Анатоль Франс - 1. Стихотворения. Коринфская свадьба. Иокаста. Тощий кот. Преступление Сильвестра Бонара. Книга моего друга.

От мужа поцелуй — знак страсти неизменной!

Страшись! — Для смертного должна я быть священной!
Сама себя страшусь. Ведь мной владеет бог.
Люблю тебя. Люблю! Уйди ж, не будь жесток!

Любить, как я люблю, бессмертному дано ли?
Я полон, как и ты, невыносимой боли.
Не страждет от любви, не умирает бог,
И божий поцелуй лишь убивать бы мог.
Подруга, ни на что не захочу менять я
Вот эти скорбные и страстные объятья!
Мне мига не вкусить такого в небесах,
Когда ты клонишься на грудь мою в слезах,
Без сил!

О дух святой, не попусти, слабею!
В сень голубиных крыл укрой меня скорее.

Как сладко, видишь ты!

Любовь меня влечет.

И покорись любви. Так повелел Эрот.

Я больше не могу. Я духом ослабела.
О, я твоя, твоя! Бери же, Гиппий, смело
И уноси меня! Не медли, недвижим.
Я всюду за тобой последую. Бежим!
Бросай через седло. Пусть скачет кобылица!
Твоим дыханием дай на скаку упиться.
Ты хочешь — я сама взнуздаю скакуна?
Не медли же. Бежим к той бухте, где видна
Волною мерною колеблемая рея.
Не побоюсь уплыть на зыбком корабле я.
Там гимном свадебным нам зазвучат, мой друг,
Лишь песня моряков да весел дружный стук.
Под вечным роем звезд корабль неудержимый
Нас понесет с тобой все дальше, мой любимый.
Одна надежда ты и вера мне одна.
Я буду лишь тобой, одним тобой полна.
Приди! — Но что со мной? Безумна речь такая!
Что за бесстыдный бред! Совсем с ума сошла я!

Любить избранника — какой же это бред?
И в страсти к жениху бесстыдства, дева, нет!
Да, в море поскорей! Оно волной покорной,
Прекрасной, как любовь, такой же плодотворной,
Нас тихо вынесет, когда наступит срок,
На благовоньями курящийся порог.
С твоим отцом я жду, о Дафна, разговора.

О милый мой отец, одна моя опора!
Ведь ты — глава семьи, ты кроток, — и вдвоем
Мы старые твои колени обоймем.
Нет, это сон, а мы — безумные созданья!
Нет, горе лишь сильней от разочарованья.
А мать в судьбе моей сама уж не вольна,
И беззакония не совершит она.

Но не бесчувственна ведь и Каллиста даже,
Ведь женским молоком питалась и она же!
То боги, боги лишь жестокие одни
С таким спокойствием глядят на скорбь: они
Не знают жалости, рожденной из страданий…
Но видано ль когда среди земных созданий,
Чтоб попусту дитя свою молило мать
Ему вторично жизнь для счастья даровать?
Мы в ноги кинемся. И, тронута слезами,
Мать, смертная, как мы, не устоит пред нами.
Не может быть глухой она к таким мольбам,
Согласьем наконец она ответит нам.

Что тут за шум? Какой бесстыдный оскорбитель
Мог дерзко осквернить невинную обитель?
Как гнусный поцелуй, как непотребный крик
В своем неистовстве за стены к нам проник
И в чистом воздухе посеял смерть и тленье?
Ужели, пьяный гость, замыслил нападенье
Ты на одну из тех, кто в полуденный зной
И в темноте ночей туда идет за мной,
Где за живой стеной град высится небесный?
Не на служанку ли ты кинулся бесчестно?
Но слишком ясно мне, здесь двое говорят,
И ваши голоса звучат позорно в лад.
О боже, у меня, под этой крышей, разве
Уж не противятся разврата жгучей язве?
И христианкой бес так завладел ужель,
Что броситься спешит та в первую постель?
Но, кто б ты ни была, скорее на колени!
Тобой владеет дух нечистых вожделений,
В вечерней тишине твой распаленный зов —
Как похотливый лай для всех нечистых псов,
И лишь удар ремня шестидесятикратный
Способен усмирить теперь твой нрав развратный.

Величьем старости ты вся озарена,
Но гневу скорому ты слишком предана!
Под этой кровлею я был плющом увенчан.
На ложе друга я не звал распутных женщин.
Твой богомольный гость не оскорблял святынь,
Да здесь и не было ноги твоих рабынь.
Моя душа полна одною честной думой.
Взгляни на дочь свою, на чистый лик, подумай —
Ведь ею я любим! Люблю ее!

О, страх
Зловещим облаком встал у меня в глазах.
То христианка ли, то дочь ли предо мною?
И смерти не стяжал он этою виною?
Рука язычника в твою посмела лечь!
О, где же ты, Христос, где твой разящий меч?
Взгляни на дерзкого и покарай грозою:
Ведь он же завладел твоей, господь, лозою!

Но знай, что мне не жить на свете без него.

Он нечестивое и злое существо.
Прочь, святотатец, прочь! Оставь очаг мой верный
И дочь не отравляй, наглец, своею скверной.
Ты от стыда лицо ладонями закрой
И наугад ищи полуночной порой
Ночлега по себе в гостинице зазорной.
Спеши, чтоб не бежать под розгою проворной.

Бес ярости в твоей бесчинствует груди!
Ты брыжжешь пеною, но только погоди:
Я, женщина, пришел сюда с главой подъятой, —
Ты прогнала и честь, когда гнала меня ты!
И гостя гневными нападками задев,
Ты оскорбила с ним и величавых дев:
Невинность, Веру, Мир, святое Благочестье,
Законы правые с собой готов увесть я.
И душу дочери ты можешь упустить!
Меня же Зевс вернет — с победой, может быть.

Мой Гиппий!

Дафна!

Пол я вымою на месте,
Где он ступал ногой, наш мирный дом бесчестя.
Я знаю, что тебя всевышний защитил,
Когда дыханье зла уже лишало сил.
Пред искушеньем пост — спасительные латы,
А имя господа — жестокий меч расплаты.
Так упадем же ниц! Бунтующую плоть
Молитвой слезною старайся побороть!
Так будем ожидать с тоской и божьим страхом,
Чтоб пролил кровь свою Христос над жалким прахом.
Еще один лишь день, — спасительный ковчег
Через развратный наш и скверны полный век
Тебя перенесет (знак божьего избранья!),
Не запятнав тебе души и одеянья.
Я сына божия почуяла приход.
Пришельца каждая могила узнает
И разверзается. Цеп ангельский проворен —
Солому легкую он отделит от зерен.
Взгремела на весь мир небесная труба.
Беги за мною! Жизнь порочна и груба.
Ты видишь — Судия воссел на красной туче.

Я умираю, мать, оставь меня, не мучай!
Вот на глаза мои густой ложится мрак.
Дай тихо умереть, обняв родной очаг.

Я помолюсь о нас, облекшись власяницей.