Оноре Бальзак - Старая дева
— Виконтесса де Труавиль, — твердила она мысленно, — прекрасное имя! По крайней мере наше богатство перешло бы к хорошему роду.
Она была во власти возбуждения, которое заставляло дрожать тончайшие разветвления ее нервов, столь давно затопленные жиром. Вся ее кровь, подхлестываемая надеждой, была в движении. Она чувствовала в себе силу, если понадобится, вести беседу с г-ном де Труавилем. Излишне говорить, какую деятельность развили Жозетта, Жаклен, Мариетта, Моро и его подручные. Это было усердие муравьев, занятых укладкой яиц. Все, что и так благодаря ежедневной уборке сияло безукоризненной чистотой, было заново выстирано, выглажено, вычищено, натерто. Парадный фарфор увидел свет. Камчатные скатерти, помеченные буквами А, В, С, D, покинули глубины сундуков, где они покоились под охраной тройной обертки, защищенные грозным строем булавок. Пересмотрены были наиболее ценные полки библиотеки. Наконец, мадемуазель не поскупилась на три бутылки знаменитого ликера г-жи Анфу, одной из самых прославленных среди заморских виноделов, — имя, любезное сердцам знатоков. Благодаря самоотверженности своих военачальников мадемуазель могла принять бой. Различные виды оружия, амуниция, кухонная артиллерия, батарея кладовой, провиант, боевые припасы, резервные части находились в полной готовности по всему фронту. Жаклену, Мариетте, Жозетте было приказано надеть парадную форму. Дорожки в саду были подчищены. Старая дева жалела, что нельзя сговориться с соловьями, гнездившимися в листве, и заказать им к вечеру самые красивые трели. Наконец в четвертом, часу, как раз когда вернулся аббат де Спонд, а мадемуазель уже подумывала, что зря она так нарядно накрыла стол и приготовила изысканнейший обед, с улицы Валь-Нобль донеслись резкие звуки.
«Он!» — подумала Роза, чувствуя, что звуки эти отзываются у нее в самом сердце.
И впрямь, предваренный столькими сплетнями, дорожный кабриолет с пассажиром спустился по улице Сен-Блез, свернул на улицу дю Кур и произвел такую сенсацию, что несколько мальчишек и взрослых последовали за ним и столпились у ворот особняка Кормон, чтобы посмотреть, как гость войдет в дом. Жаклен, чуявший близость собственной свадьбы, заслышав хлопанье бича еще на улице Сен-Блез, распахнул ворота настежь. Кучер, его знакомец, постарался лихо завернуть и со всего разгона осадил лошадей перед крыльцом. Разумеется, Жаклен угостил его в людской и отпустил, как полагается, сильно навеселе. Аббат вышел навстречу гостю, пока кабриолет разгружался с быстротой, на какую способны лишь воры, да и то в спешке. Экипаж поставили в каретник, ворота заперли, и в одну минуту не осталось никаких следов приезда г-на де Труавиля. Никогда два химических вещества не соединялись так быстро, как дом Кормон поглотил виконта де Труавиля. Хоть сердце мадемуазель стучало, словно у ящерицы, пойманной пастухом, она героически оставалась в своем кресле у камина. Жозетта открыла дверь, и виконт де Труавиль в сопровождении аббата де Спонда предстал перед старой девой.
— Племянница, — господин виконт де Труавиль, внук одного из моих школьных друзей. Господин де Труавиль, — моя племянница, мадемуазель Кормон.
«Ах! Милый дядюшка, как он умело представил нас друг другу», — подумала Роза-Мария-Виктория.
Виконт де Труавиль, если обрисовать его в двух словах, был дю Букье-дворянин. Они рознились друг с другом лишь так, как рознятся грубая и благородная породы. Находись они сейчас оба тут, ни один самый ярый либерал не мог бы отрицать существование аристократии. Сила виконта отличалась изяществом; он сохранил великолепную осанку; у него были голубые глаза, черные волосы, смуглая кожа; ему, по всей вероятности, было не более сорока шести лет. Вы бы сказали, что это испанец, красота которого хорошо сохранилась в снегах России. Манеры, походка и поза выдавали дипломата, повидавшего Европу. Одет он был так, как полагается быть одетым в дороге человеку из общества. Г-н де Труавиль казался усталым; аббат предложил ему пройти в предназначенную для него комнату и был изумлен, когда племянница открыла будуар, превращенный в спальню. Мадемуазель Кормон и ее дядюшка предоставили заезжему гостю заняться своим туалетом с помощью Жаклена, который принес все нужные свертки. Аббат де Спонд, в ожидании, когда г-н де Труавиль приведет себя в порядок, пошел прогуляться с племянницей по берегу Бриллианты. Хотя аббат де Спонд, по странному совпадению, проявлял большую, чем обычно, рассеянность, мадемуазель Кормон была погружена в свои думы не менее его. Оба шли молча. Старая дева никогда не встречала мужчины столь обаятельного, как этот олимпиец-виконт. Она не могла сказать себе на немецкий манер: «Вот мой идеал!», — но чувствовала себя с головы до ног влюбленной и твердила про себя: «Вот то, что мне нужно!» Вдруг она сорвалась и полетела к Мариетте, чтобы узнать, можно ли подождать с обедом, не перестоится ли он.
— Дядюшка, этот господин де Труавиль весьма любезен, — сказала она вернувшись.
— Но, дочь моя, он еще не перемолвился с нами ни единым словом! — смеясь, возразил аббат.
— Однако это видно по его манерам, по лицу. Он холост?
— Не знаю, право, — ответил старик, который размышлял по поводу своего оживленного спора с аббатом Кутюрье о сущности благодати. — Господин де Труавиль писал мне, что хочет приобрести здесь дом. Будь он женат, он бы приехал не один, — продолжал он беспечно, ибо не допускал, что его племянница может помышлять о браке.
— Он богат?
— Он младший в младшей ветви, — ответил дядя. — Его дед командовал эскадрой; но отец этого молодого человека неудачно женился.
— Молодой человек! — повторила старая дева. — Но мне кажется, дядюшка, что ему добрых сорок пять лет, — сказала она, ибо безмерно желала, чтобы их лета совпадали.
— Да, — сказал аббат. — Но, Роза, бедному семидесятилетнему священнику сорокалетний мужчина кажется молодым.
В это время весь Алансон уже знал, что к мадемуазель Кормон приехал виконт де Труавиль. Вскоре гость присоединился к хозяевам и стал восхищаться видом на Бриллианту, садом и домом.
— Господин аббат, — сказал он, — я бы ничего больше не хотел, как найти жилище, подобное этому.
Старая дева узрела в его фразе признание и потупила глаза.
— Вам, вероятно, здесь очень нравится, мадемуазель? — продолжал виконт.
— Как же мне может здесь не нравиться? Этот дом принадлежит нашей семье с 1574 года, когда один из наших предков, управитель герцога Алансонского, приобрел здесь землю и построил это здание, — сказала мадемуазель Кормон. — Оно стоит на сваях.
Жаклен доложил, что обед подан, и г-н де Труавиль предложил руку осчастливленной деве, которая старалась не слишком сильно опираться на нее, боясь показаться навязчивой!
— Здесь все так созвучно, — заметил виконт, садясь за стол.
— У нас даровая музыка — в нашем саду на деревьях полным-полно птиц: никто их не трогает, и песня соловья звучит всю ночь напролет, — сказала мадемуазель Кормон.
— Я говорю о созвучности всей обстановки в вашем доме, — разъяснил виконт, который не взял на себя труд приглядеться к старой деве и даже не заметил скудости ее ума. — Да, все здесь стóит друг друга — краски, мебель, лица.
— О, дом обходится нам дорого, налоги огромны, — ответила непревзойденная девица, уловив слово стóит.
— Вот как! Здесь большие налоги? — спросил виконт, слишком поглощенный своими мыслями, чтобы заметить нескладицу.
— Я не знаю, — отвечал аббат. — Племянница ведает и своим и моим состоянием.
— Налоги — это пустяки для богатых людей, — снова заговорила мадемуазель Кормон, которая вовсе не хотела показаться скупой. — Что до мебели, я ее оставлю, как она есть, без изменения, по крайней мере до замужества; а уж тогда здесь все должно быть по вкусу хозяина.
— У вас превосходные правила, мадемуазель, — с улыбкой сказал виконт, — вы осчастливите супруга.
«Никогда никто не говорил мне таких красивых слов», — подумала старая дева.
Виконт похвалил распорядок дома и сервировку, признавшись, что считал провинцию отсталой, а сказывается, она весьма комфортабельна.
«Боже мой, что бы значило это выражение? — подумала мадемуазель Кормон. — Как на грех, нет шевалье де Валуа, он бы ответил! Ком-фор-та-бель-на! Не состоит ли это из нескольких слов? Ну-ка, смелее, возможно, это русское слово, откуда же мне его знать?»
— Но у нас здесь, сударь, самое блестящее общество, — снова заговорила она, набравшись смелости, чувствуя, что язык ее развязан, и проявляя вдруг то красноречие, которое обретают почти все человеческие существа при важных обстоятельствах. — У меня собирается весь город. Нынче же вы сможете сами судить об этом, ибо кое-кто из наших верных друзей безусловно уже узнал о моем возвращении и не замедлит навестить меня. Есть у нас знатный вельможа, шевалье де Валуа, он был принят при старом дворе, человек необычайно тонкого ума и вкуса; затем маркиз д'Эгриньон и его сестра мадемуазель Арманда (но тут мадемуазель Кормон прикусила язык и решила поправить дело)... девушка в своем роде замечательная, — добавила она. — Отказалась от замужества, чтобы оставить все свое состояние брату и племяннику.
