Шмуэль-Йосеф Агнон - Под знаком Рыб
Эта гостиница была известна во всем городе своими просторными комнатами, красивой обстановкой, хорошей едой, отличными винами и респектабельными гостями. Войдя в ресторанный зал, я обнаружил, что все места заняты — люди сидели, и ели, и пили, и это явно доставляло им удовольствие и радость. Мои глаза сразу ослепли от яркого света, а голова тут же закружилась от запахов вкусной пищи. Я уже готов был схватить какую-нибудь мелочь со стола, лишь бы поскорее заглушить голод, и это не должно удивлять — ведь у меня уже сутки не было ни крошки во рту. Но когда я увидел, как чинно все сидят за столами, у меня не хватило смелости на такую выходку.
Я нашел себе место за столом у окна и стал поджидать официанта, а тем временем начал изучать меню. Я прочел его раз, и другой, и третий. Как много на свете вкусных вещей, которые могут насытить голодного человека, и как много времени проходит, пока их ему принесут! Время от времени я поднимал глаза и видел, как официанты и официантки бегают туда-сюда, разряженные, как какие-нибудь важные персоны. Я стал готовиться к приходу кого-нибудь из них и принялся взвешивать, на каком языке лучше с ними заговорить. Ведь хотя все мы — один народ, у нас в ходу десятки разных языков, особенно здесь, в Стране Израиля.
9Час спустя или около того ко мне подошел наконец официант, склонился передо мной и спросил: «Чего желаете?» Чего только я не желал! Я указал ему на меню и велел принести что-нибудь. А чтобы не выглядеть в его глазах плебеем, который ест что попало, добавил с важностью:
— Но к этому попрошу целую буханку[24].
Официант снова кивнул и сказал:
— Уже несу, уже несу!
Я сидел и ждал, пока он вернется с едой. Он вернулся, неся большой поднос со всякого рода деликатесами. Я приподнялся и хотел было взять у него поднос, но он остановился перед другим человеком, поставил еду перед ним, спокойно все разложил, при этом весело о чем-то с ним разговаривая, а потом стал записывать напитки, которые тот заказывал себе к обеду. Между делом он глянул на меня и сказал:
— Вы заказывали целую буханку? Я уже несу, уже несу!
Не прошло и нескольких минут, как он снова вернулся с подносом, нагруженным еще больше прежнего. Я решил, что это мне, и подумал: «Ведь верно говорят — кто много ждет, много и получает». Но когда я собрался было взять с него свою еду, он сказал:
— Прошу прощения, вам я вот-вот несу, вот-вот несу! — И поставил блюда перед другим моим соседом, спокойно расположив их точно так же, как сделал это в первый раз.
Я держал себя в руках и не намерен был отвоевывать еду у других. Я сказал себе: «Как я не перехватываю еду у других, так и другие не станут перехватывать у меня. Негоже человеку брать то, что предназначено ближнему. Подождем немного и получим свое, как получали все остальные гости, пришедшие до меня. Ибо кто раньше пришел, раньше и получает».
Официант появился снова. А может, это был другой официант, просто я, будучи голодным, спутал его с первым. Я приподнялся на стуле, чтобы напомнить о себе. Он подошел и склонился передо мной, как будто видит меня впервые. Я подумал: «Кто же это все-таки, новый официант или тот, которому я заказал еду? Ведь если новый, то нужно повторить заказ, а если тот, которому я уже заказал, то достаточно всего лишь напомнить». Но пока я раздумывал, он отошел, не обращая больше на меня никакого внимания. Спустя некоторое время он вернулся и принес различные блюда и напитки, но всё для тех, кто сидел справа или слева от меня.
Тем временем в зал входили всё новые и новые посетители, усаживались и тоже принимались заказывать себе то, другое и третье. Официанты бегали туда и сюда, тут же принося им заказанное. Я задумался: «Почему же им подают раньше меня, хотя я пришел до них? Может быть, потому, что я попросил целую буханку, а целой буханки в такое время уже не остается, и вот они ждут, пока из пекарни принесут свежий хлеб, и тогда подадут его мне?» Я начал упрекать себя: зачем я попросил целый хлеб, ведь мне вполне хватило бы и малого ломтя?
10Но эти запоздалые раскаяния — какой в них прок! Мучимый голодом, сидел я и ждал, и вдруг увидел неподалеку ребенка, который держал в руке кусок хлеба — такого же пышного хлеба, как те халы, что моя мама, вечная ей память, пекла нам на праздник Пурим[25] и вкус которых до сих пор сохранился у меня во рту. Всю Вселенную я бы отдал сейчас за один кусок такого хлеба. Мое сердце уже останавливалось от голода, и я буквально пожирал глазами этого ребенка, который между тем ел себе, и прыгал, и рассыпал по полу крошки.
Официант снова появился с полным подносом. Я был уверен, что это уже, наконец, для меня, и потому сидел спокойно, с важностью, как человек, который не спешит с едой. Увы, он опять поставил поднос не передо мной, а перед кем-то другим.
Я решил не винить его, подумав, что это все из-за целой буханки, которую никак не принесут из пекарни, и уже хотел было сказать, что отказываюсь от нее. Но от голода слова застревали у меня в горле, и я так и не сумел извлечь из себя ни звука.
Внезапно послышался бой часов. Я вынул свои карманные часы и увидел, что уже половина одиннадцатого. Половина одиннадцатого — такое же время, как любое иное, но меня тем не менее охватила дрожь[26]. Возможно, потому, что я вспомнил о письмах доктора Неемана, которые все еще не отправил. Я в страхе вскочил, чтобы бросить все и помчаться на почту, но, поднявшись, столкнулся с официантом, который нес поднос, заставленный тарелками, блюдцами и кувшинами. Официант пошатнулся, выронил поднос, и все, что было на нем, упало и разлетелось по полу. Он и сам не удержался и упал. Сидевшие в зале оторвались от еды и смотрели на нас, кто с сочувствием, кто со смехом.
Прибежал хозяин гостиницы, стал успокаивать меня, усадил на место и попросил еще немного подождать, пока мне принесут другую еду. Из его слов можно было понять, что то, что уронил официант, действительно предназначалось для меня и сейчас мне приготовят заново.
Я набрался терпения, уселся и стал ждать снова. Но дух мой тем временем летал с места на место. То он несся на кухню, в то место, где мне готовят новую еду, то переносился на почту, в то место, где отправляют письма. Верно, к этому времени двери почты давно уже закрылись, и даже если бы я пошел туда, в этом не было бы никакого толка, но дух ведь летает своими путями, даже в такие места, куда тело войти не может.
А новую еду мне всё не несли — то ли потому, что еще не успели приготовить, то ли потому, что все официанты были заняты расчетами с другими гостями. Так или иначе, многие из посетителей уже начали подниматься из-за столов, ковыряя в зубах и лениво зевая от сытости, и некоторые, выходя, смотрели на меня с удивлением, а другие не замечали, как будто меня нет. Когда вышел последний из гостей, появился служитель и погасил все светильники, оставив одну маленькую, тускло горящую лампу. Я сидел перед столом, на грязной скатерти которого валялись груды костей, объедков и пустых бутылок, и все ждал своего заказа, потому что ведь сам хозяин гостиницы попросил меня посидеть и подождать.
Пока я так сидел, новая мысль испугала меня — не потерял ли я письма доктора Неемана, когда свалился вместе с Грейсслером на землю? Я со страхом пощупал в кармане, но убедился, что они на месте, хотя изрядно уже запачканы грязью, соусом и вином.
Снова раздался бой часов. Я слышал с трудом, маленькая лампа коптила, в зале становилось все темней и темней, и среди этой тьмы послышался вдруг скрежет ключа в замке, точно звук гвоздя, забиваемого в тело, и я понял, что меня заперли в этом помещении и забыли, и теперь я не выйду отсюда до завтрашнего утра, когда они снова откроют ресторан. Что было делать? Я закрыл глаза и попробовал заснуть.
Я хотел заснуть и закрыл глаза. Но тут же услышал какой-то шорох и увидел мышь, которая вспрыгнула на стол и стала грызть кости. Я подумал: «Сейчас ей хочется костей, потом она начнет грызть скатерть, потом будет грызть стул, на котором я сижу, а потом начнет грызть меня. Начнет с туфель, потом перейдет к носкам, потом к ногам, потом примется за мое тело». Я поднял глаза и увидел часы, висевшие на стене. Оставалось надеяться, что они вот-вот ударят снова, мышь испугается и ей будет не до меня. Но тут откуда ни возьмись появился кот, и я мысленно воскликнул: «Я спасен!» Увы, мышь не обратила на кота никакого внимания, а он тоже не взглянул на мышь даже краешком глаза, потому что та грызла свою кость, а этот взялся за свою.
Тем временем лампа окончательно погасла, и внезапно кошачьи глаза вспыхнули таким ярким зеленым пламенем, что свет его заполнил собою весь зал. От потрясения я упал со стула. Кот задрожал, мышь отпрыгнула, и оба они со страхом уставились на меня. Один застыл на своем месте, другая на своем. В ночной тишине послышались цокот лошадиных подков и шелест катящихся колес, и я понял, что это господин Гейсслер возвращается с прогулки. Я окликнул его, но он не отозвался.
