Анатолий Приставкин - Кукушата или жалобная песнь для успокоения сердца
Я оглянулся и увидел, что Сандра все о них понимает, может, еще раньше меня поняла: в глазах ее был уже не страх, а злоба! Дикий такой огонек, как у зверька, загнанного в западню!
А тут эти двое повернулись, и я заметил, что старший прячет мои документы в карман.
— Ладно, разберемся… Отведи, пусть посидят среди шнырей да крысятников… И девку… Я бы ее попользовал, но мала…
А младший добавил:
— Малая всегда удалая! Уж, наверняка, не целка!
— Ну веди, там посмотрим!
— А документы? — спросил я. Про товарища Сталина я промолчал.
— Какие документы?
— Наши! Документы!
— Потом, потом… — сказал младший со странной ухмылкой. — Будет вам документ по первое число!
А старший повернулся спиной, чтобы уйти. И тут, я сам не заметил, как произошло: Сандра прыгнула и вцепилась зубами намертво в суконный рукав. Он сперва и не понял, отмахнулся, но Сандра держалась крепко. Она держалась и вопила на всю площадь. Младший тогда бросился ее отрывать, и двое из оцепления бросились, они схватили Сандру поперек туловища и рванули, подняв в воздух! Но тут уже мы с Хвостиком тоже вцепились в руку старшему, но в другую руку, мешая ему защищаться от Сандры. И, конечно, тоже заорали на всю площадь. Мы-то себя не слышали, но крик, визг, наверное, стоял такой, что если бы товарищ Сталин и правда гулял в это время по Кремлю с Климом Ворошиловым, он обязательно выглянул, чтобы узнать, кто это так кричит.
И вдруг все кончилось. Я и не заметил, как они нас отпустили и встали по стойке смирно перед кем-то, кто появился перед ними. А появился старичок, сухенький, дряблый, малорослый, но в форме. Он стоял и смотрел на ментов. А они, эти хохотальщики, весельчаки золотозубые, прикарманившие наши настоящие документы, теперь вытянулись по струнке и дрожали, как мальчишки перед учителем.
— Что за шум? — спросил старичок. И сощурясь посмотрел на нас.
— Вот, пытались проникнуть… Задержали…
— Кого задержали? — поинтересовался он, тяжело вздыхая.
— Этих…
— У нас документы! Настоящие! — крикнул я, понимая, что нам уже нечего терять. Хуже все равно не будет.
— Так точно, документы, — засуетился золотозубый. И достал из кармана наши документы.
— Ну и что? — спросил старичок и опять вздохнул.
— Метрики… Справка…
— Ну и что? — повторил старичок и закрыл глаза.
— Надо переписать. Зафиксировать, так сказать… Уточнить… Бдительность прежде всего!
Старичок махнул рукой:
— Отпусти… Нашел кого бдить! Дети же… — повернулся и пошел. Неподалеку, как оказалось, стояла его машина.
Он сел и уехал не оглянувшись, а двое, не обращая теперь на нас никакого внимания, стали переписывать что-то из наших бумаг в свои.
Я слышал, как старший сказал:
— Вот сучка, она мне рукав прокусила. Представляешь?
— В другой раз, — спокойно ответил младший. — Никуда они от нас не уйдут!
А этот все осматривал беспокойно шинель и вдруг спросил:
— Как ты думаешь, они не бешеные?
Молодой поглядел на нас, наверное, чтобы проверить, в самом деле, не бешеные ли мы. Но отвернулся, поймав свирепый взгляд Сандры.
— Кто ж их знает… Лучше бы они перекусали друг-друга… И нам меньше возни… пострелять бы их, как волчат, и дело с концом!
Младший, не заворачивая, сунул документы мне в руки. Старший же стоял так, будто нас уже не видел. Больно здорово его на наших глазах встряхнули.
Я схватил документы и тут только подумал, что в свертке были еще и деньги! Пятьдесят три рубля! Я сразу увидел, что денег нет!
— А деньги? — крикнул я. Но крикнул неуверенно, потому что я не мог представить, что менты могли у всех на глазах, вот сейчас, нас ограбить. Может, тетя Дуся положила деньги отдельно от книжки?
— Какие еще деньги! — оскалившись, рыкнул младший. — Скажи спасибо, что голова цела!
— И сучку свою зубастую береги… Попадется, я ей не только зубы, я ей хребет переломлю! — прошипел старший, так, чтобы, кроме нас да напарника, никто не мог его услышать.
И хоть ничего не слышали менты из окружения, но расступились, самую малость, чтобы можно было между ними протиснуться. А когда мы попытались пройти, один все-таки изловчился и дал мне больно поджопник сапогом так, что я встал на карачки. Они и Сандре съездили по спине, а вот Хвостика не достали, он между ног проскочил.
21
— Послушай, Серый… — сказал Мотя негромко. — А те менты, что вас в Москве курочили… Они такие же? Или они другие?
Я посмотрел в щель, но не было ничего видно. И Ангел примолк, услышав живой голос, и Сандра… Вот, думаю, Сандра никогда уже не забудет тех ментов.
— Другие, — произнес я нехотя. Мне, и правда, их вспоминать не хотелось. Но я еще добавил: — Но такие же!
Я вдруг представил, как мы от них бежали… Вот это был гон! А в голове, словно гвоздь, висела фраза, брошенная молодым ментом, который и не казался сперва таким страшным, как тот, старший, что затыкал мне рот своим животом. Молодой говорил о нас, как о чем-то постороннем, я запомнил его слова: «В другой, мол, раз поймаем! Никуда они от нас не уйдут!»
И не ушли же! Подстрелят, как волчат, и дело с концом!
— Значит, они все тогда знали, — сказал вдруг Мотя.
— Что они знали? — выкрикнул Бесик. — Что мы станем стрелять?
— Да нет… Они знали, что мы все равно попадемся.
— А чего тут знать? — спросил, кашлянув, Шахтер. — Конечно, попадемся… Дорожка-то одна…
— Правда, одна?
— Одна! Одна! В сарай!
— Думаешь, легавый имел в виду сарай?
— Он сказал: «В другой, мол, раз… Никуда не уйдут…»
И Сандра промычала громко, все поняли, что и она взбудоражилась, когда ей напомнили о той встрече у Кремля. Знала ли она, дошло ли до нее из разговора этих двух, что они ее там делили? Сперва-то я решил, что не поняла. Но потом увидел, на улице, все тот же ненавистный огонек в ее глазах, он так и не растаял до сего дня (ночи?), а даже, даже усилился! Сейчас я подумал — конечно, поняла! Не оттого ли она и прыгнула, и шинель этому придурку прокусила?!
Но мы, и правда, неслись как бешеные. Может, мы тогда впрямую поняли слова, что мы далеко не уйдем и нас будут по Москве отстреливать, будто волчат! Мы летели, сменяя улицу за улицей, и все они казались теперь нам одинаковыми. И еще я тогда запомнил, не памятью, а какой-то частью мозжечка, что это были как бы не улицы, а каменные стены до неба, по обе стороны дороги, от них никуда не уйти! Все окна наглухо задраены, завешены! Все двери закрыты!
Что за дикий город, где все, все наглухо забито и закрыто!
Загнанные в узкий коридор между домами, мы бежали, не пытаясь никуда свернуть. Мы уже догадались, что это так сделано, чтобы нельзя было свернуть. Мы неслись из последних сил только вперед, ведомые этими стенами! Временами казалось, что мы движемся по кругу, как недавно у Кремля. К концу мы уже сдохли. Хвостик хоть и не пищал, но цеплялся за меня, почти висел на моей спине, да и Сандра молча выбивалась из сил. В такой момент мы и увидели вокзал!
Вокзал! На нем даже надпись была: «ВОКЗАЛ».
Мы стояли ошарашенные, глотая воздух и вылупив зенки на эту надпись. Бежали, бежали и оказались на вокзале. Не чудно ли!
А может, город так странно устроен, что все улицы-стены направлены к вокзалу, чтобы поскорей отторгнуть чужаков, выпроводить всяких там нежелательных, подозрительных да поскорей посадить их на поезд! В их Голяки.
С ходу, с налета, а может, с испуга мы забрались в межвагонье, чтобы поскорей уехать, сбежать от Москвы. Но потом опомнились: не все же поезда идут к нам в Голяки.
Мы не сразу разобрали, что и вокзал, хоть назывался так и даже был похожим на тот, на наш, вовсе не был нашим вокзалом. Только поезда такие же да пассажиры, в сереньких ватниках с мешками да котомками.
Мы стали спрашивать какого-то мужика с мешком, потом женщину в военной форме и машиниста в робе с масленкой в руках… Никто из них про Голятвино слыхом не слыхивал!
Мы тогда уселись на ступеньках, на сходе в город, между кассами и лабазами и стали соображать про свои дела. То есть мы хотели что-то придумать, но мы так устали от Москвы, от Кремля и от милиции, что никаких мыслей у нас не было.
Одно желание — удрать, куда-то исчезнуть, мы были теперь согласны даже на наш протухший «спец», отсюда, как воля из тюрьмы, он казался нам раем.
Мы даже по-другому теперь смотрели на людей, что мельтешили вокруг нас; если уж они влипли, как и мы, в Москву, значит, жизнь у них не сахар! Может, у них даже похлестче, чем у нас! Какой же дурак без всякой причины, без беды сунется в это логово, которое само себя забаррикадировало и само себя заперло от всех! Одни мильтоны вокруг стоят. Интересно, сколько же у них в Москве мильтонов проживает? Если бы, к примеру, всех ментов в Голяки переселить, небось, места не хватит!
Хвостик положил голову мне на колени и уснул. И Сандра ко мне с другой стороны прислонилась, закрыв глаза. Но я-то знал, она не спит, переживает. Помычала бы, легче бы стало!
