Оноре Бальзак - Столетний старец, или Два Беренгельда
— Он мне сказал: «Я не хочу продлевать страдания Лаградны, срок истек; если бы я знал, что она до сих пор верна Бютмелю, я бы давно пришел в эти края и сделал ее жизнь безбедной, дабы вознаградить ее за душевные муки!.. Так пусть же остаток дней своих она будет счастлива».
Графиня заученно произнесла эти слова, словно кто-то заставил ее вызубрить их наизусть.
Лаградна медленно брела к своей хижине. Заходящее солнце расцвечивало вечерними красками заснеженные вершины гор; на востоке медленно собирались грозовые облака — саван угасавшего дня. В воздухе было разлито тепло; этот чудесный осенний вечер напоминал раннюю весну, время, когда душа чувствует себя обновленной; безмятежная природа без сожалений готовилась отойти ко сну и, прежде чем на долгие месяцы погрузиться в мрачные зимние сумерки, на прощанье решила еще раз покрасоваться в своем весеннем обличье.
Живописная местность, где раскинулась деревня, полыхала яркими красками осени. Поросшие густым кустарником холмы радовали глаз своей неизъяснимой гармонией, их вид сулил успокоение мятущейся душе. Однако созерцание чарующего пейзажа не помогло Лаградне избавиться от горестных мыслей, а, напротив, лишь усугубило ее безмерную тоску. Ибо сегодняшний вечер в точности напоминал тот, когда они с Бютмелем обменялись дарами любви и отдали друг другу свои сердца.
При воспоминании об этом по морщинистым щекам несчастной старухи обильно заструились слезы.
Не веря в предсказание Столетнего Старца, она шла и постепенно пленялась очарованием природы, чувствовала, как молодеет ее сердце, а старческая походка становится легкой и упругой…
— Воистину, — воскликнула она, — если Бютмелю суждено вернуться, это случится сегодня.
Возле дома на скамье, в тени некогда посаженного Бютмелем розового куста, на том самом месте, где прежде обычно сидел ее суженый, она увидела седовласого старика. Старуха подошла ближе… и узнала Бютмеля! И он протягивал руки ей навстречу! Башмаки его были в пыли, лоб покрыт капельками пота; судя по его виду, он проделал долгий и нелегкий путь.
— Бютмель!.. Милый мой Бютмель!..
— …Маргарита, моя дорогая Маргарита!..
Старик и старуха крепко обнялись, их серебряные кудри слились воедино. Не в силах произнести ни слова, повитуха указала на стеклянные бусы: все это время она, не снимая, носила их на шее. Бютмель молча вытащил из котомки скромную чашку, когда-то подаренную ему Лаградной[8].
История БютмеляПосле того как были пролиты сладостные слезы радости, Лаградна и ее дорогой Бютмель уселись перед очагом, где потрескивали еловые дрова. О чем хотела расспросить столетняя старуха своего возлюбленного, с которым злой рок разлучил ее более чем на полвека? Не будем гадать, а лучше в нескольких словах перескажем историю Жака Бютмеля[9].
— Меня привезли в Лион, где собрался суд, чтобы вынести мне приговор. Следствие не заняло много времени: несколько человек, судя по именам даже не из наших краев, дали показания против меня. Решение по моему делу было вынесено заранее — еще до того, как эти люди выступили в качестве свидетелей. Они говорили гладко и выставляли меня отпетым преступником… Я не запомнил их имен, ведь это не они приговорили меня к смерти, они просто согласились запятнать свои имена ложью, и я не держал на них зла, тем более что мне удалось остаться в живых. Только один из них показался мне записным негодяем, и я про себя попенял ему. Я не мог предъявить суду ничего, кроме непоколебимой уверенности в своей невиновности, о чем и сообщил просто и без прикрас; но я уже был приговорен. Меня проводили в темницу; я сидел и думал о тебе, о том, какое горе тебе причинил… Я знал, тебе будет тяжелей, чем мне, ведь тебе придется пережить меня!
Лаградна подошла к Бютмелю, взяла его морщинистую руку и сжала ее своими сухими старческими руками; прижав эту священную руку к сердцу, она с глубокой нежностью взглянула на старца с побелевшими волосами.
— Посмотри на мои морщины, — произнесла она, — это следы моих слез! С тех пор как тебя увели, в эту хижину не входил ни один мужчина!..
Наступила тишина. Вскоре старик Бютмель продолжил:
— Накануне казни (Лаградна вздрогнула) я уснул крепким сном и видел во сне тебя. Вдруг раздались тяжелые шаги, и замогильный голос позвал меня по имени: «Бютмель!.. Бютмель!..» Голос звучал столь явственно, что я проснулся. Представь себе мой испуг, когда посреди темницы с толстыми стенами и зарешеченным окошком я увидел человека огромного роста; голова его упиралась в потолок, и ему приходилось постоянно нагибать ее. Разглядев его волосы, лоб и необычайной величины руки и ноги, я задрожал от страха. Старец держал лампу и кротко смотрел на меня, но дрожь не унималась. Железная дверь камеры была заперта; у меня тотчас же мелькнула мысль о существе из потустороннего мира, ибо этому чудовищу я не мог найти места среди творений Господних.
— Это призрак Беренгельда-Столетнего Старца.
— Именно о нем я и подумал! Глухим рокочущим голосом, в котором не было ничего человеческого, он обратился ко мне: «Бютмель, я знаю, что ты невиновен! Подлиному виновнику суждено избежать наказания, уготованного сынами человеческими, считающими себя вправе карать себе подобных. Однако те, кого они обрекают на гибель, вряд ли убеждены в справедливости их правосудия. Знай же, что и граф Беренгельд невиновен; но людское правосудие не может обойтись без жертв, и на твое несчастье оно выбрало тебя!..» — Слова его внесли смятение в мою душу, я потерял способность рассуждать. «Я верну тебе свободу, — продолжал мой странный собеседник, — дабы потом не сожалеть о твоей гибели. Хочешь ли ты последовать за мной? Я прекрасно осведомлен о тех местах, где человек уничтожает себе подобных, и мои знания позволяют мне опередить палача, вырвать у него из лап его жертву и спасти невиновного!..»
С этими словами он коснулся рукой свода моей темницы, и из него выпал огромный камень; незнакомец поймал его как пушинку. Затем, бесшумно опустив камень, он обхватил мои ноги, приподнял и просунул в образовавшееся отверстие. Когда я благополучно оказался наверху, он передал мне лампу и приказал отойти в сторону. Упершись ладонями в края проема, он подтянулся на своих сильных руках и через минуту уже стоял рядом со мной. В руках он держал веревку, к концу которой был привязан выпавший камень: нам предстояло установить его обратно, то есть в центр потолка моей темницы. Соединив наши силы, мы тянули за веревку до тех пор, пока тяжелая каменная плита не встал вровень с остальными. Раствор был приготовлен, и старик тщательно замуровал отверстие; теперь никто не смог бы догадаться, каким образом нам удалось бежать.
Мы проникли в городскую канализацию и направились к Роне, где нас ждала лодка. Я беспрекословно исполнял приказы своего странного спасителя; сознавая свою поистине сверхчеловеческую силу, он был уверен, что никто не может противостоять ему. Его влияние на меня было столь велико, что я полностью утратил способность думать, у меня не хватало мужества принять собственное решение, а когда я пытался заговорить с ним, язык застывал у меня во рту. К тому же, совершив побег, я чувствовал себя преступником!
Пока я пытался осознать, что же мне делать, мы прибыли в Марсель. Старик взял меня с собой на корабль, и мы отплыли в Грецию. Я воочию увидел края, знакомые мне только понаслышке; затем мы отправились в Азию. Мой провожатый не разговаривал со мной. Куда бы мы ни прибывали, он говорил на всех языках и вселял страх во все души. Так мы добрались до самой Индии и далее до страны, названия которой я не знаю.
Мы прошли через множество государств, видели множество народов, но всюду мой необыкновенный провожатый избегал заходить в города; он также старался избегать женщин и стариков: при виде его на них нападал панический страх, даже если он заговаривал с ними на их родном языке. Во многих местах ему оказывали неслыханные почести: видимо, там его принимали за божество. Его осыпали цветами, дарили невиданные растения, угощали мясом диковинных животных, подносили редкости, встречающиеся раз в столетие, такие, как семечко соан-лейналь или круглый камешек, образующийся в мозгу тигра: татары называют его «ликаи».
Наконец, мы прибыли к огромной горе, высившейся возле необычайно широкой реки. Мой провожатый заставил меня взобраться почти на самую ее вершину; там я увидел глубокий грот, у входа в который сидел седовласый старик. Как только тот увидел моего ужасного провожатого, он пал ниц и принялся целовать его ноги. Столетний Старец не обратил внимания на эти почести: видимо, он привык к ним.
«Бютмель, — обратился он ко мне по-французски (впервые после нашего отъезда из Лиона он удостоил меня беседы), — я не мог оставить вас во Франции, там вас непременно бы снова арестовали. Теперь вы не можете туда вернуться по многим причинам, но главное препятствие состоит в том, что этого не хочу я. Здесь вы не будете ни в чем нуждаться, о вас будут заботиться. Все будет делаться для того, чтобы вы жили долго. У вас будет все, кроме свободы: я запрещаю вам спускаться с этой горы. Когда порядки в странах, которые мы посетили, изменятся, когда новое поколение придет на смену поколению нынешнему, тогда, если вы еще будете живы, вы сможете вернуться на родину! И где бы я ни находился в то время, пусть даже на другом конце света, я прикажу здешним стражам отпустить вас; старцы, эти хранители сакрального знания, услышат мой голос, увидят поданный мною знак, и в день, когда вам будет дарована свобода, они сообщат вам об этом».
