Исаак Башевис-Зингер - Люблинский штукарь
Он прошел мимо самой синагоги, наверно еще запертой (в высоких окнах было не видать света), и подошел к бейсамидрешу. На дворе стояли ящики с ветхими страницами святых книг. Несло мочой. Яша отворил дверь в помещение, походившее на нечто среднее между синагогой и богадельней. При свете единственной поминальной свечи, трепетавшей у амвона, можно было разглядеть спавших на лавках людей: кто был бос, кто обут в опорки, кто укрыт лохмотьями, а кто вообще полуодет. Пахло немытыми телами, пылью, воском. «Здесь наверняка искать не будут», — снова подумал Яша. Он сел на пустую лавку и, поудобнее пристроив ушибленную ногу, погрузился словно бы в полузабытье. Навозные ошметки налипли на его башмаки и брюки. Он хотел было их оттереть, но постеснялся бесчестить святое место. Яша слышал храп нищих и, все еще не веря в случившееся, поглядывал на дверь, не идут ли за ним. Снаружи ему мерещились шаги и даже стук лошадиных копыт, словно сюда собирались въехать верховые, хотя он понимал, что это всего лишь разыгравшееся воображение.
Вдруг он услыхал шарканье и хриплый голос:
— Вставайте! Вставайте! Довольно уже храпеть!..
Это пришел служка. Фигуры стали отлепляться от лавок, садиться, потягиваться, зевать. Служка чиркнул спичкой, на мгновение осветив собственную рыжую бороду, затем подошел к столу и зажег керосиновую лампу.
И тут до Яши дошло, какой замок был в сейфе Заруского и как его надо было открывать…
9Голь и рвань поодиночке куда-то исчезала. Потихоньку собирались прихожане. В свете раннего утра огонь керосиновой лампы сделался тусклым. Было не светло и не темно, а что-то вроде рассветной сутемени. Кто-то уже молился на передних скамьях, а кто-то еще слонялся взад-вперед. Неотчетливые силуэты перемещались туда-сюда, гудя каким-то потусторонним гуденьем, и напомнили Яше о покойниках, которые по ночам молятся в синагогах. «Кто эти люди? Почему так рано встают? — думал Яша. — Когда ложатся спать?» Он сидел точно человек, которого только что стукнули по голове и который понимает, что от этого смешались мысли. Яша не спал, но что-то внутри него спало глубоким ночным сном. Он отдыхал, вслушиваясь в происходившее в левой ноге. Там что-то дергало, что-то кололо, тянуло, и начиналось все возле большого пальца, отдаваясь в косточку и выше — в колено. Яша подумал о Магде. Что он скажет ей, когда вернется? За годы их сожительства он доставил ей кучу неприятностей, но на этот раз обида будет куда больше. Еще он понимал, что, если нога повреждена, выступать не придется, однако сейчас не хотел об этом думать, а глядел куда-то вверх, в сторону Ковчега Завета, угадывая на карнизе скрижали с десятью заповедями. Яша вспомнил, как вчера вечером (а может, это было еще сегодня?) сказал Герману, что он, Яша, не вор, а фокусник. И тут же отправился воровать… Он пребывал в оцепенении человека, переставшего понимать собственные мысли. Прихожане возлагали талесы, наворачивали ремешки тфилн и накрывали головы, а Яша с удивлением глядел на них, словно был иноверцем, прежде не видавшим ничего подобного. Первые десять человек уже начали молиться. Подхваченные поясами молодые люди с пейсами и в ермолках уселись за столы изучать Гемару. Они кивали головами, жестикулировали, гримасничали. На какое-то время среди молящихся установилась тишина. Все безмолвно читали Восемнадцать Славословий. Вскоре кантор затянул Славословия вслух. Каждое слово казалось Яше странно знакомым и странно чужим. «Благословен ты, Господь, Бог наш и Бог отцов наших, Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова… Творит Он благое, владеет всем… Он питает жизнь благостью, в великой милости воскрешает мертвых, поддерживает падающих, исцеляет больных, вызволяет узников и сохраняет верность Свою почиющим во прахе…»
Яша переводил древнееврейские слова и спрашивал себя: «Разве так оно на самом деле? Разве Бог в самом деле добр?» Яша был слишком слаб, чтобы найти ответ. В какой-то момент он перестал слышать кантора и как бы задремал, хотя глаза его оставались открыты. Потом он словно проснулся и услышал возвещаемое кантором: «Возвратись с милостию в Иерусалим, город Твой, и пребывай в нем, как Ты говорил…» «Они твердят это уже две тысячи лег, — подумал Яша, — а Иерусалим все еще — пустыня. Они будут, наверно, повторять то же самое еще две тысячи или десять тысяч лет…»
К Яше подошел рыжебородый служка:
— Если желаете помолиться, я принесу вам талес и тфилн. Это стоит всего копейку.
Яша хотел было отказаться, однако сунул руку в карман и достал монету. Служка стал отсчитывать сдачу, но Яша сказал:
— Не надо.
— Благодарствую…
Ему захотелось, пока можно, сбежать. Он не наворачивал тфилн Бог знает с каких пор. Никогда не покрывался талесом. Но, едва он сделал движение подняться, служка протянул ему и талес и тфилн. Принес он еще и молитвенник.
— Желаете сказать Кадиш?
— Кадиш? Нет.
У Яши не было сил подняться. Они его словно оставили. Ко всему еще он боялся. Вдруг снаружи полиция? Мешочек с молитвенными принадлежностями лежал рядом на лавке. Яша в раздумье извлек талес. Ощутил завернутые в него тфилн. Ему показалось, что все на него глядят и ждут, что он станет делать. В навалившемся полусне Яше представилось, что все будет зависеть от того, как он этими принадлежностями воспользуется. Если не как положено, все поймут, что он прячется от полиции… Он взял талес. Поискал место, где надлежит быть атаре или особой полосе, метившей часть, которой покрывают голову, однако не нашел ни атары, ни полосы. Он запутался в кистях. Одна, словно нарочно, хлестнула его по глазу. Яшу охватили детское смятение и страх. Над ним уже наверняка смеялись. Все собравшиеся хихикали в кулак… Он как мог пристроил талес, но тот съехал с плеч. Яша достал тфилн, однако не сумел определить, какой из кубиков для головы, какой для руки. И какой привязывают первым? Он поискал указаний в молитвеннике, но перед глазами замелькали огненные точки. «Только бы не упасть в обморок!» — заклинал он себя. Во рту собралась безвкусная влага. Он стал умолять: «Отец Небесный, сжалься надо мной!.. Все что хочешь, только не это!..», превозмог дурноту, вытащил носовой платок и сплюнул в него. Искры по-прежнему плясали в глазах, взлетая и опускаясь точно на качелях. Они были белые, зеленые и голубые. В ушах гудело, словно звонили в колокола. Подошел какой-то старик и сказал:
— Давайте я помогу вам… Стяните рукав… С левой руки, не с правой…
«Какая рука левая?» — озадачился Яша. Он принялся стаскивать нужный рукав, и талес съехал снова. Вокруг собралась группка людей. «Видела бы это Эмилия!» — пронеслось в Яшиной голове. Он был сейчас не фокусником Яшей, а беспомощным мальчиком, которому, потешаясь, помогают старшие. «Вот и нашла меня кара Божья!» — в ужасе сказал себе Яша.
Его охватило чувство раскаяния и смирения. Только сейчас до него дошло, на что он пошел нынешней ночью и каким образом небеса до такого не допустили. Это было объяснение всему: не допустили свыше! В небесных сферах не захотели, чтобы он стал вором!.. Ему словно бы вдруг было откровение. Теперь он давал делать с собой все, как человек, что-то повредивший и позволивший себя перевязать. Старик обкручивал ремешком Яшину руку. При этом он говорил благословение, а Яша послушно вторил, как ученик в хедере. Затем старый человек велел Яше наклонить голову и возложил головной тфилн. После чего обвязал ремешком Яшины пальцы так, чтобы получилось «шаддай».
— Вы, мне кажется, давно не молились, — заметил какой-то молодой человек.
— Очень давно.
— Что ж, никогда не поздно…
И кучка евреев, взиравшая на него только что с высокомерием старших, теперь глядела с любопытством, благожелательностью и приязнью. Яша явственно ощущал эту исходившую от них приязнь. «Они евреи, мои братья, — говорил он себе. — Они знают, что я грешен, а все-таки прощают…» Его снова охватил стыд, но не от беспомощности, а потому, что он изменил этому чувству братства, пренебрег им, готов был его отвергнуть. «Как же это? Я ведь происхожу от благочестивых людей. Мой прадед погиб за веру…» Он вспомнил, что отец перед смертью подозвал его к своей постели и сказал:
— Обещай, что останешься евреем…
И взял Яшину руку и держал ее до смертной минуты…
«Как я мог это забыть?.. Как мог?..»
Собравшиеся вокруг разошлись. Яша в талесе и тфилн, держа в руке молитвенник, остался один. В левой ноге дергало и рвало, но Яша молился, открываясь смыслу древних слов: «Благословен Тот, по слову которого возник мир; благословен Он; благословен Тот, кто обещает и выполняет, благословен Тот, кто выносит приговор и приводит его в исполнение… благословен Тот, кто милостив к земле… благословен Тот, кто щедро вознаграждает боящихся Его». Странно, но сейчас он в эти слова верил: Бог создал мир. Он благорасположен к своим созданиям. Щедро воздает тем, кто его убоится.
