Стефани Майер - Ослепленная правдой
Еще бы не хорошо, если такая неимоверная толпа слепцов влечется покорно, стадом баранов на бойню, разве что не блея, да, конечно, в тесноте и скученности, не без того, но разве не так жили они всю жизнь, трясь шкурами друг о друга, смешивая дыхание, обдавая друг друга разными ароматами. Одни плачут, другие вопят от страха или гнева, третьи ругаются, а этот вот выкрикнул угрозу, ужасную и бессмысленную: Ну, попадетесь мне когда-нибудь, относящуюся, надо полагать, к солдатам, своими руками глаза вырву. Как и следовало ожидать, когда передние, дойдя до крыльца, должны были остановиться, чтобы пощупать ногой высоту и глубину ступеней, задние поднажали, и двое-трое свалились, коленки расшибли, но, к счастью, только тем и обошлось, так что напутствие сержанта впору счесть благословением. Часть уже проникла в вестибюль, который просто не рассчитан на двести душ, тем более слепых и без поводыря, и к этому обстоятельству, создающему трудности и само по себе, следует прибавить особенности здания, построенного в старину, когда мало заботились о функциональности, и хорошо сержанту, знающему только свои обязанности, говорить: Направо и налево по три палаты, посмотрел бы он, как выглядит это на самом деле, если дверные проемы узкие, как бутылочное горлышко, переходы-коридоры безумием своим под стать прежним обитателям этого дома, начинаются невесть где, ведут незнамо куда, и. короче, сами не понимают, какого рожна им надо. Маневр передовой группы слепых, словно по наитию, разделившейся надвое и в поисках входной двери растекающейся в обе стороны вдоль стен, можно с уверенностью признать удачным при том условии, что на пути не встретится мебель. Рано или поздно, проявив терпение и сметку, новые жильцы в конце концов обвыкнут и устроятся, но произойдет это не раньше, чем определится победитель в битве, завязавшейся между авангардом левой колонны и зараженными, размещенными во флигеле именно этой стороны. Так что подождем. С самого начала, впрочем, было определено и подтверждено соответствующим циркуляром министерства здравоохранения, что левое крыло отводится под обсервационные палаты, и если можно с весьма высокой степенью вероятности предполагать, что находящихся там в конце концов постигнет слепота, то все же, повинуясь формальной логике, нельзя, пока этого не случилось, утверждать и уж тем более ручаться, что случится это неминуемо. И представьте, что вот спокойно сидит человек у себя дома, в уверенности, что при всем обилии примеров обратного в его-то случае все обойдется, и вдруг видит, как с воем накатывает на него лавина тех, кого он и боится пуще всего. В первое мгновение зрячие решили, что эт прибыли такие же, как они, только в большем числе, но ошибка разъяснилась очень скоро. Сюда нельзя, это наш флигель, он не для слепых, вам в другое, правое крыло надо, прокричали дежурившие у дверей. Шедшие в первых рядах попытались было развернуться и отправиться на поиски другого входа, благо им было решительно все равно, что право, что лево, но густая толпа тех, кто продолжал втекать внутрь со двора, неумолимо теснила их вперед. Зрячие обороняли двери руками и ногами, слепцы отбивались, поскольку, хоть и не видели своих противников, очень даже чувствовали, откуда сыплются на них удары. Двести человек в вестибюле поместиться не могут, даже и думать нечего, и потому уже очень скоро центральный вход, хоть и довольно широкий, оказался закупорен намертво, ни вперед, ни назад, ни туда ни сюда, а зажатые и стиснутые со всех сторон люди пытались, чтоб не задавили, отбиваться от соседей локтями и коленями, слышались крики, плакали слепые дети, и слепые женщины падали в обморок, хоть падать-то было и некуда, а снаружи, с крыльца, понукаемые злобными криками солдат, не понимавших, почему эти придурки все еще во дворе, все сильней напирали те, кто не мог войти. Самый ужас начался, когда отхлынула назад мощная волна людей, которые перед неминуемой угрозой того, что их просто раздавят, начали яростно выдираться из этой свалки, и давайте поставим себя на место солдат, увидевших, как вдруг выдавливается из дверей наружу плотное месиво тех, кто только что зашел внутрь, и сразу же предположивших худшее, а именно что слепцы решили прорваться назад, и вполне могла бы начаться самая настоящая бойня. К счастью, сержант, в очередной раз оказавшийся на высоте положения, сам выстрелил из пистолета в воздух, чтобы привлечь ииимание, и закричал в громкоговоритель: Соблюдайте спокойствие, эй, на ступеньках, сдайте назад, задние, не напирайте, полегче, полегче, помогайте друг другу. Пожалуй, он хотел слишком многого, и свалка внутри продолжалась, пока вестибюль все же не разгрузился немного, благодаря тому, что многочисленная толпа слепых устремилась в двери правого флигеля, а там уж их встретили старожилы, которые принялись направлять новичков в третью, до сей поры пустовавшую, палату и на свободные койки в первой и во второй. Какое-то время казалось, что военное счастье перешло на зараженных, и не столько потому даже, что те были сильны, а главное - зрячи, а просто слепцы, обнаружив, что противоположный вход свободен, вышли из соприкосновения с противником, как сказал бы сержант на занятиях по основам тактики. Впрочем, недолги были радости защитников. Из правого флигеля стали кричать, что мест больше нет и все палаты переполнены, и в это же время снаружи поднаперли снова, да с такой силой, что выбили пробку, которая закупоривала главный вход, и слепцы, во множестве заполнявшие двор, прорвались в вестибюль, оказавшись наконец в стенах и под кровом учреждения, где им, как бы там ни грозились солдаты, предстояло жить. В результате этих двух практически одновременных перемещений снова вскипела схватка у дверей в левый флигель, снова посыпались удары, раздались бранные клики, и, как будто этого мало, несколько слепцов, с боем пробившихся к выходу во внутренний двор, шарахнулись назад, крича, что там мертвецы лежат. Сами понимаете, какая началась паника. Итак, они устремились обратно, вопя: Там мертвецы лежат, там мертвецы лежат, беспрестанно и так отчаянно, словно им самим в ближайшие же минуты предстояло лечь бездыханными с ними рядом, и в тот же миг закрутился в вестибюле яростный человеческий смерч, а потом вся эта плотно утрамбованная масса, неожиданно, словно по какому-то внезапному наитию, изменила направление, ринулась в левое крыло, сметная все на своем пути, и прорвала оборону зараженных, из которых одни, кстати сказать, перешли уже в иной разряд, а другие в ужасе бросились врассыпную, все еще пытаясь убежать от злой своей участи. Напрасно. Один за другим слепли они, одному за другим в глаза вливалась молочно-белая мерзость, заполняя сиянием своим коридоры, палаты и весь мир. Снаружи, равно как и в вестибюле и во дворе, бродили в растерянности избитые, истоптанные слепцы, и большую их часть составляли старики, женщины и дети, существа, которые уже или еще не способны защищаться, и просто чудо, что не прибавилось многих других мертвецов к тем, что ожидали погребения во внутреннем дворе. На земле помимо разнообразной обувки, утерявшей ноги своих хозяев, разбросаны были чемоданы, баулы, корзинки, последнее достояние каждого, ныне уже безвозвратно утраченное, ибо поди-ка скажи-ка нашедшему, что, мол, это не твое.
С заднего двора вернулся в вестибюль старик с черной повязкой на глазу. Вещей у него при себе то ли вообще не было, то ли они потерялись в толкотне и давке. Это он первым обнаружил мертвецов, однако крик поднимать не стал. Приткнулся рядом с ними, возле них, в ожидании, когда восторжествуют мир и спокойствие. Продлилось его ожидание не менее часа. Теперь пришел его черед искать себе прибежище. Медленно, выставив вперед руки, следует он своим путем. Вот нащупал дверь в первую палату правого крыла, услышал доносящиеся оттуда голоса и спросил: Коечки свободной у вас не найдется ли.
В появлении такого множества слепцов было, по крайней мере, одно преимущество. Нет, даже два, и первое относилось, так сказать, к области психологии, ибо, согласитесь, есть разница между тем, чтобы ежеминутно ждать появления новых жильцов, и тем, чтобы, увидев наконец, что помещение заполнилось до отказа, обрести возможность установить с соседями отношения прочные, длительные, не прерываемые, не в пример тому, как случалось до сих пор, прибытиями новых партий, заставлявшими нас постоянно восстанавливать каналы коммуникаций. Второе же преимущество лежит в сфере практической, оно прямо, просто и существенно, потому что власти, как военные, так и гражданские, поняли, что одно дело кормить-поить два-три десятка человек, более или менее покладистых, более или менее склонных уже в силу своей малочисленности смиренно, кротко и покорно терпеть регулярные задержки или сбои в доставке продуктов, и совсем-совсем другое - внезапно взвалить на себя бремя многообразной ответственности по прокорму двухсот сорока особей разного пола, вида, рода, нрава, происхождения, фасона и покроя. Двухсот сорока, прошу заметить, но это ведь только так говорится, что двухсот сорока, ибо еще человек двадцать слепцов остались без места и спят на полу. Во всяком случае, накормить тридцать ртов тем, что и десяти бы в обрез хватило, и распределить между двумястами сорока едоками продовольствие, предназначенное для двухсот сорока едоков, - совсем не одно и то же. Разница, казалось бы, чисто количественная. Ан нет, возросшее ли чувство ответственности или - и не надо, ох, не надо сбрасывать это со счетов - страх перед возможными беспорядками предопределило перемену поведения и заставило власти доставлять еду вовремя и в должном количестве. Само собой разумеется, после во всех отношениях плачевных и прискорбных событий, свидетелями коих нам пришлось стать, обустройство стольких слепцов не пройдет гладко, будут и сучки, и задоринки, ибо достаточно вспомнить, что среди них много бывших насельников левого крыла, прежде зрячих, а ныне нет, разлученных семей, матерей, потерявших своих детей, достаточно послушать, как стонут и кряхтят пострадавшие в свалке, да не один раз пострадавшие, а дважды или трижды, достаточно посмотреть, как ищут они милые сердцу вещички, ищут и не находят, и, короче говоря, тумбой каменной надо быть, чтобы позабыть, словно ничего и не было, все эти совсем недавние горести и тягости. При всем при том сообщение, что кушать, так сказать, подано, всем пролилось бальзамом на душу. И хотя смешно было бы отрицать, что получение и распределение такого огромного количества провизии при отсутствии даже намека на организованность, необходимую для исполнения этой задачи, равно как и власти, способной установить столь нужную дисциплину, приводило к новым разногласиям и сварам, признаем все же, что, когда во всем здании бывшей психушки слышится лишь, как жуют двести шестьдесят ртов, атмосфера заметно меняется к лучшему. Кто потом убирать за ними будет, это вопрос другой, пока остающийся без ответа, лишь ближе к вечеру громкоговоритель снова начнет повторять правила поведения, которые следует соблюдать для всеобщего блага, вот тогда и увидим, встретят ли они, предписания эти, хоть малую крупицу сочувствия у новеньких. Уже и то хорошо, что вторая палата правого флигеля соизволила наконец погрести своих покойников, так что от этого смрада мы, по крайней мере, избавлены, а к запаху живых, хоть и он совсем нехорош, привыкнуть все-таки легче.
