Пэлем Вудхауз - Том 16. Фредди Виджен
Перед главным входом отеля стоял ревностный служитель футов восьми ростом, да еще в парадной форме руританского[29] адмирала. Дело его состояло в том, чтобы встречать машину, распахивать дверь перед владельцем или нанимателем и помогать ему выйти. Сейчас орнаментальная фигура склонилась к подъехавшему такси.
Адмирал был не только высок, но и объемист, а потому заслонил на мгновение новоприбывшую пару. Вскоре, однако, она стала видна. Даму узнал бы каждый из многочисленнейших поклонников, основавших по миру клубы Эйлин Стокер. Терри со Стэнвудом, однако, узнали и ее спутника.
Майк Кардинел прошел мимо них, не глядя. Внимание его было сосредоточено на прекрасной спутнице. Задержавшись на секунду у вращающихся дверей, он бросил на нее взгляд, который лорд Шортлендс определил бы сразу.
Улица поплыла перед Терри, а заодно и потемнела. Из плотного тумана донеся вскрик, какой издают в агонии, когда же туман немного рассеялся, она оказалась одна.
Терри стояла на месте, бледная и прямая. Лондон шумел вокруг, но она его не замечала. «Дура! — говорила она себе. — Какая же ты дура!» Особа в очках и митенках удовлетворенно поддакивала.
— А, вот и ты! — сказал кто-то. — Я не опоздал? Заметно повеселевший граф вступил на тротуар обутыми в гетры ногами. Детская вера в погреб его клуба не подвела. Он был резв, даже слишком, и встреча с Аделой больше не пугала его. Смелость эту породило не только вино, но и внезапное озарение.
Если Терри, подумал он, выходит за Кардинела — а беседа в поезде явно свидетельствует об этом, — он запросто даст искомые двести фунтов.
У графа, как и у нищих, были свои правила, запрещавшие, к примеру, брать деньги у чужих. Знакомым опасность не грозила. Но если они собирались стать зятьями, их могла спасти разве что верхушка дерева — конечно, если они, в отличие от глупого Дезборо, имеют отдельный счет. Словом, дело в шляпе. Как тут не ликовать?
— Идем, — благодушно сказал он. Утреннее воздержание обострило его аппетит, и он радостно предвкушал, как отведает прославленных блюд. Терри не шевельнулась.
— Шорти, лучше не сюда!
— Что?
— Я тебя прошу!
— Ну, хорошо. В «Ритц»?
— Ладно.
— Такси! — крикнул граф, и адмирал кинулся ловить машину. — «Ритц», — прибавил он уже адмиралу.
Граф не поскупился. Адмирал снял шляпу. Шофер что-то завел, и машина тронулась.
— Терри, — сказал отец.
— Шорти, — сказала дочь в тот же самый миг.
— Да?
— Прости, ты что-то хотел сказать?
— После тебя, дорогая.
Такое великодушие приостановило ее. То, что она хотела сказать, могло огорчить отца. Майк ему явственно нравился.
— Понимаешь, — начала она, — я немного ошиблась. Это он понимал. Ошибок он наделал достаточно.
— Ошиблась?
— Да. Я не выйду за Майка.
— Не выйдешь?!
— Нет.
Графу показалось, что солнце фукнуло и погасло. В полной прострации он откинулся на спинку сиденья.
Глава XXI
Дворецкие, как и моллюски, умеют скрывать свои эмоции. Когда Мервин Спинк величаво подошел к телефону в кабинете хозяина, никто бы не догадался, что стервятник терзает его утробу. Шерлок Холмс, и тот не определил бы, что недавно он претерпел достаточно бурную беседу с леди Аделой. Конечно, бурным был не он; а сейчас, ровно в четыре часа пополудни, держался с обычным достоинством и превосходно владел голосом.
— Алло! — сказал он. — Это редакция «Кентиш Тайме»? Не окажете ли любезность… Кто выиграл в 3.30, в Кемтоне? Благодарю.
Он повесил трубку. По его лицу нельзя было определить, какую он услыхал новость. Покинув кабинет, он направился в холл, там всегда найдется дело — выбросить окурки, сложить аккуратно бумаги. Да, леди Адела вроде бы его выгнала и завтра он, по-видимому, уедет, но долг есть долг. Пока он здесь, девиз его — служение.
Обычно в четыре часа удавалось выкурить в холле с полдюжины сигарет из серебряной шкатулки, стоящей на центральном столике. Однако сейчас там сидели хозяин с младшей дочерью. Граф выглядел так, словно перенес кораблекрушение; леди Тереза бессильно откинулась в кресле. Когда дворецкий вошел, она посмотрела на него исключительно скорбным взглядом.
— Мистер Кобболд вернулся? — спросила она.
— Да, миледи. Должно быть, он в своей комнате.
— Передайте ему записку, если вам не трудно.
— Сию минуту, миледи.
Лорд Шортлендс немного ожил.
— Спинк!
— Милорд?
— Миссис… э-э… Пентер вернулась?
— Да, милорд.
Мервин Спинк почтительно подождал, не будет ли новых указаний, и, убедившись, что хозяин — в скорби, тихо вышел. Граф повернулся к Терри. Голос его был хриплым, как у разбойника в старинной оперетте.
— Знаешь что…
— Нет.
— Ты ничего не заметила?
— В каком смысле?
— Ну, этот змий. Мне кажется, у него глаза блестят.
— Да?
— А я заметил. Блестят. Это неспроста. Ты слышала, что он сказал? Миссис Пентер вернулась.
— Слышала…
— Я думаю, он от нее не отходит. Ему и карты в руки, между ними нет преград. Наверное, посочувствовал: «Ах, вы устали» — и угостил хересом. Именно такие действия прельщают женщин. Но важно ли это? — он тяжело вздохнул. — Если ты не выходишь за Кардинела, мне конец.
Вздохнула и Терри. И в «Ритце», и в поезде, и позже, когда она писала записку, отец немало говорил об ее оборвавшейся помолвке. Казалось бы, тема исчерпана.
— Прости, — сказала она.
— Никак не пойму, почему ты порвала с ним.
— Я же объяснила.
— А я не понял. Может, они просто друзья. Заглянули в ресторан…
— Сказано тебе, я заметила его взгляд.
— Ну и что?
— После того, как я намучалась с Джеффри…
— Ерунда!
Реплики эти были исключительно неприятны, но Терри, сжав зубы, как-то держалась.
— Ради Бога, Шорти! — сказала она. — Хватит об этом говорить.
Лорд Шортлендс вылез из кресла. Он понимал, что дочери плохо, но все же обиделся.
— Пойду, — сообщил он, — прогуляюсь.
— Да, прогуляйся. А то сидишь, ждешь. Припомнив, чего он ждет, граф вздрогнул.
— Прогуляюсь у рва, — сказал он. — Можно бы туда броситься. — Эта мысль его оживила, но ненадолго. — Интересно, где твоя сестрица?
— Я думаю, в саду.
— Как она играет на нервах! Я в таком состоянии, что, не поверишь, хотел бы на нее наткнуться.
Граф удалился, но через минуту-другую пришел Стэнвуд, скорбный и молчаливый, как все, у кого разбито сердце. Он тоже видел Майкла с Эйлин и тоже простился с последней надеждой.
— А, вот вы где, — мрачно промолвил он. — Спинк передал мне записку.
— Что! Я писала Майку, а не вам.
— Знаю. Спинк перепутал. Не вините его, он уволен. Это нелегко. Значит, разорвали помолвку?
— Да.
— И правильно. Покажете ему, что почем. Вот оправлюсь чуть-чуть и напишу ей. Как звали эту злодейку в Библии?
— Далила?
— Нет, Иезавель. Огастес часто ее поминает. Так и начну: «Иезавель!» Она у меня попляшет. Еще есть вавилонская блудница,[30] надо и ее ввернуть. А вот скажите, дать мне Майку в ухо?
— Нет.
— И то верно.
Он угрюмо замолчал. Терри хотела бы, чтобы он оставил ее наедине с горем, но он явно не собирался этого делать, и она поискала нейтральной темы для беседы.
— Вы Аделу не видели? Он всполошился.
— А что? Она меня искала?
— Вроде бы нет.
— Слава тебе, Господи! Почему вы спросили?
— Сама не знаю.
— Лучше не надо. Я ее боюсь.
— А ночью не растерялись.
— Что?
— Ну, ночью. Помните, «мы обручены»…
— Ах, вот вы о чем! Надо же было что-то сказать.
— Да…
— И, заметьте, сработало. О! Вы мне подали мысль. Почему бы нам с вами…
— Что-что?
— …не обручиться?
Терри едва не задохнулась.
— Вы серьезно?
— Да.
— Нашли время для предложения!
— Очень удачное. Посмотрите: вы должны показать Майку, а я — Эйлин. Мне худо, вам худо. Ну, как?
Терри расхохоталась. Ему это не понравилось. Смех был мелодичный, ничего не скажешь, но какой-то истерический. Что делать, когда у дамы истерика? Совать ей в нос жженые перья? Или бить по спине?
— Эй! — крикнул он. — Уймитесь!
— Не могу. Слишком смешно.
— Что тут смешного? — обиделся Стэнвуд. Терри стало стыдно.
— Простите, — сказала она. — Очень уж это неожиданно. Вы что, всерьез?
— А то как же?
Терри задумчиво глядела на него. Он ей всегда нравился. Она испытывала к нему материнские чувства. Кроме того, он надежен. Брак с ним — далеко не худший удел. Она обретет мирную гавань, укроется от бури. Может быть, судьба и припасла для нее тихий, лишенный романтики союз, основанный на дружбе.
