Веркор - Квота, или «Сторонники изобилия»
– Может, завести небольшую счетную машину, которая будет вычислять среднее арифметическое время, – предложила она.
– Вот это да, – обрадовался Эстебан, не уловив в словах Флоранс иронии. – Надо будет сказать сеньору Квоте.
– А также и какую-нибудь машину посолиднее, на тот случай, если первая испортится, – продолжала все так же шутливо Флоранс, хотя сама чувствовала, что шутки получаются тяжеловесными.
– Непременно, – согласился Эстебан, ничтоже сумняшеся, – как же без запасной.
– А карманов у вас хватит на все это хозяйство?
– Как-нибудь устроимся. Раз надо, значит, надо, – сказал Эстебан.
Вконец обескураженная Флоранс вздохнула и ласково сказала Эстебану:
– А ведь когда-то у вас были только одни старые добрые часы, и они не доставляли вам никаких хлопот.
Понял ли Эстебан наконец, что сеньорита над ним подшучивает? Похоже было, что он уловил в ее словах скрытую насмешку. Его заплывшее лицо, на котором так ни разу и не промелькнула улыбка, стало еще более важным, еще более торжественным. Казалось, он смотрит на Флоранс с суровым осуждением. Затем Эстебан расправил плечи, ставшие чуть не вдвое шире против прежнего, и выпятил довольно объемистый живот, словно нотариус, гордый своим званием.
– Дело в том, сеньорита, – надменно заявил он, – что раньше мы отказывали себе во всем. Короче, жили, как звери какие-то.
Упрек был достаточно завуалирован. Однако Флоранс поняла, что некстати напомнила ему о том времени, которое он не одобряет. Желая перевести разговор, Флоранс заметила:
– Какая у вас красивая форма, Эстебан.
– Вот эта? – сказал он, оглядывая свои рукава и позументы. В голосе его прозвучало презрение.
– Это же будничная, – объяснил он. – Да и потрепанная к тому же.
«Представляю, какая у него парадная форма», – с раздражением подумала Флоранс, а вслух сказала:
– Просто не узнаю кабинета. Честное слово, можно подумать, что это кабинет министра. Или мебельный склад.
Эстебан вслед за Флоранс обвел глазами кабинет.
– А ведь правда, раньше он выглядел иначе, – заметил он. – Смешно, до чего же все быстро забывается. Я уже и не вспомню, как здесь было до сеньора Квоты. Помню только – очень невзрачно.
– В общем, дорогой мой Эстебан, – сказала Флоранс, – вы, кажется, довольны жизнью?
– Еще бы. Жаловаться не на что.
– Все идет так, как вам хотелось?
– Обижаться не могу.
Но все же по лицу его пробежала тень. Поколебавшись, он наконец решился и доверительным тоном, словно на исповеди, сказал:
– Пожалуй, вот чего мне иногда хотелось бы: поиграть в пулиш. С моими дружками.
– Как? – воскликнула Флоранс. – Вы больше не играете в шары?
– Нет, сеньорита, – гордо ответил швейцар. – У нас слишком много работы.
– Много работы? – переспросила она.
На лице Эстебана появилась легкая улыбка. Первая за все время их беседы. Но в опущенных уголках его улыбающегося рта было больше снисходительной иронии, чем дружеского расположения.
– Дело не в этом, – объяснил он. – Наоборот, работы, пожалуй, даже меньше, ведь у нас по пятницам тоже выходной.
Флоранс не могла скрыть своего удивления.
– Вы не работаете в пятницу?
– Да, сеньор Квота с той недели дал нам дополнительный выходной в пятницу.
И так как Флоранс явно ждала дальнейших разъяснений, Эстебан продолжал:
– Пятница – теперь день еженедельных покупок мелких служащих. Для некоторых служащих – это среда, для других – вторник. Правильно говорит сеньор Квота, непонятно, как это раньше успевали делать покупки, когда свободной была только суббота.
– В таком случае у вас должно оставаться время на игру в шары, – заметила Флоранс.
Эстебан опять снисходительно ей улыбнулся.
– Да что вы! – сказал он. – Мы, слава богу, теперь совсем по-другому живем, чем при вас.
Улыбка его стала почти надменной.
– Да и откуда, сеньорита, по-вашему, взять время, ведь мы теперь столько всего покупаем! Вот сами увидите, как в пятницу мы носимся по магазинам. А сеньор Квота поговаривает даже, что еще и четверг надо сделать укороченным днем, работать только до обеда.
– И вы согласились ради этого пожертвовать шарами?
На сей раз на лице Эстебана сквозь отеческую снисходительность проступило суровое осуждение.
– Простите, сеньорита, но сразу видно, что вы давно здесь не были. За границей кое-кто воображает, что в Тагуальпе до сих пор живут голодранцы. Что мы, мол, теряем время на игру в пулиш, а у наших детишек лишь один тазик для мытья ног. Нет, эти времена прошли, сеньорита. Теперь по части гигиены и всего прочего мы загранице утрем нос.
Эстебан подошел к Флоранс и постучал пальцем ее по плечу, чтобы она внимательно слушала.
– Вот возьмите хотя бы наш дом – теперь у нас две ванны, сеньорита, душ, четыре биде, восемь умывальников – уж последние два мы даже не приложим ума, куда всунуть. А что будет через год или два, когда в наш квартал проведут воду! Если, конечно, утвердят ассигнования, – осмотрительно добавил он. – Задача Тагуальпы, как говорит сеньор Квота, – быть в авангарде современного комфорта.
Флоранс хотелось одновременно и поколотить и расцеловать его, такой глупостью оборачивалось его стремление жить «достойно». Но особенно возмущало Флоранс бесстыдство, с каким другие использовали это стремление.
– И все же, – сказала она, – мне жаль, что вы не играете больше в шары. Хотя я и не корю вас за умывальники, тем более что, на мой взгляд, при такой системе мой дядя и сеньор Квота не остаются в накладе.
Но Эстебан, почувствовав в ее словах открытый упрек, неодобрительно заметил:
– Остаются ли они в накладе или нет, этого уж я не знаю, сеньорита, а вот, знаете ли вы, сколько я теперь зарабатываю?
– Когда я уезжала в Европу, вы уже получали около восьмисот песо. А к моему возвращению вам обещали тысячу.
– Ну, так вот, сеньорита, я получаю три тысячи.
Эта цифра поразила Флоранс.
– А вы не прибавили, Эстебан?
– Ни одного сентаво, сеньорита.
Флоранс не знала, что и думать. С одной стороны, пресловутые восемь умывальников, которые некуда поставить, и это без водопровода… А с другой – губернаторское жалованье.
– Признаюсь, я этого не ожидала. Так у вас, наверное, сколотится неплохой капиталец?
Эстебан, казалось, впервые растерялся. Он отвел глаза, и с его лица слетело выражение самоуверенности.
– Видите ли… – начал он, – из-за того… уж если на то пошло, у меня скорее неплохие долги. Ведь столько приходится покупать всего…
– Почему же – приходится?
Эстебан был похож на собаку из басни, которая вынуждена признаться голодному волку, что расплачивается за свою сытую жизнь ошейником.
– Дело в том… – промямлил он, – дело в том, что наш заработок зависит от наших покупок: чем больше мы покупаем, тем больше зарабатываем, если же мы покупаем мало, то и заработок уменьшается… Короче говоря, сложа руки сидеть нельзя.
– Ясно, ясно, – пробормотала Флоранс. – Все совершенно ясно…
Теперь ей стали понятны и ванны, и умывальники, и транзисторы, и часы во всех карманах. Да, Квота действительно сила. Флоранс вновь охватили самые противоречивые чувства. Но она подавила их и спросила у Эстебана:
– Ну, а, в общем-то, Эстебан, вы счастливы? Я хочу сказать: счастливее, чем прежде?
Эстебан энергично кивнул головой, но голос выдал его – в нем уже не звучало недавней уверенности.
– Конечно, сеньорита, – сказал он, помолчав, – даже если иногда и…
Он снова замолк.
– Что иногда? – подбодрила его Флоранс.
Внезапно с Эстебана слетела вся его напыщенность. Щеки его как-то сразу обвисли, плечи опустились, живот втянулся.
– …даже если иногда тебя что-то и раздражает немножко, – продолжал он. – Ну, например, когда никак не можешь разобраться, который час, или же когда вдруг в доме все девчонки, черт бы их побрал, одновременно принимаются играть гаммы или упражнения Черни…
– А сколько же у вас фортепьяно? – с удивлением спросила Флоранс. – И сколько девочек?
– Четыре дочки, сеньорита, – удрученно ответил Эстебан. Но тут же с гордостью добавил:
– И три фортепьяно. Для начала, понятно, обыкновенное пианино, потом кабинетный рояль – все-таки покрасивее. Ну, а ради качества пришлось, конечно, приобрести настоящий концертный рояль. Все это еще ничего, да вот от проклятых девчонок, простите на слове, просто барабанные перепонки лопаются. Ведь старшие – подумайте только! – сядут вдвоем за один рояль и как начнут жарить в четыре руки. Не желают понять, что четвертый инструмент мне просто впихнуть некуда!
– А вы бы установили очередь, – предложила Флоранс.
– Пробовал, – тяжело вздохнул Эстебан. – Но тогда три другие девчонки запускают во всю мощь свои проигрыватели и транзисторы. Еще хуже получается.
– Но ведь и у вас они только что играли все одновременно, – сказала Флоранс.
