды и из сознания долга.
4.10. Двенадцать часов полным ходом в блинчатом льду… Встретили заблудившийся каким-то чудом ледокол «Киев», который у нас координаты выпытывал, хотя на этой махине всякой электроники больше, чем тараканов на камбузе одесской шаланды.
Потом встретили ледокольчик «Пахтусов», с проклятьями возвращающийся уже с чистой воды на буксировку повредившего винты «Харитона Лаптева»…
Караван речников на контркурсе – куда это они в такое время на восток ковыляют? Флагманом идет какой-то Ефименко, с ним и поговорили. В караване «Севастополь», «Капитан Мошкин», «Петропавловск».
Траверз Диксона. Разговор с Утусиковым. Акивис был эвакуирован на Большую землю в безнадежном состоянии.
Очень больно ударяет здесь известие о болезни или смерти. Но думать об этом не следует. Нарисовал акварельку – Диксон под красно-фиолетовыми тучами.
Повернули на Енисей.
Читаю «Очерки народной жизни». Объясняют поездку Чехова на Сахалин – отметить в народе «не засыпающее сознание жизни»…
Ну какой же уже запредельный идиотизм! Все карты Енисея секретные! Представьте себе, что со стороны Северного полюса сюда пробралась американская атомная субмарина и извивается в енисейских протоках, огибая какой-нибудь Каменный Бык… Сколько денег и тюремных решеток за этими дегенеративными секретами!
«КРАСН ДИВН 4 12 3 1230 ЛЕНИНГРАД 780 ТХ КИНГИСЕПП КОНЕЦКОМУ = КУРБАТОВ ОВСЯНКЕ ЛЕТИ БЫСТРЕЕ ЖДЕМ ДЕРЕВНЕ = АСТАФЬЕВЫ».
По «Свободе» передавали статью Гумилева «Русская идея».
05.10. В 01.00 ошвартовались к причалу в Дудинке, сразу начали разгрузку пустых контейнеров на четыре хода.
В 08.30 сообщили о гибели нашей подводной лодки в 700 милях от побережья США. Близко лазают ребята от садовой калитки потенциального противника! Рейган, вполне возможно, откажется встречаться с Горбачевым в Исландии – больно повод хорош…
Откуда-то выписал: «…долгое морское путешествие не только обнаруживает все твои слабости и недостатки и усиливает их, но извлекает на свет Божий и такие твои пороки, о которых ты никогда не подозревал, и даже порождает новые. Проплавав год по морю, самый обыкновенный человек превратился бы в истинное чудовище. С другой стороны, если человек обладает какими-либо достоинствами, в море он редко их проявляет, и, уж во всяком случае, не особенно рьяно».
По парадоксальности это, пожалуй, Марк Твен, когда поплыл после своих Миссисипи в Европу…
