Энн Бронте - Агнес Грей
Розали, неторопливо прогуливавшаяся вдоль решетки, через которую каштаны в парке перекидывали ветви все в набухающих почках, бесспорно выглядела обворожительно: в одной руке закрытый роман, в другой — прелестная веточка мирта, которой она изящно помахивает, легкий ветерок играет с каскадом выбившихся из-под шляпки светлых локонов, пленительный румянец на нежных щеках, дань удовлетворенному тщеславию, ласковые голубые глаза то лукаво взглядывают на поклонника, то взирают на веточку мирта. Тут опередивший меня Снэп, прервав какой-то кокетливо-шутливый ответ, ухватил ее за платье и потянул за собой. Мистер Хэтфилд со свистом опустил трость на голову злополучного песика, который, завизжав, кинулся назад ко мне, видимо весьма развеселив преподобного джентльмена своим визгом. Однако, увидев, что я продолжаю идти к ним, он, очевидно, решил, что настала минута откланяться, и я, нагнувшись, чтобы с подчеркнутой укоризненностью приласкать его бедную жертву, услышала, как он сказал:
— Когда же я опять увижу вас, мисс Мэррей?
— Полагаю, в церкви, — ответила она. — Если только дела вновь не приведут вас сюда именно тогда, когда я выйду погулять.
— О, у меня всегда найдутся тут дела, если бы я только мог знать, где и когда встречу вас.
— Даже если бы я хотела ответить на ваш вопрос, то не сумела бы: я слишком порывиста и никогда сегодня не знаю, что буду делать завтра.
— В таком случае подарите мне хотя бы это утешение, — сказал он, словно бы шутливо протягивая руку к миртовой веточке.
— Да ни в коем случае!
— Прошу вас. Умоляю! Или вы сделаете меня несчастнейшим из смертных. Неужто у вас достанет жестокости отказать мне в милости, которая вам ничего не стоит, но будет цениться столь высоко! — настаивал он с такой пылкостью, словно речь шла о его жизни.
К этому времени я уже стояла в нескольких шагах от них, с нетерпением ожидая, когда же он удалится.
— Ну, хорошо, берите и уходите! — сказала Розали.
Мистер Хэтфилд благоговейно принял дар, произнес что-то, что заставило ее порозоветь и вскинуть голову, но с легким смешком, выдавшим притворство ее негодования, и с учтивейшим поклоном пошел своей дорогой.
— Вы когда-нибудь видели такого человека, мисс Грей? — осведомилась барышня, поворачиваясь ко мне. — Я ужасно рада, что вы пришли. Я боялась, что не сумею от него отделаться и папа увидит нас вместе!
— Он был здесь долго?
— Нет, нет, но он так нестерпимо развязен и вечно делает вид, будто его сюда приводят дела или его пастырский долг, а сам выслеживает меня, бедняжку: не успею я оглянуться, а он тут как тут.
— Ваша маменька полагает, что вам не следует выходить за пределы парка или цветника, если вас не сопровождает тактичная пожилая особа вроде меня. Она заметила, как мистер Хэтфилд мелькнул мимо ворот, и тотчас отправила меня в том же направлении с распоряжением отыскать вас, взять под свою опеку, а также предостеречь…
— Ах, мама так неразумна! Как будто мне нужна чья-то опека! Она уже докучала мне из-за мистера Хэтфилда, и я ей ответила, что она может твердо на меня положиться: я не забуду о своем положении и его требованиях даже ради самого обаятельного мужчины в мире. Ах, если бы он завтра рухнул на колени и попросил бы меня стать его женой, только чтобы я могла показать маме, насколько она ошибается, вообразив, будто я… Ах, как это меня бесит! Как она смеет считать меня глупенькой, девчонкой, способной влюбиться! Это же унизительно для женского достоинства. Любовь! Не терплю этого слова. И считаю оскорблением, когда оно употребляется применительно к нашему полу. Я могу снизойти до благосклонности, но не к бедному же мистеру Хэтфилду, у которого нет и семисот фунтов годового дохода. Мне нравится болтать с ним, потому что он очень находчив и остроумен — как жаль, что сэр Томас Эшби не идет тут с ним ни в какое сравнение, — и мне — необходимо с кем-то кокетничать, а ни у кого другого не хватает сообразительности приходить сюда. Когда же мы выезжаем, мама не разрешает мне кокетничать ни с кем, кроме сэра Томаса — если и он оказывается там. Когда же его нет, то я вообще связана по рукам и ногам: вдруг кто-нибудь сочинит какую-нибудь глупую сплетню, и он решит, что я уже помолвлена или вот-вот буду помолвлена с кем-то другим. Или же — что куда вероятнее — его гадкая старуха мать увидит или услышит что-нибудь и решит, что я недостойна стать женой ее драгоценного сыночка, а ведь сам он величайший шалопай в мире, и любая сколько-нибудь порядочная девушка гораздо, гораздо выше его.
— Неужели это правда, мисс Мэррей? И ваша маменька все-таки хочет, чтобы вы вышли за него?
— Еще бы! А знает она про него куда больше дурного, чем я, и старается от меня скрывать, чтобы я не взбунтовалась, даже не подозревая, какое малое значение я придаю подобным вещам. Ведь в сущности это такие пустяки: он возьмется за ум, когда женится, как мама и утверждает, а всем известно, что из раскаявшихся повес выходят самые лучшие мужья. Мне только не нравится, что он такой урод — меня только это мучает. Но тут в глуши выбора нет, а папа не желает, чтобы мы поехали в Лондон.
— Мне кажется, мистер Хэтфилд во всех отношениях лучше.
— Бесспорно, будь он вдобавок владельцем Эшби-Парка. А я должна стать хозяйкой Эшби-Парка, с кем бы ни пришлось его делить.
— Но ведь мистер Хэтфилд думает, что вы его отличаете. Вы забываете, как горько он будет разочарован, когда убедится в своей ошибке.
— И очень хорошо! Это будет ему наказанием за дерзость — да как он смеет вообразить, что я его отличаю! Сдернуть повязку с его глаз будет таким удовольствием!
— Ну, так сделайте это поскорее.
— И не подумаю. Я же объяснила вам, что мне нравится играть с ним. А к тому же он вовсе не должен считать, будто я его отличаю. Я об этом позаботилась. Вы и вообразить не способны, как умно я себя веду. Возможно, у него хватает наглости полагать, что ему удастся меня увлечь. А за это я и накажу его, как он того заслуживает.
— Что же, постарайтесь не давать ему оснований для такой наглости, только и всего, — сказала я.
Но все мои уговоры оставались напрасными и лишь толкали ее с большей тщательностью прятать от меня свои желания и помыслы. О мистере Хэтфилде она со мной больше не говорила, но я видела, что ее мысли, если не ее сердечные чувства, все еще сосредоточены на нем и что она намерена опять с ним встретиться. Хотя, подчиняясь желанию ее маменьки, я на некоторое время стала непременной ее спутницей, она по-прежнему выбирала для прогулок луга и уединенные проселки, расположенные вблизи от проезжей дороги. И разговаривала ли она со мной, читала ли захваченную с собой книгу, взгляд ее постоянно блуждал по сторонам или устремлялся вперед — не покажется ли кто-нибудь из-за поворота. А если мимо проезжал всадник, она осыпала его ядовитыми насмешками, кто бы он ни был. Такая внезапная ненависть, на мой взгляд, неопровержимо доказывала, в чем заключается его вина — он не был мистером Хэтфилдом.
«Нет, — размышляла я, — не может она быть столь к нему равнодушной, как верит сама и внушает другим. И тревога ее маменьки вовсе не так беспричинна, как она утверждает!»
Прошло три дня, но мистер Хэтфилд так и не появился. На четвертый, когда мы шли вдоль решетки парка по достопамятному лугу, обе с книгами (я всегда обеспечивала себя каким-нибудь занятием на случай, если ей не захочется со мной разговаривать), она вдруг воскликнула, заставив меня поднять глаза от страницы:
— Мисс Грей! Будьте так добры, сходите к Марку Буду и отнесите его жене полкроны, которые я обещала занести или прислать ей еще неделю назад и совсем забыла. Возьмите, — продолжала она торопливо, вручая мне свой кошелек. — Да не ройтесь в нем! А идите и дайте им столько, сколько сочтете нужным. Я бы пошла с вами, но хочу дочитать первый том. Дочитаю и пойду вам навстречу. Поторопитесь… Ах да, может быть, вы ему немного почитаете? Зайдите домой за какой-нибудь душеспасительной книгой. Подойдет любая.
Я подчинилась, но ее торопливость и внезапность просьбы пробудила во мне подозрения, а потому на краю луга я оглянулась и увидела, что мистер Хэтфилд входит в ворота в дальнем его конце. Послав меня в дом за книгой, она помешала мне встретиться с ним на дороге.
«Ну и пусть, — подумала я. — Ничего страшного не случится, а бедному Марку полкроны придутся очень кстати, да и душеспасительная книга не помешает. А если наш пастырь похитит сердце мисс Розали, это немножко усмирит ее гордость, и даже если они поженятся, это просто избавит ее от гораздо худшей судьбы. Пара из них выйдет неплохая. Она достойна его, а он — ее».
Марк Вуд был тот чахоточный батрак, о котором я уже упоминала. Он быстро угасал. И щедрость мисс Мэррей снискала ей в буквальном смысле слова благословение умирающего. Ему самому никакие деньги уже не были нужны, но он обрадовался присланной монете ради жены и детей, которым скоро предстояло лишиться мужа и отца. Я осталась на несколько минут и немного почитала, чтобы укрепить в нем дух и немного утешить его горюющую жену, а затем пошла обратно. Но шагов через пятьдесят мне встретился мистер Уэстон, который, видимо, шел туда же. Он поздоровался со мной обычным своим спокойным и серьезным тоном и остановился узнать, как я нашла страдальца и его семью, потом с братской непринужденностью взял у меня книгу, которую я читала, перелистал ее, сделал несколько коротких, но очень поучительных замечаний, рассказал мне о больном, которого только что навестил, поговорил немного о Нэнси Браун, погладил Снэпа, который резвился у его ног, и наконец, похвалив погоду, пошел своим путем.
