Эдвард Форстер - Комната с видом на Арно
— Вы вовремя попросили чаю, — ответила миссис Ханичёрч. — И как вы можете быть серьезным в Уинди-Корнер?
Священник перенял тон хозяйки дома. В его речах больше не было ни выспренности, ни попыток приподняться над уровнем обыденности на крыльях цитат из Писания. Никто и не пытался более казаться серьезным.
Помолвка, даже чужая, оказывает воздействие на человека настолько сильное, что рано или поздно тот впадает в состояние радостного благоговения. Покинув празднество, в тишине своих комнат и мистер Биб, и даже Фредди вновь обретут способность мыслить. Но здесь, в присутствии счастливой пары, среди празднующих помолвку, они искренне веселились. Помолвка имеет над нами странную власть и управляет не только нашей улыбкой, но и нашими сердцами. Можно здесь провести параллель с явлением столь же значительным — скажем, с храмом какой-нибудь чужой религии. Стоя снаружи, мы можем критиковать ее, даже высмеивать; самое большее, на что мы способны, — чувствовать некое подобие симпатии к чужой вере. Но внутри, несмотря на то что нас окружают божества и святые чужой религии, мы становимся истинно верующими, если, конечно, расположены хоть во что-нибудь верить.
Так, после всех опасений и дурных предчувствий, которые сопровождали наших героев весь день, они наконец, как единая семья, собрались за приятным чаепитием. Если они лицемерили, они об этом не знали. Тем более что их лицемерие имело все возможности потерпеть поражение в неравной борьбе с искренностью. Анна, которая ставила каждую тарелку на стол с таким видом, будто это был свадебный подарок, бесконечно смешила их. Они едва поспевали за каждой ее улыбкой, которая появлялась на устах служанки всякий раз, когда она натыкалась на косяк двери в гостиной. Мистер Биб был чрезвычайно оживлен. Фредди, который был само остроумие, обращался к Сесилю «мистер жених» — традиционная семейная шутка. Миссис Ханичёрч, забавная и одновременно величественная, обещала стать хорошей тещей. Что же до Люси и Сесиля, во имя которых был сегодня возведен храм, то они тоже участвовали в радостном ритуале, но пребывали, как истинные верующие, в состоянии ожидания — пройдет немного времени и для них откроются врата храма куда более возвышенных радостей.
Глава 9. Люси как произведение искусства
Через несколько дней после объявления о состоявшейся помолвке миссис Ханичёрч отправила Люси и ее «мистера жениха» к соседям, на маленькую вечеринку на открытом воздухе — она хотела показать, что ее дочь выходит замуж за вполне приличного человека.
Сесиль выглядел более чем прилично; он выглядел изысканно, и было приятно видеть, как его стройная фигура вышагивает рядом с Люси, и как его длинное ясное лицо обращается к невесте, когда та заговаривает с ним. Собравшиеся поздравляли миссис Ханичёрч, то есть, я полагаю, бессовестно лгали, но ей это нравилось, и она представляла Сесиля всем без исключения, в том числе и каким-то монументальным вдовам, явно задержавшимся на этом свете.
За чаем произошел неприятный инцидент — на шитое узорами шелковое платье Люси пролили кофе, и, хотя самой Люси это было безразлично, это не было безразлично ее матери, которая увела дочь в дом и заставила служанку привести платье в порядок. Пока их некоторое время не было, Сесиль оставался наедине с теми самыми вдовами. Когда же мать и дочь вернулись, «мистер жених» пребывал не в самом радостном настроении.
— Вы часто посещаете вечеринки такого рода? — спросил он, когда они ехали домой.
— О, время от времени, — ответила Люси, которой вечеринка понравилась.
— И это вечеринка типичная для уклада здешнего общества?
— Наверное. Мама, как ты думаешь?
— Да, большое общество, — невпопад ответила миссис Ханичёрч, которая пыталась запомнить покрой чьего-то платья.
Видя, что мыслями миссис Ханичёрч далеко, Сесиль наклонился к Люси и проговорил:
— Я чувствовал себя ужасно, отвратительно; это была катастрофа.
— Мне очень жаль, что тебе пришлось через это пройти.
— Да нет, дело не в вечеринке, а в поздравлениях, которые мы вынуждены были выслушивать. Омерзительно то, что помолвка считается общественной собственностью, чем-то вроде общей свалки, куда любой может сбросить свои вульгарные пожелания. А эти притворно ухмыляющиеся старые леди!
— Это нужно просто один раз вытерпеть, я думаю. В следующий раз они нас и не заметят.
— Но я считаю, — не унимался Сесиль, — что само их отношение к помолвке неверно. Помолвка — это сугубо частное дело, и относиться к ней нужно именно так, а не иначе.
Тем не менее ухмыляющиеся леди, хотя и были неправы каждая в отдельности, все вместе были глубоко правы. В них радовался дух их поколения, приветствуя в помолвке Сесиля и Люси возможность продолжения жизни на земле. Для самих же молодых людей эта помолвка обещала нечто иное — любовь. Отсюда и проистекало раздражение, которое чувствовал Сесиль, а также вера Люси в то, что его раздражение было справедливым.
— Как это было утомительно, — соглашалась Люси. — А ты что, не мог убежать и отправиться играть в теннис?
— Я не играю в теннис, по крайней мере на публике. Здешние места недостаточно романтичны для такого рода занятий. Это же не Италия, где в англичанина вселяется настоящий бес.
— Бес?
— Помнишь итальянскую пословицу: «Англичанин в Италии — воплощение дьявола.»?
Люси не помнила. Да и для молодого человека, который провел в Риме спокойную зиму с мамой, пословица была не вполне подходящей. Но Сесиль после помолвки почему-то надел маску космополита, причем весьма свободных нравов — маску, которая ему совершенно не подходила.
— Если они относятся ко мне неодобрительно, я ничего с этим не смогу поделать, — сказал он. — Если существуют непреодолимые барьеры, разделяющие меня с ними, то с этим я должен смириться.
— Мы все вынуждены считаться с разными ограничениями, — отозвалась Люси.
— Иногда эти ограничения нам навязаны извне, — уточнил он, видя, что она не совсем понимает его точку зрения.
— Каким образом?
— Согласись, есть разница между заборами, которые мы сами возводим вокруг себя, и заборами, которые вокруг нас возводят другие.
Люси мгновение подумала и согласилась.
— Разница? — вдруг вмешалась миссис Ханичёрч. — Я не вижу никакой разницы. Заборы они и есть заборы, особенно если находятся в одном и том же месте.
— Мы говорим о мотивах, — отозвался Сесиль, скривив губы.
— Мой дорогой Сесиль, взгляните сюда!
И миссис Ханичёрч положила себе на колени свое портмоне.
— Это я и Уинди-Корнер, — сказала она. — А все остальное — прочие люди. Мотивы, это, конечно, замечательно, но забор проходит вот здесь.
— Мы говорим не о реальных заборах, — заметила со смехом Люси.
— О, я понимаю, дорогая. О заборах в поэтическом смысле.
И мисс Ханичёрч безмятежно откинулась на подушки экипажа. Сесилю было непонятно, что так развеселило Люси.
— Есть люди, вокруг которых нет никаких заборов, — сказала Люси. — Один из них — мистер Биб.
— Как бы священнику без забора не оказаться под забором.
Люси обычно не сразу понимала то, что люди говорят, но быстро схватывала то, что они имеют в виду. Она не успела оценить эпиграмму Сесиля, хотя и безошибочно определила, что за чувство породило ее.
— Тебе не нравится мистер Биб? — спросила она задумчиво.
— Я так не говорил, — ответил Сесиль. — Я считаю, что он значительно превосходит средний уровень. Я только не согласен… — И он выдал длинную речь, и снова о заборах, и речь его была блестящей.
— Я знаю священника, который мне не нравится, — сказала Люси, которой хотелось сказать что-нибудь примиряющее. — Священник, у которого есть заборы, причем самые ужасные. Это мистер Игер, английский капеллан во Флоренции. Он совсем лишен искренности, и речь идет не о плохих манерах. Он настоящий сноб и лицемер, и он как-то сказал ужасную вещь.
— Что за вещь?
— Там, в пансионе Бертолини, был пожилой человек, и мистер Игер сказал, что тот убил собственную жену.
— А может быть, и убил.
— Нет!
— Почему «нет»?
— Он очень добрый человек, я уверена.
Сесиль усмехнулся женской непоследовательности.
— Да нет, это точно. Я тщательно все обдумала, — настаивала Люси. — Самое противное — это то, что мистер Игер не сказал ничего определенного. Все было так туманно. Сказал, что этот человек «практически» убил свою жену, и убил ее «перед ликом Господа».
— Успокойся, дорогая, — с отсутствующим видом произнесла миссис Ханичёрч.
— Но разве это не отвратительно, когда священник, которому мы призваны подражать, ходит и распространяет нелепую ложь? Этого человека все отвергли, и все благодаря мистеру Игеру. Все решили, что он вульгарен, хотя это было не так.
