Генри Джеймс - Женский портрет
– Не знаю, зелены ли волны Тихого океана, – сказал он, – но у вас очень живое воображение. Что же касается вашей Генриетты, то от нее разит Будущим,[28] и запах этот только что не валит с ног.
11
После этого случая Ральф принял решение не перетолковывать высказываний мисс Стэкпол, даже когда они будут прямым выпадом против него. Он напомнил себе, что люди в ее представлении простые, однородные организмы, он же, являясь образцом извращенной человеческой натуры, вообще не имеет права общаться с нею на равных. Решению своему он следовал с таким тактом, что, возобновив с ним беседы, эта юная американка получила возможность беспрепятственно упражнять на нем свой талант по части дотошных опросов, в которых главным образом и выражалось ее доверие к избранному лицу. Таким образом, если принять во внимание, что Изабелла, как мы видели, ценила Генриетту, сама же Генриетта высоко ценила свободную игру ума, свойственную, по ее мнению, им обеим, так же как вполне одобряла спокойное достоинство мистера Тачита и его благородный, употребляя ее собственное определение, тон, – итак, если принять все это во внимание, жизнь мисс Стэкпол в Гарденкорте была бы весьма отрадной, если бы она не ощущала острую неприязнь со стороны маленькой пожилой дамы, с которой, как она сразу поняла, ей придется «считаться», как с хозяйкой дома. Правда, Генриетта быстро обнаружила, что ее обязанности по отношению к ней будут необременительны: миссис Тачит нимало не заботило поведение гостьи. Она заявила Изабелле, что приятельница ее – авантюристка и к тому же скучна – авантюристки, как правило, куда занятнее, – и выразила удивление, что та подружилась с подобной особой, однако тут же добавила, что Изабелла вольна сама выбирать себе друзей и что она отнюдь не требует, чтобы они все ей нравились, так же как не собирается навязывать Изабелле тех, кто нравится ей.
– Если бы ты встречалась только с теми, кто мне по нраву, круг твоих знакомых был бы очень мал, – откровенно призналась миссис Тачит. – Мне редко кто нравится, во всяком случае не настолько, чтобы рекомендовать тебе кого-нибудь в друзья. Рекомендация – дело серьезное. А твоя мисс Стэкпол мне не по вкусу – мне все в ней претит: и говорит она излишне громко, и смотрит на вас так, словно вам приятно смотреть на нее, когда вам этого вовсе не хочется. Не сомневаюсь, она всю жизнь провела в меблированных комнатах и гостиницах, а я не выношу развязных манер и бесцеремонности подобных общежительств. Ты, верно, считаешь, что мои собственные манеры тоже оставляют желать много лучшего, тем не менее мне они куда больше нравятся. Мисс Стэкпол знает, что я не терплю гостиничного уклада жизни, и не выносит меня за то, что я его не терплю, – ведь она считает его высшим достижением человечества. Будь Гарденкорт гостиницей или пансионом, он показался бы ей намного милей. А по мне, в нем, пожалуй, одним постояльцем больше, чем следует! Нам с ней не сойтись ни в чем, да не стоит и пробовать.
Миссис Тачит не ошиблась, предположив, что не внушает приязни Генриетте, однако не вполне точно определила причину ее нерасположения. Дня два спустя после приезда мисс Стэкпол хозяйка Гарденкорта поделилась с присутствующими своими воспоминаниями – весьма язвительными – об американских гостиницах, вызвав поток возражений со стороны корреспондентки «Интервьюера», которая, будучи по долгу службы хорошо знакома со всеми видами караван-сараев в западном полушарии, решительно заявила, что американские гостиницы – лучшие в мире. Миссис Тачит, еще не остывшая после недавних схваток с коридорными, выразила убеждение, что хуже их нет на свете. Ральф, со своей выработанной опытом мягкостью, попытался перекинуть мост через разверзшуюся пропасть, высказав предположение, что истина лежит посередине, и предложив аттестовать обсуждаемые заведения как вполне удовлетворительные. Однако мисс Стэкпол с возмущением отвергла эту попытку содействовать разрешению спора. Удовлетворительные! Как бы не так! Если американские гостиницы не желают признать лучшими в мире, пусть считают худшими! Американская гостиница удовлетворительной быть не может!
– Мы, очевидно, судим с противоположных позиций, – сказала миссис Тачит. – Я люблю, чтобы со мной обходились как с личностью, вы – чтобы вас принимали как представительницу «большинства».
– Не знаю, что вы хотите этим сказать, – отозвалась Генриетта. – Я люблю, чтобы со мной обходились, как с американской леди!
– Какие еще американские леди! – рассмеялась миссис Тачит. – Рабыни рабов – вот они кто!
– Подруги свободных граждан, – парировала Генриетта.
– Подруги собственной челяди – горничной-ирландки и лакея-негра, с которыми они работают наравне.
– Вы называете домочадцев американской семьи «рабами»? – переспросила Генриетта. – Ничего удивительного, что в Америке вам не нравится.
– Без хорошей прислуги жизнь несносна, – спокойно возразила миссис Тачит. – В Америке она никуда не годится. Вот у меня во Флоренции пятеро отличных слуг.
– Зачем вам столько? – невольно воскликнула Генриетта. – Вот уж ни за что не хотела бы видеть около себя пять человек на положении лакеев.
– Мне они в этом положении куда больше нравятся, чем в каком-либо ином, – многозначительно заявила миссис Тачит.
– Значит, дорогая моя, в роли дворецкого я бы тебе больше нравился? – спросил мистер Тачит.
– Не думаю: для этой роли тебе не хватало бы tenue.[29]
– Подруги свободных граждан – хорошо сказано, мисс Стэкпол, – похвалил Ральф. – Превосходное определение.
– Говоря о свободных гражданах, я не имела в виду вас, сэр! И это было все, что услышал Ральф в благодарность за комплимент. Разговор этот поверг мисс Стэкпол в смятение. Почему миссис Тачит защищала существование класса людей, который она, мисс Стэкпол, считала необъяснимым пережитком феодализма? Тут был явный выпад против Америки! Возможно, именно оттого, что мысль об этом предательстве всецело завладела ею, прошло несколько дней, прежде чем она заговорила с Изабеллой на весьма важную тему.
– Милая Изабелла, я начинаю подозревать тебя в неверности.
– В неверности? Тебе, Генриетта?
– Это был бы для меня тяжкий удар, но я не это имею в виду.
– В таком случае моей родине? Ты это хочешь сказать?
– Этого, я надеюсь, с тобой никогда не произойдет. Послушай, в письме из Ливерпуля я сообщила, что у меня есть для тебя важные новости. А ведь ты даже не удосужилась спросить меня, какие. Может, ты догадываешься?
– Догадываюсь? О чем? Я не очень догадлива, – сказала Изабелла. – Помнится, в твоем письме действительно была такая фраза, но, сознаюсь, я попросту забыла о ней. Так что же ты хотела мне сообщить?
В неподвижном взгляде Генриетты выразилось разочарование.
– Ты как-то не так об этом спрашиваешь – словно тебе неинтересно. Нет, ты переменилась, ты думаешь совсем о другом.
– Скажи мне, в чем дело, и я стану об этом думать.
– Действительно, станешь думать? Хотелось бы верить, что это так.
– Я не очень властна в своих мыслях, но постараюсь, – сказала Изабелла.
Генриетта молча воззрилась на нее и так долго не спускала с нее глаз, что Изабелла начала терять терпение и, не выдержав, спросила:
– Уж не хочешь ли ты сообщить мне, что собираешься замуж?
– Замуж? Не раньше, чем посмотрю Европу! – заявила мисс Стэкпол. – Чему ты смеешься? – продолжала она. – Дело в том, что на одном пароходе со мной ехал мистер Гудвуд.
– Что ты говоришь?! – только и произнесла Изабелла.
– Вот теперь ты сказала, как надо. Мы без конца беседовали с ним. Он отправился сюда вслед за тобой.
– Он сам тебе это сказал?
– Ничего он мне не сказал – оттого-то я и поняла, – заявила проницательная Генриетта. – Он говорил о тебе очень мало, зато я – без конца.
Изабелла молча ждала продолжения. Услышав имя Гудвуда, она слегка побледнела. Наконец она сказала:
– Напрасно ты говорила с ним обо мне.
– Мне это было приятно, тем более что он так слушал! Когда так слушают, я способна говорить часами: он весь обратился в слух и вбирал в себя каждое слово.
– Что же ты говорила ему обо мне?
– Я сказала, что в общем прелестнее девушки я не знаю.
– Напрасно ты это сказала. Он и так слишком высокого мнения обо мне, и вовсе не нужно его в этом поощрять.
– А он так жаждет, чтобы его поощрили, хоть чуть-чуть. Я как сейчас вижу его лицо и тот серьезный сосредоточенный взгляд, с каким он меня слушал. В жизни не видела, чтобы некрасивый мужчина вдруг так преобразился.
– Он очень прост душой, – сказала Изабелла. – И не так уж некрасив.
– Ничто так не опрощает, как большая страсть!
– Большая страсть? Это не то – я убеждена.
– Однако ты сказала это не слишком уверенно.
– Хорошо, в разговоре с мистером Гудвудом я постараюсь сказать это яснее, – холодно улыбнулась Изабелла.
