Чарльз Диккенс - Тайна Эдвина Друда
— Вне всяких сомнений.
— Я рад, что вы так думаете. Потому что, видите ли, — мистер Грюджиус все это время осторожно подбирался к тому, что сама Роза сказала о посредничестве мистера Джаспера, — потому что у нее, видите ли, есть такое чувство, что все предварительные переговоры должны происходить только между нею и мистером Эдвином Друдом. Понимаете? Мы ей не нужны. Понимаете?
Джаспер прикоснулся к своей груди и сказал каким-то мятым голосом:
— То есть я не нужен.
Мистер Грюджиус тоже прикоснулся к своей груди.
— Я сказал, мы. Так что пусть они сами, вдвоем, все обсудят и уладят, когда мистер Эдвин Друд приедет сюда на рождество. А уж потом выступим мы и докончим остальное.
— Значит, вы с ней договорились, что тоже приедете на рождество? — спросил Джаспер. — Понимаю! Мистер Грюджиус, вы только что говорили о моем отношении к племяннику и вы совершенно правы — я питаю к нему исключительную привязанность, и счастье моего дорогого, мальчика, до сих пор знавшего в жизни только радости и удачи, его счастье мне дороже, чем мое собственное. Но, как вы справедливо заметили, с чувствами молодой девицы тоже надо считаться, и тут, конечно, я должен следовать вашим указаниям. Согласен. Стало быть, насколько я понимаю, на рождестве они подготовятся к маю и сами уладят все, что касается свадьбы, а нам останется только подготовить деловую часть и в день рождения Эдвина сложить с себя наши опекунские обязанности.
— Так и я это понимаю, — подтвердил мистер Грюджиус, пожимая ему на прощание руку. — Да благословит их бог!
— Да спасет их бог! — воскликнул Джаспер.
— Я сказал — благословит, — заметил мистер Грюджиус, оглядываясь на него через плечо.
— А я сказал — спасет, — возразил Джаспер. — Разве это не одно и то же?
Глава X
Попытки примирения
Неоднократно отмечалось, что женщины обладают прелюбопытной способностью угадывать характер человека, способностью, очевидно, врожденной и инстинктивной, ибо к своим выводам они приходят отнюдь не путем последовательного рассуждения и даже не могут сколько-нибудь удовлетворительно объяснить, как это у них получилось. Но взгляды свои они высказывают с поразительной уверенностью, даже когда эти взгляды вовсе не совпадают с многочисленными наблюдениями лиц противоположного пола. Реже отмечалась другая черта этих женских догадок (подверженных ошибкам, как и все человеческие взгляды) — а именно, что женщины решительно не способны их пересмотреть, и однажды выразив свое мнение, после уж ни за что от него не откажутся, хотя бы действительность его в дальнейшем и опровергла, что роднит таковые женские суждения с предрассудками. Более того: даже самая отдаленная возможность противоречия и опровержения побуждает прекрасную отгадчицу еще горячее и упорнее настаивать на своем, подобно заинтересованному свидетелю на суде — так глубоко и лично она связывает себя со своей догадкой.
— Не думаешь ли ты, мамочка, — сказал однажды младший каноник своей матери, когда она сидела с вязаньем в его маленькой библиотечной комнате, — не думаешь ли ты, что ты слишком уж строга к мистеру Невилу?
— Нет, Септ, не думаю, — возразила старая дама.
— Давай обсудим это, мамочка.
— Пожалуйста, Септ. Не возражаю. Кажется, я никогда не отказывалась что-либо обсудить. — При этом ленты на ее чепчике так затряслись, как будто про себя она прибавила: — И хотела бы я посмотреть, какое обсуждение заставит меня изменить мои взгляды!
— Хорошо, мамочка, — согласился ее миролюбивый сын. — Конечно, что может быть лучше, чем обсудить вопрос со всех сторон, беспристрастно, с открытой душой!
— Да, милый, — коротко ответствовала старая дама, всем своим видом показывая, что ее собственная душа заперта наглухо.
— Ну вот! В тот злополучный вечер мистер Невил, конечно, вел себя очень дурно, — но ведь это было под влиянием гнева!
— И глинтвейна, — добавила старая дама.
— Верно. Не спорю. Но мне кажется, оба молодых человека были примерно в одинаковом состоянии.
— А мне не кажется, — отпарировала старая дама.
— Да почему же, мамочка?..
— Не кажется, вот и все, — твердо заявила старая дама. — Но я, конечно, не отказываюсь это обсудить.
— Милая мамочка, как же мы будем это обсуждать, если ты сразу занимаешь такую непримиримую позицию?
— А уж за это ты вини мистера Невила, а не меня, — строго и с достоинством пояснила старая дама.
— Мамочка! Да почему же мистера Невила?..
— Потому, — сказала миссис Криспаркл, возвращаясь к исходной точке, — потому что он вернулся домой пьяный и тем опозорил наш дом и выказал неуважение к нашей, семье.
— Это все верно, мамочка. Он сам очень этим огорчен и глубоко раскаивается.
— Если б не мистер Джаспер — не его деликатность и заботливость, — он ведь сам подошел ко мне на другой день в церкви сейчас же после службы, не успев даже снять стихарь, и спросил, не напугалась ли я ночью, не был ли грубо потревожен мой сон — я бы, пожалуй, так и не узнала об этом прискорбном происшествии!
— Признаться, мамочка, мне очень хотелось все это от тебя скрыть. Но тогда я еще не решил. Я стал искать Джаспера, чтобы поговорить, посоветоваться — не лучше ли нам с ним общими усилиями потушить эту историю в самом зародыше — и вдруг вижу, он разговаривает с тобой. Так что было уже поздно.
— Да уж, конечно, поздно, Септ. Бедный мистер Джаспер, на нем прямо лица не было — после всего что ему пришлось пережить за эту ночь.
— Мамочка, если я хотел скрыть от тебя, так ведь это ради твоего спокойствия, чтобы ты не волновалась и не тревожилась, и ради блага обоих молодых людей — чтобы избавить их от неприятностей. Я только старался наилучшим образом выполнить свой долг — в меру моего разумения.
Старая дама тотчас отложила вязанье и, перейдя через комнату, поцеловала сына.
— Я знаю, Септ, дорогой мой, — сказала она.
— Как бы там ни было, а теперь уж об этом говорит весь город, — продолжал, потирая ухо, мистер Криспаркл после того, как его мать снова села и принялась за вязанье, — и я бессилен.
— А я тогда же сказала, Септ, — отвечала старая дама, — что я плохого мнения о мистере Невиле. И сейчас скажу: я о нем плохого мнения. Я тогда же сказала и сейчас скажу: я надеюсь, что он исправится, но я в это не верю. — И ленты на чепчике миссис Криспаркл опять пришли в сотрясение.
— Мне очень грустно это слышать, мамочка…
— Мне очень грустно это говорить, милый, — перебила старая дама, энергично двигая спицами, — но ничего не могу поделать.
— …потому что, — продолжал младший каноник, — нельзя отрицать, что мистер Невил очень прилежен и внимателен, и делает большие успехи, и — как мне кажется — очень привязан ко мне.
— Последнее вовсе не его заслуга, — быстро вмешалась старая дама. — А если он говорит, что это его заслуга, так тем хуже: значит, он хвастун.
— Мамочка, да он же никогда этого не говорил!..
— Может, и не говорил, — отвечала старая дама. — Но это ничего не меняет.
В ласковом взгляде мистера Криспаркла, обращенном на его милую фарфоровую пастушку, быстро шевелящую спицами, не было и следа раздражения; скорее в нем читалось не лишенное юмора сознание, что с такими очаровательными фарфоровыми существами бесполезно спорить.
— Кроме того, Септ, ты спроси себя: чем он был бы без своей сестры? Ты отлично знаешь, какое она имеет на него влияние; ты знаешь, какие у нее способности; ты знаешь, что все, что он учит для тебя, они учат вместе. Вычти из своих похвал то, что приходится на ее долю, и скажи, что тогда останется ему?
При этих словах мистер Криспаркл впал в задумчивость — и перед ним начали всплывать воспоминания. Он вспомнил о том, как часто видел брата и сестру в оживленной беседе над каким-нибудь из его старых учебников — то студеным утром, когда он по заиндевелой траве направлялся к клойстергэмской плотине для обычного своего бодрящего купанья; то под вечер, когда он подставлял лицо закатному ветру, взобравшись на свой любимый наблюдательный пункт — высящийся над дорогой край монастырских развалин, а две маленькие фигурки проходили внизу вдоль реки, в которой уже отражались огни города, отчего еще темнее и печальней казались одетые сумраком берега. Он вспомнил о том, как понял мало-помалу, что, обучая одного, он, в сущности, обучает двоих, и невольно — почти незаметно для самого себя — стал приспосабливать свои разъяснения для обоих жаждущих умов — того, с которым находился в ежедневном общении, и того, с которым соприкасался только через посредство первого. Он вспомнил о слухах, доходивших до него из Женской Обители, — о том, что Елена, к которой он вначале отнесся с таким недоверием за ее гордость и властность, совершенно покорилась маленькой фее (как он называл невесту Эдвина) и учится у нее всему, что та знает. Он думал об этой странной и трогательной дружбе между двумя существами, внешне столь несхожими. А больше всего он думал — и удивлялся, — как это вышло, что все это началось какой-нибудь месяц назад, а уже стало неотъемлемой частью его жизни?
