Джон Пристли - Дядя Ник и варьете
— Вот и отлично, теперь вы посмешите и меня, — сказала она, когда первый голод был утолен.
— Вы слышали этих девиц?
— А кто же их не слышал?
— Я и не думал их смешить. Просто какие-то идиотки. Раз человек работает в варьете, значит, он — клоун. Так уж у них мозги устроены, неизвестно почему.
— Вы плохо знаете девушек, Дик.
— Вероятно.
— Они совсем не считают вас забавным. И смеялись для того, чтобы другие видели, как им весело, и завидовали. Мы, девушки, многое делаем, чтобы вызвать зависть. Иногда я думаю, какие же мы низкие, подлые. А почему вас не было видно последние дни?
Я рассказал ей о номере с велосипедом.
— Мы покажем его в Глазго, на следующей неделе.
Она рассмеялась:
— Дик Хернкасл — ветеран варьете. И ведь вы здесь только третью неделю. А я уже долгие-долгие годы. И вся беда в том, что я ненавижу публику. Даже если она хорошая, я ее все равно не люблю. Тупые кретины! А где вы остановились? И она, конечно, тоже там? — Вопрос был задан после того, как я назвал отель, и Нэнси имела в виду не Сисси, а Джули Блейн. — Смотрите берегитесь!
Это было сказано не всерьез, но и не совсем в шутку. А взгляд, сопровождавший эти слова, был куда серьезней, чем тон.
— Я с ней за всю неделю и словом не перемолвился, — сказал я. — Мы целыми днями работали. И ужинали не в гостинице, а между представлениями. А когда я возвращался, то сразу валился в постель, и все тело ныло от усталости. И почему я должен ее остерегаться?
Потому что она на грани отчаяния, только не знаю, от чего. И очень красива по-своему. Сьюзи и Боб с этим не согласны, но мне кажется, они не правы, хотя, конечно, она старше их и намного, очень намного старше вас, Дик. И она словно изголодалась — по кому-то или по чему-то. Она очень мила со мной и вообще очень умная и опытная актриса, но есть в ней что-то пугающее.
— Вот они идут!
Я сидел лицом к двери, а Нэнси — спиной, и как раз в эту минуту вошли Джули, Томми Бимиш и старик Кортней, а вместе с ними — сэр Алек, леди Инверури, дядя Ник и еще кто-то. И должен сказать, что Джули и Томми — особенно Томми, который был уже в подпитии, — сразу же расшевелили всю компанию. Я тоже повеселел, потому что за неимением пива — шампанское я не любил — выпил отличного виски, правда, обильно разбавив его водой.
Вечер был в самом разгаре. Сэр Алек и один из его друзей — оба истые Синие[2] — как раз начали поносить Ллойд Джорджа, когда Томми Бимиш взял на себя бразды правления. Не дав нам и глазом моргнуть, этот маг и волшебник тут же преобразился в карикатурного Ллойд Джорджа, который с жаром нес всякую чепуху о здравоохранении, о кормовой свекле и о бяках-лордах, а потом, когда мы все просто падали от смеха, он велел нам взяться за руки, а сам встал впереди. И все, кроме совсем дряхлых и неподвижных, пустились в пляс и под звуки модной песенки «Скачущий майор» носились вверх и вниз по лестницам и танцевали джигу по всему дому. Я держал Нэнси за руку, и несмотря на «взрослое» платье (другой рукой ей приходилось придерживать длинную, узкую юбку), она вмиг превратилась в задорную быстроглазую девчонку из варьете и не только плясала джигу вместе со всеми, но придумывала множество новых фигур. Но в то же время, когда она, смеясь, смотрела на меня, я видел и другую Нэнси, ту, что знать не желала варьете: только сейчас она не была строгой, неуверенной, сомневающейся во мне, а наоборот — теплой, дружелюбной и доверчивой. И мне плевать, если кто-то назовет меня глупым щенком. Могу сказать только, что во время нашего шумного галопа я испытывал редкостное чувство, которое посещало меня, лишь когда по-настоящему спорилась работа, — чувство глубокого, истинного счастья. Из нашего веселья словно вырвался огромный голубой шар, целый, не нанесенный на карту мир, существующий вне времени и пространства, — мир, который большинство из нас видит редко, а многие не знают совсем. Как часто во время первой мировой войны и после нее я, точно изгнанник, утративший прекрасную родину, вспоминал эти четверть часа и пытался вновь ощутить их аромат.
Конечно, мы не могли танцевать без конца, но это был очень веселый вечер. Удивил меня и дядя Ник, основательно нагрузившийся шампанским, — он отбросил свой сарказм и суровость и вместе с Томми сымпровизировал очень смешной номер с фокусами и чтением мыслей. Рикарло жонглировал ложками и стаканами, время от времени кося глазом на восхищенную, таявшую миссис Грегори. Джули Блейн и старик Кортней спели «Зеленый глаз желтого божка», причем Томми Бимиш подпевал им громовым голосом. Нэнси с сестрой и Бобом Хадсоном исполнили комическое трио. Помню, потом я кружился в каком-то хороводе, совершенно не соображая, что к чему. Очевидно, после этого я ушел из переполненной гостиной, чтобы выпить прохладительного в пустой столовой, и тут Джули сжала мне руку.
— Дик, вы должны помочь мне справиться с ним.
— С Томми?
— Он в уборной рядом с входной дверью. Конечно, надрался, его вырвало, и теперь он пытается снять с себя перепачканное платье. Мне непременно надо убрать его отсюда, прежде чем он натворит бед… Надо отвезти его в отель и уложить спать. Вы должны помочь мне, Дик.
— Конечно, Джули, но как это сделать?
— У дверей ждет шофер сэра Алека с машиной. Пойдите предупредите его, только, если можно, чтобы никто не видел, а потом приходите в уборную и помогите мне справиться с Томми. Боже мой, передать не могу, как мне противно… Но это надо сделать.
Мне пришлось почти нести его до машины. К счастью, она оказалась большой, и, когда мы втиснули его внутрь, он так и остался лежать на полу без сознания; Джули только поддерживала его за плечи, чтобы он не бился головой. Мы не просили шофера помочь нам — угрюмый малый знать ничего не хотел и только довез нас до отеля.
— У вас хватит сил, Дик? — с беспокойством спросила меня Джули еще в машине.
В то время я и вправду был сильный, не то что после войны.
— Если вас беспокоит, дотащу ли я его до комнаты, то с небольшой помощью, надеюсь, мне это удастся.
Я не ошибся, и когда Джули, пошатываясь, ушла в ванную, я раздел бедного Томми, который страшно перепугал меня, так как начал задыхаться и дико ворочать глазами. Затем я натянул на него пижаму и уложил в постель.
— Спасибо, Дик. — Джули неслышно вернулась и говорила вполголоса. — Но он не может спать на этом боку. Придется его перевернуть.
Это было уже нетрудно — Томми совсем сомлел и начал храпеть.
— Хотите выпить?
— Нет, спасибо, Джули.
— А мне это необходимо, несмотря на дурной пример. — Она выпила немного виски. — Почему вы так смотрите?
— Я думаю о Томми, — прошептал я. Мы говорили шепотом, хотя в этом не было нужды. — Какой он был на вечере. Заставил меня почувствовать себя таким счастливым. И вот теперь — нате вам…
— Именно… Именно, мистер Хернкасл. Мне это знакомо и хватает по горло.
Я шагнул к ней и взял ее за плечи.
— Мне очень жаль вас, Джули.
Она рывком освободилась:
— Разве я просила о жалости? Что вы вообще знаете? Вы еще мальчик и не смейте терзать меня. Я ненавижу его. А теперь вам лучше уйти.
— Я ухожу. Доброй ночи, мисс Блейн.
Я тотчас же вышел, осторожно закрыл за собой дверь и быстро, но тихо пошел по коридору — настолько тихо, что даже слышал, как сзади отворилась дверь, но я не оглянулся. На следующий день, в пятницу, дядя Ник не спрашивал меня, что произошло на вечере, а когда Сисси попыталась об этом заговорить, он оборвал ее. Ни в тот день, ни в субботу я не видел Джули. Может быть, она нарочно избегала меня, как, впрочем, и я — ее. Так же, как и Нэнси. В течение этой недели, в Абердине, мы все сторонились друг друга и пребывали в угрюмом молчании — все, кроме Рикарло, которого я встретил в субботу с улыбающейся миссис Грегори; проходя мимо, он мне подмигнул весело и злорадно.
8
Неделя в Глазго началась неудачно. По дороге я надеялся из окна поезда увидеть наконец красивые горные пейзажи Хайлэнда, но стена дождя скрыла их от меня. Вагон опять был с коридором, но на этот раз ни Рикарло, ни Нэнси не было с нами, так что, если не считать Кольмаров и Баррарда, мне пришлось выбирать между Хейесами, а они кроме скачек ничего знать не хотели, — и Барни, который раздражал меня вечной своей суетливостью и нелепыми выходками. Баррард снова держал речь перед Нони и Барни, и я видел, как эти двое подталкивали друг друга локтями и еле удерживались, чтобы не фыркать ему прямо в лицо. Тут уж мне не удалось прошмыгнуть незамеченным: Баррард выскочил в коридор, схватил меня за руку, чуть ли не силой втащил в купе и грубо приказал Нони и Барни оставить нас наедине.
— Попробуй втолковать что-нибудь уроду и иноземной сучке, — сказал он. — Ни капли мозгу. Вот ты — совсем другое дело, друг. Ты, конечно, молод, легкомысленен, беззаботен, — ничего вокруг не видишь и не слышишь, — но не полный же ты болван. Ты понял, о чем я говорю, друг?
