Андрэ Стиль - Париж с нами
— И сказать, что завтра надо добиться освобождения Рубо. Этот арест принесет им больше неприятностей, чем радости.
* * *Таким образом, демонстрация вопреки всему закончилась с удивительным подъемом, в боевой, почти победоносной атмосфере. Вот этого-то и надо было во что бы то ни стало добиться.
Теперь нужно обсудить, какие из этого следуют выводы, и разработать план дальнейших действий. Для этого руководители решили собраться у Клебера, он живет в двух шагах отсюда. Но добираться к нему надо поодиночке. За «Глоткой» теперь наверняка следят. И так уже там сегодня дважды собирались, а противник немедленно узнаёт обо всем, что мы делаем.
К Клеберу пришли все. Недостает одного Франкера — его послали узнать, что с Папильоном, да и с другими ранеными, само-собой разумеется. Надо будет также сообщить их женам, только поосторожнее…
Сейчас всего половина двенадцатого. Да, такие сражения всегда происходят в стремительном темпе…
— Мне одно непонятно, почему вы не собрали докеров одновременно с нами? — спрашивает Брасар. — Все вместе мы были бы гораздо сильнее…
— А что бы это нам дало, в конечном-то счете? — говорит Анри. — Даже если бы нас было вдвое больше, что можно было бы сейчас сделать? Теперь не до жестов. У докеров есть другие задачи, поважнее, чем их участие в демонстрации, по крайней мере на данном этапе. Мы им с самого раннего утра не даем перевести дыхания, до каких же пор? Нельзя играть людьми…
Брасар молчит, но видно — его снова что-то смущает.
— Не переубедил я тебя?
— Так видишь ли… играть… с металлистами тоже нечего играть…
Правда, сказано это очень неуверенным тоном, но Анри оглядывает товарищей: вы только послушайте, какие чудовищные вещи он говорит!
— Да ты понимаешь, что ты мелешь? Ты только послушай! Ведь это же совсем другое дело! Ты видел, до чего возбуждены были металлисты? Как по-твоему, могли они ограничиться простой забастовкой на два часа, а потом мирно разойтись по домам и чувствовать себя в боевой готовности к завтрашнему дню, к демонстрации? Ведь даже если не все получилось так, как хотелось — а согласись, что иначе и не могло быть в таких условиях, — разве ты не понимаешь, что мы сегодня добились многого? Разве ты не понимаешь всего значения сегодняшней демонстрации для завтрашнего дня, да и для всей дальнейшей борьбы? По-твоему, что надо было делать? Ты представляешь себе? Ну? Скажи, что?..
Брасар ничего не отвечает, он раздумывает. Он-то, по-видимому, все понял. А ведь другие, те, кого сейчас здесь нет, наверное, думают именно так, как только что думал он: металлистов, мол, оставили сражаться почти в полном одиночестве. И главное — ради чего? То же самое говорили железнодорожники на последнем собрании. Такие настроения могут повредить завтрашней демонстрации.
— Назвать это поражением может только тот, кто никогда не сражался! — заявляет Макс. — Все не так просто! Как будто можно каждый раз побеждать…
— Наоборот, — вмешивается Лисьен. Он горд тем, что его назначили выступать вместо Рубо, когда не было Брасара. Не то чтобы он любил говорить, он ведь сам первый отказался, когда пришел Брасар, но он горд оказанным доверием… Вот почему сейчас мир кажется ему прекрасным… — Наоборот. Какое же это поражение? Я никогда не видел, чтобы с верфи пришло столько народу.
— А в тридцать шестом году? — вспоминает Брасар.
— Ты прав, но ведь сколько с тех пор воды утекло.
— Раз мы можем провести параллель с тем временем — это уже неплохо, тебе не кажется? — говорит Макс.
Теперь, когда Анри снова со всеми, Поль опять замолк. Он даже держится как будто сдержаннее, чем раньше.
— Несомненно. Все это очень хорошо, — все же вставляет он. Слова как будто даже незначительные, но говорят их обычно, чтобы помочь подвести итог.
— Несомненно, — повторяет за ним Анри, как бы отвечая самому себе. — Конечно… Нельзя же было, в конце концов, надеяться, что одна такая демонстрация может сорвать разгрузку этого проклятого парохода…
— Какого парохода? — вдруг спрашивает старенькая мать Клебера. Это ее боялись разбудить в ту ночь, когда готовились сделать надпись на базе подводных лодок. Она очень больна, и ей по виду можно дать все семьдесят, семьдесят пять лет. Она сидит, забившись в старинное скрипучее соломенное кресло, около самой печки. На плечах у нее черная шерстяная пелеринка, поднятая почти до самых ушей.
— Какой пароход? Снова пароход?
Всем стало смешно: снова пароход! На то и порт, чтобы сюда прибывали пароходы! Но никто не засмеялся, они вспомнили, как в прошлый раз Клебер сидел в тюрьме и она две недели пробыла одна-одинешенька…
Рассмеялся только Поль. Но он-то ничего не знает.
Старуха бросила на него укоризненный взгляд. Какие у нее при этом были глаза!..
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Рыба, устрицы, ракушки
— Ты спрашиваешь, когда мы поедим? — говорит Анри. — Да чем раньше, тем лучше. Ведь у нас с тобой после обеда дел достаточно.
В кои-то веки гость, а приготовить завтрак некому. Вот досада. Полетта сегодня работает у своего мясника, у своей Жизели, — с огорчением думает Анри.
— Пойдем ко мне, товарищ. Перекусим, только предупреждаю — чем бог послал.
— Обо мне не беспокойся, — говорит Поль, — лишь бы червячка заморить…
Постараемся что-нибудь раздобыть, только удастся ли?
— Франкер, ты в нашу сторону? Покажи товарищу дорогу. А я тем временем забегу к Фредо, попрошу выручить меня.
— Ладно, провожу, мне не трудно! — И Франкер многозначительно подмигнул.
Фредо коммунист. У него в самом начале поселка Бийу лавчонка, он торгует рыбой и бакалейными товарами, здесь же помещаются столовка и пивнушка.
В тех случаях, когда в порт приезжает кто-нибудь из партийных руководителей, Анри или любой товарищ из федерации всегда может обратиться за помощью к Фредо. Он никогда не откажет и денег не возьмет. Больше того — он обидится, если не прийти к нему.
— Вот тебе рыба. Устрицы. Ракушки. Свеженькие, два часа тому назад еще находились на камнях. Бери, бери! Возьми побольше, а то не хватит. Ты подумай, вас двое мужчин, да еще Полетта, а она стоит любого мужчины… Минуточку…
Кто-то вошел в бакалейное отделение.
— Марсель! Пойди туда!
Фредо тем временем спускается в погреб и торопливо, как воришка, спешит назад.
— На тебе. Только куда ее сунуть? Жена не должна видеть. Чорт побери, как же ты без сетки пришел? Засунь ее за пояс, в брюки. Скорее, господи, скорее, если жена увидит — мне каюк, разведется со мной, — смеется Фредо, уже успокоившись; бутылка с вином исчезла под плащом Анри. — Ты немного потолстел — ну ничего, не так уж заметно.
* * *Вечно Фредо перестарается! Поль ведь предупредил: заморить червячка. А получился праздничный обед. К тому же и времени в обрез…
Была бы дома Полетта… Придется самому чистить рыбу и ракушки. А почему, честно говоря, это должна делать женщина, а не мужчина? Всегда один и тот же вопрос. Но сноровка-то играет роль? Или нет? Да и, в конце концов, может ведь существовать разделение труда? Вот устрицы обычно открывает Анри. А все остальное… Он больше соскребает собственную кожу, чем рыбью чешую…
— Давай помогу, — предлагает Поль. — Я справлюсь не хуже тебя…
Другими словами — так же плохо. А Полетта придет на готовенькое! Как принцесса. Надо будет ее разыграть. Если дождемся, конечно…
Наступает полное молчание… Конечно, у них есть о чем поговорить и помимо рыбы, хозяйства и Фредо, но оба ищут, с чего начать.
— Когда я к вам подошел, туда за автобусы, ты был чем-то недоволен? — начинает первым Анри. Он перестает чистить рыбу и, подняв вверх нож, смотрит Полю в лицо.
— Ясно. По-моему, ты действительно вел себя неправильно…
Поль и Анри уже разговаривают, как старые друзья. Так всегда бывает между коммунистами. Один из них может быть из Марселя, другой из Дюнкерка — все равно при первой же встрече они поведут себя точно так же… А ведь обычно, когда знакомятся двое людей, оба очень сдержанны. Каждый приглядывается к другому. Что он делал? Какую прожил жизнь?.. А здесь — полная гарантия. Партия. Все проверено. Можно разговаривать без оглядки. Бывают ли исключения? Конечно, бывают, но это сразу бросается в глаза. И ты понимаешь: здесь что-то надо исправить.
— В такие минуты трудно сдержаться, сам знаешь. И потом, чем я рисковал? Сам видишь — жив и здоров.
Но в действительности Анри по дороге домой уже все обдумал и понял свою вину. И сейчас говорит он без всякого убеждения, просто надо ведь как-то оправдаться, хотя бы для формы. Анри сознает правоту Поля. Но он тогда был сам не свой и потерял всякое самообладание — это тоже надо понять.
— Вопрос не в том, чем ты лично рисковал! — Поль пожимает плечами. — Как будто все дело только в этом. Скажи, а вот был такой момент, когда никто не руководил демонстрацией? Был! Ты бросил демонстрацию, предоставил ее самой себе, да еще в самую трудную минуту. Ради чего? Ради удовольствия подраться и быть избитым. А ведь как раз в самую трудную минуту всегда что-то случается!
