Оскар Уайльд - Портрет Дориана Грея. Пьесы. Сказки
– Ты все это говоришь серьезно, Гарри?
– Совершенно серьезно, Бэзил. Не дай Бог, чтобы мне довелось когда-нибудь в будущем говорить еще серьезнее, чем сейчас.
– Но неужели ты одобряешь его помолвку, Гарри? – спросил художник, расхаживая по маленькой комнате и нервно покусывая губы. – Я в это никогда не поверю. Наверно, это просто юношеское увлечение.
– У меня нет привычки что-либо одобрять или осуждать. Такое отношение к жизни было бы просто абсурдным. Мы посланы в сей мир не для того, чтобы навязывать свои нравственные предрассудки. Я не придаю никакого значения тому, что говорят заурядные люди, и никогда не вмешиваюсь в жизнь незаурядных людей. Если человек меня восхищает, то все, в чем он себя проявляет, я нахожу прекрасным. Дориан Грей влюбился в красивую девушку, которая играет Джульетту, и хочет жениться на ней. почему бы и нет? Женись он хоть на самой Мессалине[49] – от этого он не станет мне менее интересен. Вообще-то я, как ты знаешь, не сторонник брака. Главный его недостаток в том, что он делает человека неэгоистичным. А люди неэгоистичные бесцветны, им не хватает индивидуальности. В то же время есть такие сложные натуры, которых супружеская жизнь делает еще сложнее. Они не только сохраняют свой эгоизм, но и добавляют к нему множество других «эго». Такой человек вынужден жить более чем одной жизнью и становится личностью высокоорганизованной, а в этом, я полагаю, и заключается цель нашего существования. Кроме того, приобретенный опыт всегда полезен, а семейная жизнь, что бы против нее ни говорили, – это, безусловно, ценнейший жизненный опыт. Хочу надеяться, что девушка эта все-таки выйдет за Дориана. Полгода он будет от нее без ума, после чего увлечется другой. Словом, он будет представлять собой интереснейший объект для изучения.
– Надеюсь, Гарри, ты все это говоришь не всерьез. Ведь если жизнь Дориана будет испорчена, тебя это огорчит намного больше других. Ты ведь гораздо лучше, чем хочешь казаться.
Лорд Генри рассмеялся.
– Мы стараемся думать хорошо о других лишь потому, что опасаемся за себя. В основе оптимизма лежит обыкновеннейший страх. Мы приписываем нашим ближним те добродетели, из которых можем извлечь для себя выгоду, хотя и воображаем, что делаем это из великодушия. Хвалим банкира, чтобы он позволил нам превысить кредит в его банке, и находим привлекательные качества у разбойника с большой дороги в надежде, что он пощадит наши карманы. Поверь, Бэзил, я говорю тебе то, что думаю, а к оптимизму отношусь с величайшим презрением. Ты боишься, что жизнь Дориана будет испорчена, а, по-моему, испорченной можно считать лишь такую жизнь, которая остановилась в своем развитии. Исправлять или переделывать человеческую природу – значит только ухудшать ее. Ну а что касается брачных уз, то мужчину и женщину могут связывать гораздо более прочные узы, чем эти, и между ними могут существовать намного более интересные отношения; в случае же Дориана я всячески буду их поощрять… А вот и сам он! От него ты узнаешь больше, чем от меня.
– Гарри, Бэзил, друзья мои, можете меня поздравить! – были первые слова Дориана; сбросив с себя подбитую шелком накидку и пожав обоим руки, он продолжал: – Никогда еще я не был так счастлив. Разумеется, все это довольно неожиданно, как неожиданно все чудесное в мире, но мне кажется, это чудо я искал всю свою жизнь.
Он порозовел от радостного возбуждения и был необыкновенно хорош собой.
– Надеюсь, Дориан, вы будете счастливы в семейной жизни, – сказал Холлуорд, – но почему вы не сообщили мне о вашей помолвке? Это непростительно с вашей стороны. Ведь Гарри вы об этом сказали.
– Еще непростительнее то, что вы опоздали к обеду, – прервал его лорд Генри; затем, положив руку на плечо Дориану и улыбаясь, сказал: – Ладно, давайте-ка лучше сядем и посмотрим, чем нас порадует новый шеф-повар этого заведения, а вы нам расскажете все по порядку.
– Да тут и рассказывать нечего, – начал Дориан, когда они сели за небольшой круглый стол. – Вот как это произошло. Вчера вечером, после того как мы с вами расстались, Гарри, я съездил домой переодеться, затем пообедал в том итальянском ресторанчике на Руперт-стрит, который узнал благодаря вам, а в восемь отправился в театр. Сибилла играла Розалинду. Декорации были, конечно, ужасные, а Орландо просто смешон. Но Сибилла была бесподобна! Ах, если бы вы ее видели! В костюме мальчика она выглядела просто прелестно. На ней была зеленая бархатная куртка с рукавами светло-коричневого цвета, коричневые чулки, изящная зеленая шапочка с соколиным пером и плащ с капюшоном на темно-красной подкладке. Никогда еще она не казалась мне настолько обворожительной! Она выглядела хрупкой и грациозной, напоминая танагрскую статуэтку[50], которую я видел у вас в студии, Бэзил. Волосы обрамляли ее лицо, как темные листья бледную розу. А как она играла!.. Впрочем, вы сами сегодня увидите ее на сцене. Она просто прирожденная актриса. Я сидел в этой убогой ложе совершенно околдованный. Забыл, что я в Лондоне, что теперь девятнадцатый век. Я был с моей возлюбленной далеко-далеко, в дремучем лесу, где не ступала нога человека. После спектакля я пошел к ней за кулисы, мы сидели рядом и разговаривали, и вдруг в ее глазах появилось выражение, какого я никогда раньше не видел. Губы мои нашли ее губы. Мы поцеловались. Не могу вам передать, что я чувствовал в тот момент. Казалось, жизнь остановилась и этот миг сладостного блаженства будет длиться до конца моих дней. Сибилла трепетала всем своим телом, как белый нарцисс на ветру. Затем опустилась на колени и стала целовать мне руки. Знаю, мне не следовало бы вам рассказывать все это, но я не могу удержаться… Помолвка наша, разумеется, – строжайший секрет; Сибилла даже матери ничего не сказала. Не знаю, как отнесутся к этому мои опекуны. Лорд Рэдли, наверно, ужасно разгневается. Ну и пусть, мне все равно! Меньше чем через год я стану совершеннолетним и смогу делать все, что мне заблагорассудится. Ну, скажите, Бэзил, разве я был не прав, выбрав любимую в поэзии и найдя себе супругу в шекспировских пьесах? Уста, которые научил говорить сам Шекспир, шептали мне на ухо свои заветные тайны. Меня обнимали руки Розалинды, и я целовал Джульетту.
– Да, Дориан, пожалуй, вы были правы, – медленно проговорил Холлуорд.
– А сегодня вы с ней виделись? – поинтересовался лорд Генри.
Дориан Грей покачал головой:
– Вчера я оставил ее в Арденнских лесах, а сегодня встречу в садах Вероны.
Лорд Генри отпил немного шампанского и с задумчивым видом спросил:
– А в какой конкретно момент вы ей впервые упомянули о том, что хотите на ней жениться? И что она вам ответила? Или, может быть, все это уже изгладилось из вашей памяти?
– Дорогой Гарри, я не делал ей официального предложения и не воспринимал наш разговор как какую-то сделку. Я просто сказал, что люблю ее, а она ответила, что недостойна быть моей женой. Недостойна? Она-то? Господи, да для меня целый мир – ничто по сравнению с ней!
– Женщины – удивительно практичный народ, – заметил лорд Генри. – Они намного практичнее нас, мужчин. Мы в такие минуты зачастую забываем, что от нас ждут предложения руки и сердца, но женщины всегда нам напоминают.
Холлуорд остановил его:
– Не надо, Гарри, ты только злишь Дориана. Он не такой, как другие; у него слишком возвышенная душа, чтобы он мог причинить кому-нибудь боль.
Лорд Генри посмотрел через стол на Дориана.
– Дориан никогда на меня не злится, – улыбнулся он. – Я задал ему этот вопрос по очень простой причине – собственно, единственной причине, оправдывающей любые вопросы: из чистого любопытства. Хотел проверить правильность своей теории о том, что обычно не мы делаем женщинам предложение, как это принято думать, а они нам. Средние классы, естественно, являются исключением. Но ведь средние классы отстали от века.
Дориан Грей рассмеялся и покачал головой:
– Вы неисправимы, Гарри, но сердиться на вас и в самом деле невозможно. Когда увидите Сибиллу Вейн, вы поймете, что обидеть ее способен лишь негодяй, человек без сердца. Я не представляю себе, чтобы кто-нибудь мог опозорить ту, кого любит. А я люблю Сибиллу Вейн всем сердцем. Я хотел бы поставить ее на золотой пьедестал, чтобы видеть, как весь мир боготворит женщину, принадлежащую мне. Что такое, в сущности, брак? Обет нерушимой верности. Вам смешно? Не смейтесь, Гарри! Именно такой обет я и хотел бы дать своей любимой. Ее доверие обязывает меня быть ей верным, а ее вера в меня делает меня лучше! Когда Сибилла со мной, я стыжусь всего того, чему вы, Гарри, научили меня; я становлюсь совершенно иным. Да, при одном прикосновении ее руки я забываю и о вас, и о ваших парадоксальных, восхитительных, отравляющих, завораживающих теориях.
– Каких, например? – спросил лорд Генри, принимаясь за салат.
– Ну, например, о жизни, о любви, о наслаждении. Да, собственно, обо всех ваших теориях, Гарри.
