Лао Шэ - Рикша
Он снял шапочку, уставился на красный помпон и смотрел на него, пока не зарябило в глазах; обернулся – на стенах тоже кружатся и прыгают красные пятна, самое большое – Хуню с отвратительной улыбкой на лице!
В первую же ночь Сянцзы понял, что Хуню не беременна. А когда спросил, она ухмыльнулась:
– Не обмани я тебя, ты нипочем не согласился бы! Я тогда на живот подушку пристроила. Ха-ха! – Она хохотала до слез. – Глупый ты! Не сердись! Я ничего плохого не сделала. Из-за тебя поссорилась с отцом, из дома ушла, а ты еще недоволен! Подумай, кто я и кто ты!
На другой день Сянцзы ушел рано. Многие магазины уже торговали. Над дверьми все еще алели полосы бумаги с новогодними пожеланиями, ветер гнал по мостовой жертвенные бумажные деньги. Несмотря на холод, на улицах было много колясок с красными бумажными лентами сзади. Рикши бегали веселые, почти все в новой обувке. Даже завидно. У всех праздник, а он должен томиться в своей клетке и вместо того, чтобы заниматься делом, без толку слоняться по улицам.
Сянцзы не умел бездельничать, а захочет ли Хуню, чтобы он работал: ведь он кормится за ее счет! Его рост, его сила – все теперь ни к чему! Он должен угождать этой клыкастой твари в красной куртке. Он больше не человек – Кусок мяса в пасти чудовища, мышь у кошки в зубах… Нет! Он не станет с ней разговаривать, уйдет – и все.
Сянцзы был оскорблен до глубины души, ему хотелось сорвать с себя новую одежду, смыть эту грязь. Будто тело его было вымазано чем-то нечистым, отвратительным. Он не желал больше видеть Хуню!
Но куда идти? Когда он возил коляску, не приходилось об этом думать: бежал, куда приказывали. Теперь ноги обрели свободу, но сердце сковала тревога. Он побрел на юг через Сисыпайлоу, вышел за ворота Сианьмэнь и увидел дорогу, прямую, словно стрела.
За городскими воротами Сянцзы заметил баню и зашел. Раздевшись, он ощутил жгучий стыд. Влез в бассейн, и дух захватило – такой горячей оказалась вода. Сянцзы закрыл глаза, расслабился, и ему показалось, что из тела выходит вся накопившаяся за это время грязь. Он боялся прикоснуться к себе, сердце громко стучало, пот лил со лба.
Наконец Сянцзы стал задыхаться от нестерпимой жары и вылез из бассейна. Кожа сделалась красной, как у новорожденного. Он снова ощутил стыд и быстро завернулся в простыню, все еще испытывая к себе отвращение. Никогда ему не смыть грязь не только с тела, но и с души. И Лю Сые и остальные отныне будут считать его соблазнителем.
Даже не остыв после бани, Сянцзы оделся и выбежал на улицу. Ему казалось, что все на него смотрят. Постепенно холодный ветер его успокоил.
На улицах становилось все оживленнее. Люди радовались солнцу, ясной погоде. Только у Сянцзы на душе было пасмурно. Куда податься? Свернул налево, еще раз налево и очутился на мосту Тяньцяо. В десятом часу утра началась новогодняя ярмарка. Появились лотки со всевозможными товарами, в балаганах шли представления. Со всех сторон неслись призывные звуки гонгов, но Сянцзы было не до развлечений.
Прежде он хохотал от души, слушая рассказчиков-импровизаторов и певцов, глядя на дрессированных медведей и танцоров, фокусников и акробатов. В Бэйпине его больше всего удерживал Тяньцяо. Всякий раз, как он вспоминал балаганы и толпы людей, вспоминал, сколько забавного видел здесь, мысль о том, что со всем этим придется расстаться, казалась невыносимой.
Но сейчас ничто не веселило душу. Он выбрался из толчеи и побрел по тихим улочкам, но тут еще острее почувствовал, что не в силах покинуть этот полный жизни, дорогой его сердцу город, не в силах расстаться с Тяньцяо! Видно, придется вернуться к Хуню!
Очень уж не хотелось ей объяснять, что он не может сидеть без дела. Надо подумать, как выйти из затруднительного положения. И за что только на него свалилось столько напастей! Впрочем, что говорить об этом! Ничего теперь не исправишь.
Сянцзы остановился. Шум голосов, удары гонгов, снующие взад и вперед люди, повозки… Среди всей этой суеты он чувствовал себя таким одиноким! Вдруг вспомнил две маленькие комнатушки, светлые, теплые, оклеенные красными поздравительными иероглифами, и они показались ему такими родными, хотя он провел там всего одну ночь. Даже женщину в красной куртке он не мог бы так легко бросить. Что есть у него здесь, на Тяньцяо? Ничего. А там, в этих двух комнатах, все. Надо вернуться. Все его будущее в этих двух комнатах. Стыд, страх, переживания – все ни к чему. Главное, чтобы было где жить – он должен вернуться.
Сянцзы заторопился: уже пробило одиннадцать. Когда он пришел, Хуню хлопотала с обедом. Паровые пампушки, мясные фрикадельки с тушеной капустой, холодец, репа в соевом соусе – все было готово, тушилась только капуста, от нее шел аппетитный запах. Хуню сняла свадебный наряд и была, как всегда, в ватной куртке и ватных штанах, только волосы украшал букетик цветов из красного шелка с приколотыми золотистыми бумажными деньгами. Сянцзы взглянул на жену: не очень-то она походила на новобрачную! Скорее на женщину, которая уже много лет замужем: деловитую, опытную, самодовольную. В ней появилось что-то уютное, домашнее: она готовила мужу еду! Запах вкусной пищи, тепло комнаты – все было для него внове. Какая ни есть, а семья. Разве плохо? К тому же лучшего Сянцзы не видел.
– Где ты был? – спросила Хуню, накладывая в тарелку капусту.
– В бане, – ответил Сянцзы, снимая халат.
– В следующий раз говори, куда идешь.
Он не отозвался.
– Ты что, онемел? Ничего, я научу тебя говорить.
Сянцзы что-то пробормотал в ответ. Он знал, что женился на ведьме, но еще не привык к тому, что эта ведьма умеет готовить и прибирать комнаты, что она способна не только ругаться, но и помогать. И все же она была ему не по душе. Он принялся за пампушки, но ел без всякого аппетита, хотя не привык к такой вкусной еде, жевал машинально и не ощущал удовольствия, не то что прежде, когда бывал голоден как волк.
Пообедав, он прилег на кан [16], подложил ладони под голову и уставился в потолок.
– Эй! Помоги вымыть посуду! Я тебе не прислуга! – крикнула Хуню.
Он нехотя поднялся, прошел в соседнюю комнату и принялся помогать. Обычно очень старательный, он делал все кое-как. Раньше он часто помогал Хуню, еще когда жил у Лю Сые, но сейчас не хотелось – она была ему противна.
Впервые в жизни Сянцзы испытал чувство ненависти. Почему – и сам не знал. Но ссориться не хотел – бесполезно. Он чувствовал, что отныне жизнь его будет сущим адом.
Покончив с уборкой, Хуню огляделась, вздохнула и рассмеялась.
– Ну как?
– Что «как»? Сянцзы сидел на корточках у печки, грел руки, хотя они совсем не замерзли, – просто он не знал, чем заняться. В собственном доме не мог найти себе места.
– Давай погуляем! Сходим на базар. Хотя нет, уже поздно. Пройдемся лучше по улице!
Хуню желала вкусить все радости новобрачной. Быть всегда рядом с мужем, весело проводить время – в общем, наслаждаться жизнью.
Она никогда не испытывала недостатка в еде, одежде, деньгах, но была одинока. И сейчас хотела вознаградить себя за прошлое, гордо пройтись с Сянцзы по улицам, чтобы все видели.
У Сянцзы не было ни малейшего желания выходить из дому. Он считал, что с женой вообще неудобно появляться на людях, а такую, как у него, надо держать взаперти. Гордиться нечем, и чем реже их будут видеть вместе, тем лучше. Чего доброго, еще встретишь знакомых! Кто из рикш западной части города не знает Хуню и Сянцзы? Увидят и станут смеяться.
– Может, лучше поговорим? – предложил он, все еще сидя на корточках.
– О чем?
Хуню подошла и встала около печки. Опершись локтями о колени, Сянцзы рассеянно смотрел на огонь и молчал.
– Я не могу без дела сидеть, – проговорил он наконец.
– Ах, бедненький! – рассмеялась Хуню. – День не побегал с коляской, и душа ноет, да? Бери пример с моего старика: он никогда не был рикшей, не торговал своей силой, жил смекалкой! И жил припеваючи, а под старость открыл контору. Учись! Коляску возить и дурак может, но какой от этого толк? Ладно, поживем несколько дней в свое удовольствие, а там посмотрим. Куда спешить? Ничего не случится. Я не хочу с тобой спорить, но лучше меня не зли!
– Давай сейчас поговорим! – стоял на своем Сянцзы. Раз он не смог уйти, надо заняться делом.
– Ну что ж, давай!
Хуню принесла скамейку и села.
– Сколько у тебя денег? – спросил он.
– Ах, вот ты о чем! Я знала, что ты спросишь об этом. Ведь ты и женился на мне ради денег, верно?
У Сянцзы перехватило дыхание. Старик Лю и рикши из «Жэньхэчана» считали, что он позарился на богатство и соблазнил Хуню. А теперь и она то же, самое говорит! Пусть он все потерял – и коляску и деньги, – но неужели он должен кланяться и благодарить за каждую горсть риса? С каким удовольствием он вцепился бы ей в горло и душил, душил, чтобы глаза вылезли из орбит! Он всех их передушил бы, а себе перерезал бы горло. Раз он такое ничтожество, незачем жить на свете!
