Льюис Синклер - Элмер Гентри
- Что за торгашеские рассуждения! - запротестовал Эдди Фислингер.
Фрэнк Шаллард поддержал его:
- Ну-ну, Гентри! Неужели к этому для тебя и сводится вся религия?
- И потом, - вмешался Орас Карп, - ты стоишь на неправильной точке зрения. На женщин… то есть на прихожан действует вовсе не грубая сила. Красивый голос - вот что главное. Я твоему росту, Элмер, нисколько не завидую, к тому же ты, конечно, растолстеешь…
- Черта с два!
- Но голос, - эх, мне бы такой! Они бы у меня все рыдали, как дети! Я бы им стихи с кафедры читал!
Орас Карп был единственным в семинарии сторонником англиканской церкви консервативного толка. Этот юноша смахивал видом на спаниеля, хранил у себя в комнате портреты и фигурки святых, ладан и большой кусок алой парчи и щеголял в ярко-красной бархатной куртке. Он не уставал возмущаться, что его набожный отец, оптовый торговец водопроводными трубами, пригрозил, что выгонит сына из дому, если тот поступит в англиканскую семинарию вместо этой твердыни баптизма.
- Да, уж ты-то, конечно бы, читал стихи! - фыркнул Элмер. - Вот в этом у вас и все ваше несчастье, у любителей высоких материй. Воображаете, что можно повлиять на людей стихами и прочей ерундой. Евангелие - простые библейские истины! Вот это захватывает, это держит, это каждое воскресенье приводит их в церковь. И, между прочим, невредно изредка пугнуть их и добрым, старым адом - вернее будет!
- Факт! И при этом внушать им, чтоб и о мускулах не забывали, - снисходительно вставил Уоллес Амстед. - И вот что - не хочу разыгрывать перед вами наставника - в конце концов я еще студент, как и вы, и очень рад этому - но если вы сегодня не выспитесь, то завтра утром едва ли будете молиться с полной отдачей. Я лично пошел в постельку. Всего!
Дверь закрылась за ним, и Гарри Зенз, семинарский "иконоборец", сладко зевнул:
- Пожалуй, этот Уоллес самый законченный подонок из всех, какие мне встречались в моей богатой духовной практике. Удалился, слава тебе, господи! Теперь можно, вздохнуть свободно и не стесняться в выражениях.
- Между прочим, не ты ли сам усердно зазываешь о посидеть и рассказать о его излюбленных методах тренировки? - возмутился Фрэнк Шаллард. - Ты, Гарри, вообще когда-нибудь говоришь правду?
- Без надобности - никогда. Чудак ты, я ведь чего добиваюсь? Чтоб Уоллес побежал к декану и рассказал, какой я ревностный труженик в вертограде господнем. А ты, бедняга, у нас святая простота. Я подозреваю, что ты всерьез веришь в ту чушь, которой нас тут учат. А ведь ты человек начитанный - ну, не очень, но все же, кроме меня, ты здесь единственный, кто способен прочувствовать и оценить хотя бы страничку из Хаксли [39]. Господи, как жаль мне тебя будет, когда ты станешь пастором! Ну, Фислингер-то наш, разумеется, просто приказчик из бакалейной лавочки, Элмер - провинциальный политикан, Орас - танцмейстер…
Его слова потонули в буре протестующих возгласов, отнюдь не шутливых и не слишком дружелюбных.
Гарри Зенз был старше других - ему было года тридцать два, если не больше. Упитанный и почти совершенно лысый, он любил сидеть, не раскрывая рта, не двигаясь, прикинувшись дурачком. А между тем это был человек поразительных, хоть и достаточно разрозненных знаний. Вот уже два года, как он регулярно читал проповеди в одном приходе, находившемся милях в десяти от Мизпахской семинарии, и слыл там ученым сухарем, человеком редкостной святости. На самом деле это был убежденный и жизнерадостный безбожник, но признавался он в этом только Элмеру Гентри и Орасу Карпу. Элмер относился к нему, как ко второму Джиму Леффертсу, но Гарри был так же похож на Джима, как свиное сало на хрусталь. Этот скрывал свое язвительное неверие, Джим своим кичился. Этот презирал женщин, Джим относился к Джуанитам мира сего с трезвым состраданием; этот был по-настоящему умен, Джим не шел далее цинических умозаключений.
Зенз прервал возмущенные возгласы товарищей:
- Эх вы, компания Эразмов Роттердамских [40]! Кому-кому, а вам бы следовало знать. Да, еще бы - в том, что мы проповедуем и чему учим, нет ни капли лицемерия! Мы - избранная каста Парсифалей [41], чей вид ласкает взор, а глас ласкает ухо, и нам доподлинно известно, о чем шушукались папаша-господь со святым духом in camera в девять шестнадцать утра в прошлую среду. И мы прямо-таки ждем не дождемся, когда уж можно будет пойти и понести в мир несравненную доктрину баптизма: "Дай себя окунуть или сам ступай ко дну". Мы чудо из чудес. Мы это скромно признаем. А народ сидит, слушает нас, глотает и не давится! Наверное, люди просто немеют от нашей наглости. Да, в нашем деле без нахальства не обойдешься, иначе не посмеешь и на кафедру второй раз взойти. Иначе пришлось бы нам бросить наше ремесло и молить у бога прощения за то, что вылезали на кафедру и делали вид, будто мы представители самого господа на земле и для нас плевое дело объяснить тайны, которые сами же именуем "необъяснимыми". А между прочим, я утверждаю, что есть еще священнослужители, которые не достигли такой святости. Почему, например, духовные лица так склонны совершать сексуальные преступления?
- Неправда! - не выдержал Эдди Фислингер.
- Не надо так говорить! - взмолился Дон Пикенс, сосед Фрэнка по комнате, хрупкий юноша, такой нежный и ласковый, что даже декан Троспер, "рыкающий лев благочестия", старался по возможности щадить его.
Гарри Зенз потрепал его по плечу:
- Эх, Дон, Дон, так всю жизнь и проживешь монахом! А ты, Фислингер, если не веришь мне, поверь статистике: с восьмидесятых годов - пять с лишним тысяч преступлений совершено духовными лицами, - и ведь это только те, которые попались! Не поленись, почитай. И обрати внимание на то, какой процент составляют половые преступления: тут тебе и изнасилование, и кровосмешение, двоеженство, растление малолетних - такой наборчик, что просто прелесть!
- О господи, - зевнул Элмер. - Надоело, братцы: трескотня, споры, дебаты… Все так просто: может, мы, священники, и не безупречны, так мы на это и не претендуем; а все же мы делаем немало добрых дел.
- Вот именно, - подхватил Эдди. - Хотя, пожалуй, верно… Соблазны пола так ужасны, что даже священники порой не могут устоять. А единственный выход простой: воздержание. Отвлекись; молитва, усиленные физические упражнения - и все пройдет.
- Молодец, Эдди, верно говоришь, - промурлыкал Гарри Зенз. - Молодые ребята из твоего прихода тебе цены знать не будут!
- А собственно, зачем тогда вообще идти в священники, не понимаю, - невесело проговорил Фрэнк Шаллард. - Вот хотя бы ты, Гарри? Раз уж ты думаешь, что мы тут все такие лжецы…
- Да нет, Фрэнк! Зачем же - лжецы? Просто практические люди, как правильно заметил Элмер. А что касается меня, то тут еще проще. Я не честолюбив. Я не настолько люблю деньги, чтобы ради них хлопотать. Я люблю сидеть, читать. Люблю умственную гимнастику и терпеть не могу работать. А все это священнику вполне доступно, не надо только быть чурбаном вроде тех, что ставят дело на широкую ногу и ради славы готовы себя работой в гроб вогнать.
- Нечего сказать, возвышенное же у тебя представление о деятельности священника, - буркнул Элмер.
- Ах, та-ак! Ну, хорошо, тогда скажите, брат Гентри, какие возвышенные мотивы побудили вас стать служителем господа?
- Меня-то… Это, как его… А, черт! Да неужели не ясно? Духовное лицо имеет возможность делать много добрых дел… помогать ближним и… разъяснять смысл религии.
- Может, кстати, и мне разъяснишь? В частности, желательно узнать следующее: в какой степени христианская символика заимствована у нечестивцев варваров?
- Ох, и надоел же ты мне!
Вмешался Орас Карп:
- Этим баптистским брехунам, разумеется, и в голову не приходит, в чем действительно заключается единственный и истинный raison d'etre [42] церкви. Церковь призвана скрасить собою беспросветно серую жизнь простолюдина.
- Угу! Какой простолюдин не почувствует себя беспросветно серым, внимая рассуждениям брата Гентри об ошибках супралапсарианизма [43]!…
- Никогда я ни о какой такой мути не рассуждаю, - возмутился Элмер. - Я просто произношу простую, бодрую проповедь, сдобрю шуточкой для живости, расскажу про театр или еще что-нибудь такое, чтобы их расшевелить немного, понимаешь, чтобы они встряхнулись, чтобы им жилось лучше, полнее…
- Вот оно что, - сказал Зенз. - Ну, извини, милый. Ошибся. А я-то, грешным делом, думал, ты накачиваешь их полезными сведениями о качестве innasiibilitas [44] и res sacramenti [45]. М-да! Ну, а ты, Фрэнк, чего ради заделался богословом?
- Если будешь глумиться, не скажу. Я верю, что существуют мистические откровения, доступные только тем, кто действительно отрешился от житейской суеты.
- Зато я точно знаю, как я сюда попал, - сказал Дон Пикенс. - Отец прислал.
