Джейн Остен - Гордость и предубеждение
– Умоляю тебя, голубушка. Ну, кто такой мне этот мистер Дарси и отчего это мне следует его опасаться? Уверена, мы ничем ему не обязаны, чтобы следить за своими словами и, упаси Бог, не сболтнуть чего-то такого, о чем ему неприятно слышать.
– Ради всего святого, мама, говорите потише. Чего вы, в конце концов, добьетесь, обидев мистера Дарси? Этим вы едва ли заслужите расположения его друга.
Ничто из сказанного, тем не менее, не возымело должного действия. Мать продолжала рассуждать о счастье все так же громогласно, а дочери оставалось лишь краснеть от стыда и возмущения. Она ничего не могла с собой поделать и часто бросала в сторону мистера Дарси виноватые взгляды; и с каждым новым разом уверенность ее в том, что самые страшные предположения верны, возрастала. Несмотря на то, что молодой человек почти ни разу не обернулся в сторону миссис Беннет, не оставалось сомнений в том, что все его внимание приковано именно к ней. Выражение его лица менялось постепенно, переходя от равнодушия и сдержанного раздражения к грозовой мрачности.
Однако через какое-то время поток речей миссис Беннет все-таки должен был иссякнуть, и так оно и случилось; и леди Лукас, доселе зевавшая, будучи не в силах разделить всех восторгов приятельницы в полной мере, с облегчением переключила свое внимание на холодную ветчину и цыпленка. Элизабет начала приходить в себя. И все же спокойствие ее оказалось недолговечным, потому что, как только гости завершили трапезу, над толпой принялся витать гомон, среди которого отчетливо слышалось слово «музыка»; и уже через пару минут девушка с замиранием сердца заметила, как после недолгих уговоров ее сестра Мэри прошествовала к инструменту, приготовившись ублажить честную компанию. Помешать столь явной услужливости ни многозначительные ее взгляды, ни грозно сдвинутые брови были не в силах. Мэри не поняла ни одного знака. Такая возможность выделиться ласкала и лелеяла барышню, поэтому, немедленно усевшись за фортепьяно, она принялась самозабвенно петь. Сердце Элизабет холодело с каждой минутой, и она, не отрываясь, смотрела на сестру, с нетерпением ожидая, когда же, наконец, закончатся эти бесконечные стансы. В какое мгновение она даже с облегчением вздохнула, но не тут-то было: когда Мэри уселась к столу, получив множество благодарностей, ее чуткое ухо среди прочего шума уловило намек на то, что такое удовольствие достойно продолжения; и поэтому, выдержав паузу в полминуты, она снова заспешила к инструменту. Нужно заметить, что силы Мэри вовсе не были рассчитаны на такое нелегкое упражнение: голос был слаб и звучал далеко не очаровательно, а манеры казались натянутыми и скованными. Элизабет билась в бессильной агонии. Она безутешно посмотрела на Джейн, но та была увлечена беседой с мистером Бингли. Тогда ее взгляд переместился на обеих сестер молодого человека, в этот самый момент строивших друг другу уморительные гримасы, и на мистера Дарси, остававшегося все столь же непроницаемо мрачным. В отчаянии она обратила свой взор к отцу – ведь не могла же, в конце концов, Мэри пропеть весь вечер! Родитель понял намек; и, как только закончилась вторая песнь, он, не теряя ни секунды, громко объявил:
– Деточка, ты замечательно выступила. Мы все очень довольны, но позволь же и другим юным леди показать свое мастерство.
Мэри, притворившись, будто не расслышала объявления, все же смутилась и замешкалась. Элизабет, чувствуя вину и за сестру, и за речь отца, поняла, что переполох, который она устроила, не принес ничего хорошего, потому что теперь алчные взоры собрания блуждали по толпе в поисках новых жертв.
– Если бы я только обладал даром певца, – заявил мистер Коллинз, – я бы с превеликим удовольствием исполнил какую-нибудь прелестную вещицу для столь утонченной аудитории, потому что я склонен рассматривать музыку как невинное развлечение, совершенно уместное в профессии духовного наставника. Разумеется, я вовсе не хочу сказать, что достойны оправдания те, кто уделяет праздному слишком много времени, – ведь суетность противна благодати. Вот, например, у нас, приходских пастырей, весьма много дел. На первом месте, разумеется, стоит вопрос обложения церковной десятиной; и здесь важно правильно установить ее размер, чтобы и самому поиметь выгоду, и при этом не обидеть покровителя. Много времени уходит на написание проповедей, а то, что остается, надо посвятить приходским делам и собственным нуждам, ибо желание комфортной жизни не противоречит Божьим заповедям. Немаловажен и тот факт, что священник должен уделять достаточно времени на услужение ближним, особенно тем, кому он обязан своим продвижением. Такое внимание является его долгом; и меня переполняет возмущение при виде иного человека, который не утруждает себя тем, чтобы засвидетельствовать свое почтение любому, так или иначе связанному с родным семейством.
Нравоучение сие было произнесено таким громким голосом, что его, несомненно, услышали даже на противоположном конце зала. Завершил достойный монолог весьма церемонный поклон в сторону мистера Дарси. Гости с удивлением уставились на молодого человека. Многие заулыбались, но никто не выглядел таким рассмешенным, как мистер Беннет. Впрочем, его жена с совершенно серьезным видом похвалила мистера Коллинза за такую разумную речь и полушепотом сообщила леди Лукас о том, как умен и добр этот человек.
Элизабет начинало казаться, будто вся ее семья решила в этот вечер показать себя во всей красе и что едва ли кто-либо сыграет эту роль более вдохновенно, целеустремленно и успешно, чем ее родные. Радовало только то, что некоторые из пассажей прошли не замеченными ни мистером Бингли, ни в особенности его сестрами и что уделять слишком уж много внимания людской глупости и самонадеянности было не в характере хозяина приема. Тем не менее, перспектива того, что уж кто-кто, а мистер Дарси и сестры Бингли не упустят возможность перемыть кости ее родственникам, удручала; и Элизабет так и не смогла определить, что же ей более всего неприятно – мрачное затишье мистера Дарси или полные победного злорадства улыбки мисс Бингли и миссис Херст.
До самого конца приема ничто более не было способно хоть как-то порадовать бедную Элизабет. Ее по-прежнему донимал мистер Коллинз, все время преследовавший барышню по пятам. Хотя тому и не удавалось никакими посулами завлечь кузину на новый танец, он считал себя не вправе приглашать кого-либо еще, и поэтому девушка была обречена терпеть его общество. Тщетны были все ее уговоры обратиться к очаровательным девушкам, в изобилии наполнявшим зал и только и ждавшим, чтобы к ним подошел кавалер. Мистер Коллинз поспешил заверить избранницу в том, что он абсолютно равнодушен к танцам, что в самом начале бала танцевал с Джейн только для того, чтобы зарекомендовать себя в ее глазах, и что теперь он намерен провести весь вечер рядом с ней. Спорить против такого плана у Элизабет не оставалось ни сил, ни желания, и ей приходилось лишь благодарить мисс Лукас за то, что та частенько к ним присоединялась, принимая весь огонь красноречия мистера Коллинза на себя.
Из тех немногих радостей, что остались на этот вечер, было то, что она так ни разу больше и не столкнулась с мистером Дарси, хотя время от времени они все же подходили друг к другу достаточно близко. Молодой человек выглядел настолько расстроенным из-за того, что так и не решился приблизиться на достаточное расстояние для разговора. Элизабет решила, что такое его настроение вполне может быть следствием ее намеков на мистера Уикема, и поэтому злорадно усмехнулась.
Компания из Лонгбурна покидала бал одной из последних и, благодаря маневрам миссис Беннет, была вынуждена, ждать экипаж целую четверть часа, чтобы в полной мере насладиться обильными и сердечными пожеланиями отправляться с миром и с Богом со стороны хозяев. Миссис Херст и мисс Бингли едва раскрыли рты, да и то лишь затем, чтобы посетовать на усталость. Впрочем, за всем их томным видом легко угадывалось куда более энергичное нетерпение поскорее избавиться от засидевшихся гостей. Они с упоением отклоняли всякие попытки миссис Беннет завязать диалог и настолько в том преуспели, что ввергли во вселенскую тоску все семейство Беннетов, которое оставалось безутешным даже после красноречивых и витиеватых благодарностей мистера Коллинза в адрес мистера Бингли и его сестер за элегантность убранства дома, гостеприимство и вежливость, коей было особо отмечено их общение с приглашенными. Дарси не произнес ни слова. Мистер Беннет смаковал сцену прощания не менее молчаливо. Мистер Бингли и Джейн стояли немного в стороне, не обращая на остальных никакого внимания. Даже неутомимая Лидия впала в тоску, в сотый раз услышав: «Господи, как же я устала!» – и лицезрев плохо скрываемый зевок.
Когда, наконец, гости шагнули к двери, миссис Беннет снова нажала на собственную вежливость и выразила твердую уверенность в том, что вся семья хозяев приема вскоре посетит их в Лонгбурне. Обратившись непосредственно к мистеру Бингли, она воззвала к великодушию молодого человека и расписала несчастному, как мило они проведут вечер, поедая все вместе ужин без всяких там церемоний и официальных приглашений. Бингли каждой порой источал благодарность за приглашение и с готовностью подтвердил свое желание навестить ее в самое ближайшее время по приезде из Лондона, куда он был вынужден отлучиться по делам на следующий же день.
