Чарльз Диккенс - Колокола (пер.Врангель)
— Это ничто иное, какъ любовь, — успокаивалъ себя Тоби, съ безпокойствомъ слѣдя за дочерью. — Бѣдная, бѣдная Мэгъ!
На слѣдующее утро она особенно тщательно одѣла ребенка, хотя и трудно это было сдѣлать при недостаткѣ у ней одежды и еще разъ попыталась найти хоть какія нибудь средства къ жизни. Это былъ послѣдній день года. До самой ночи пробыла она внѣ дома, въ поискахъ работы; весь день она ничего не ѣла и не пила; но всѣ ея старанія были напрасны.
Въ отчаяніи она смѣшалась съ толпой бѣдняковъ стоявшей въ снѣгу, пока господинъ, которому была поручена раздача милостыни отъ какого то благотворительнаго общества, не соблаговолилъ позвать ихъ. Эта общественная, т. е., я хотѣлъ сказать, законная помощь ничуть не напоминаетъ и ничуть не походитъ на ту, которая когда то была провозглашена (какъ вы, конечно, знаете) въ нагорной проповѣди. А потому чиновникъ грубо допросивъ горемыкъ, сказалъ однимъ:- «идите туда то, другимъ:- „приходите на будущей недѣлѣ“. Онъ игралъ ими какъ мячиками. Одного просто отгонялъ, другого заставлялъ идти то туда, то сюда, переходить изъ рукъ въ руки, изъ дома въ домъ, пока замученный нуждою и усталостью несчастный не изнемогалъ и не умиралъ, если только не подымался, собравъ послѣднія силы, чтобы начать воровать. Тогда онъ становился привилегированнымъ преступникомъ, требованія котораго не подлежали отсрочкѣ. Но и тутъ Мэгъ потерпѣла неудачу, такъ какъ она любила своего ребенка и хотѣла оставить его при себѣ, прижавъ близко къ своему сердцу. Этого было достаточно, чтобы получить отказъ.
Уже наступила ночь; ночь темная, холодная, пронизывающая, когда она, прижимая къ себѣ маленькое, блѣдненькое существо, чтобы хоть немножко согрѣть его, подошла къ дверямъ того зданія, гдѣ она думала что у нее есть домъ. Она была такъ слаба, голова ея такъ отяжелѣла, что она не замѣтила человѣка, стоявшаго на порогѣ, пока не подошла совсѣмъ близко, намѣреваясь войти въ дверь. Только тогда узнала она въ немъ хозяина дома, вставшаго такимъ образомъ чтобы загородить всякій проходъ въ домъ. Благодаря, его толщинѣ, ему это не было трудно.
— А, — прошепталъ онъ, — наконецъ то вы вернулись!
Мэгъ взглянула на ребенка и утвердительно тряхнула головою.
— Что же, вы думаете, что вы не достаточно прожили здѣсь не платя за квартиру? И не слишкомъ ли долго удостаиваете вы эту лавку быть ея даровой покупательницей? — сказалъ мистеръ Тугби.
Взглянувъ на ребенка, Мэгъ какъ бы вновь молча молила его о милосердіи.
— Предположимъ, что вы сдѣлаете попытку устроиться такимъ самымъ образомъ гдѣ нибудь въ другомъ мѣстѣ? Предположимъ, что вы бы пріискали себѣ квартиру у другого хозяина? Не думаете ли вы, что нѣчто подобное могло бы вамъ удаться?
Мэгъ отвѣчала ему тихимъ голосомъ, что теперь поздно… завтра…
— Теперь мнѣ ясно, чего вы хотите и каковы ваши намѣренія. Вы знаете, что въ этомъ домѣ изъ за васъ существуютъ два враждебныхъ лагеря и вамъ, видимо, составляетъ удовольствіе натравливать ихъ другъ на друга. Я не желаю ссоръ и говорю тихо, чтобы избѣгнуть всякихъ столкновеній; но, если вы не оставите моего дома, то я заговорю обычнымъ мнѣ голосомъ, а онъ достаточно звученъ, чтобы вы хорошо услышали всѣ тѣ непріятныя вещи, которыя я желаю вамъ сказать и поняли ихъ значеніе. Но, тѣмъ не менѣе, я твердо рѣшилъ не дать вамъ переступить болѣе порога моего дома.
Невольнымъ движеніемъ откинула она рукою волосы назадъ вскинула глаза къ небу. Ея взглядъ потонулъ во мракѣ.
— Кончается послѣдняя ночь этого года и я не могу ради васъ или ради кого бы то ни было, — сказалъ Тугби, этотъ настоящій отецъ и другъ бѣдныхъ — переносить въ новый годъ старые счеты и поводы къ старымъ непріятностямъ, ссорамъ и несогласіямъ, имѣвшимъ мѣсто въ истекающемъ году. Я удивляюсь, что вамъ самой не стыдно обременять новый годъ этою старою недоимкою. Если вы на этомъ свѣтѣ не способны ни къ чему другому, какъ только вѣчно отчаяваться и сѣять вражду между людьми, то вамъ было бы лучше покинуть его. Убирайтесь!
— Слѣдуй за ней до полнаго отчаянія!
Старикъ вновь услышалъ голоса. Поднявъ глаза, онъ увидѣлъ витающихъ въ воздухѣ призраковъ, указывающихъ пальцами путь, по которому шла она, окруженная безпросвѣтною тьмою.
— Она любитъ его! — воскликнулъ съ мольбою и ужасомъ Тоби, обращаясь къ небу, какъ бы ища спасеніе дочери. — Дорогіе колокола, вѣдь она же попрежнему любитъ его! Не такъ ли?
— Слѣдуй за нею! — и тѣни скользили, какъ облака, спускаясь до земли, по которой она шла. Онъ приблизился къ ней, не отходилъ отъ нея, не спускалъ съ нея глазъ. Въ глазахъ ея онъ прочелъ то же дикое и ужасное выраженіе, какъ и тогда, переплетенное съ выраженіемъ безконечной любви, горѣвшее такимъ яркимъ блескомъ. Онъ слышалъ, какъ она все чаще и чаще повторяла:
— Совсѣмъ какъ Лиліанъ! Совсѣмъ такая, чтобы кончить, какъ кончила Лиліанъ!.. — и она удваивала свой и безъ того быстрый шагъ.
— О, неужели же нѣтъ ничего, что могло бы заставить ее придти въ себя? Нѣтъ ни единаго предмета, ни единаго звука, ни единаго запаха, способнаго пробудить въ этой охваченной пламенемъ головѣ, нѣжныя воспоминанія? Неужели нѣтъ ни единаго облика прошлаго, который, воскреснувъ въ ея памяти, всталъ бы передъ нею?
— Я былъ отцомъ ея! Я былъ ея отцомъ! — восклицалъ въ отчаяніи старикъ, простирая свои дрожащія руки къ туманнымъ призракамъ, витавшимъ надъ ея головою. — Сжальтесь надъ него и надо мною! Куда идетъ она? Остановите ее! Я былъ ея отцомъ!
Но тѣни лишь продолжали указывать пальцемъ путь, по которому она стремительно шла, и говорили:
— До полнаго отчаянія! Прими это испытаніе отъ самаго дорогого твоему сердцу существа!
Сотни голосовъ, какъ эхо, повторяли эти слова. Весь воздухъ казалось, былъ наполненъ вздохами; каждый разъ, какъ раздавались эти слова, Тоби чувствовалъ, какъ что то безконечно тяжелое и мучительное все сильнѣе, все глубже проникало въ его душу.
Мэгъ продолжала ускорять свой шагъ, съ тѣмъ же блескомъ въ глазахъ, съ тѣми же словами на устахъ:
— Совсѣмъ какъ Лиліанъ!.. чтобы кончить такъ же, какъ Лиліанъ!..
Вдругъ она остановилась.
— О, верните ее! — вскрикнулъ старикъ и сталъ рвать свои сѣдые волосы. — Мэгъ!.. Мое возлюбленное дитя!.. Верните же ее! Великій Боже! Верни ее!
Она тепло и плотно закутала маленькое, безпомощное тѣльце ьъ свой потертый платокъ; лихорадочною рукою ласкала она его хрупкіе члены; удобнѣе уложила его головку и привела въ порядокъ жалкія лохмотья — пеленки. Своими дрожащими, исхудалыми руками, прижимала она его къ себѣ, съ твердою рѣшимостью никогда не разставаться съ нимъ и сухими, горячими губами запечатлѣла на лбу слабенькаго существа нѣжный поцѣлуй, заключавшій въ себѣ всю ея муку, всю долгую, послѣднюю агонію ея любви. Обвивъ маленькой рученкой свою шею и завернувъ ребенка складками своего платья, прижавъ его къ своему истерзанному, измученному сердцу, она прислонила къ своему плечу личико этого спящаго ангела, прильнула къ нему щекою и бѣгомъ направилась къ рѣкѣ, катившей свои темныя и быстрыя волны, надъ которыми витала холодная ночь, какъ бы символъ послѣднихъ зловѣщихъ и мрачныхъ мыслей толпы несчастныхъ, ранѣе Мэгъ искавшихъ здѣсь убѣжища отъ жестокихъ ударовъ судьбы.
Красноватые огоньки, мелькавшіе то тамъ, то сямъ, тусклымъ свѣтомъ, казались факелами, зажженными для освѣщенія этого пути смерти, на которомъ ни одно жилище, ни одинъ пріютъ живого существа не увидитъ своего отраженія въ глубокой, непроницаемой и грустной тьмѣ водъ.
Къ рѣкѣ! Ея шаги, направляемые отчаяніемъ къ вратамъ вѣчности, были такъ же быстры, какъ волны, стремившіяся къ необъятному океану! Когда она торопливо проходила мимо Тоби, по направленію къ мрачному омуту, онъ сдѣлалъ попытку коснуться ея, но несчастная жертва отчаянія и дикаго безумія проскользнула мимо него, увлекаемая своею жестокою и сильною любовью и отчаяніемъ, котораго никакая человѣческая сила не могла сдержать или остановить.
Онъ послѣдовалъ за нею. Передъ тѣмъ, какъ кинуться въ омутъ, она на минуту пріостановилась. Онъ же, упавъ на колѣни, испустилъ какой-то безсвязный звукъ, но полный смиренной мольбы къ духу колоколовъ, который въ это мгновеніе виталъ надъ нимъ.
— Я вынесъ испытаніе и воспринялъ его, черезъ существо, наиболѣе дорогое моему сердцу! — воскликнулъ онъ. — О, спасите! спасите ее!
Ему удалось коснуться пальцами ея одежды, онъ могъ схватить ее! Въ ту минуту, какъ онъ произнесъ эти слова, онъ почувствовалъ, что къ нему вернулось осязаніе и что онъ держитъ ее.
Призраки опустили глаза, зорко всматриваясь въ Тоби.
— Я принялъ испытаніе! — восклицалъ добрый старикъ. — О, сжальтесь надо мною теперь, хотя, охваченный любовью къ ней, такой юной и доброй, я тогда и клеветалъ на природу отъ имени матерей, доведенныхъ до отчаянія. Сжальтесь надъ моею самоувѣренностью, моею злобою и моимъ невѣжествомъ, но спасите ее!
