Виль Липатов - Стрежень
— Да к слову пришлось. Так себе. Сегодня, это, сел за стол, старые записи вынул, почитал, это, без очков — куда-то запропастились, не знаю, — почитал, это, без очков, вижу, что забавно. Мы ведь, парни, пять лет назад не девять притонений делали, а шесть. Дозвольте закурить?
— Закуривайте, — разрешает Семен. Он задумался. Немного погодя спрашивает: — А пять лет назад была такая же выборочная машина?
Дядя Истигней не отвечает — он занят скручиванием папиросы. Степка почтительно подносит ему спичку.
— Спасибо, парниша, спасибо! Все забываю, как твоя краля по фамилии прозывается, а?
— Перелыгина, — покраснев, отвечает Степка, зная, что старик прекрасно помнит фамилию Виктории.
— Во-во! Перелыгина… Вот она говорит: мало притонений делаем. Так?
— Ну, так!
— Правильно ведь говорит, а?
— Правильно, дядя Истигней. Но вы ответьте, какая машина была пять лет назад? — спрашивает Семен.
— Такая же, парниша, такая же! Когда с шести притонений переходили на девять, скорость использовали до конца. А я вот прикинул, посчитал — без очков, верно. Невод может большую скорость выдержать? Может! — резко заканчивает дядя Истигней, рассматривая самокрутку, которая немного развернулась. — Нам бы, парниша, редуктор сообразить, а? Какой бы хоть завалящий, а?
Семен идет к маленькому письменному столику, роется в его ящике и протягивает дяде Истигнею какой-то чертежик.
— Я не знал, что скорость выборки можно увеличить, — говорит Семен. — Боялся за невод. А потом плюнул да вот набросал схемку. Пустяковая, конечно…
— А мы посмотрим, рассудим! — говорит дядя Истигней, жадно хватая чертеж и утыкаясь в него. — А мы посмотрим, увидим!
Он долго разглядывает чертеж, потом объявляет:
— Прокурор!
Семен вдруг ныряет под кровать; слышно, как там что-то гремит, скрежещет. Дядя Истигней бормочет:
— Чертеж что? Чертеж — бумага, а?
Наконец Семен выбирается из-под кровати, таща за собой что-то тяжелое, железное, блестящее. Ну конечно же, это редуктор для увеличения скорости выборки невода. Не готовый еще, не опробованный, но точно такой, какой изображен на чертеже.
— Редуктор! — говорит дядя Истигней. — Редуктор что — это еще не машина, а?
Семен пожимает плечами: ясно, мол, не машина, может ничего и не получиться.
Степка не понимает, что происходит. Подумать только, такое событие, а они делают постные лица, на редуктор и не глядят, стараются показать, что ничего не случилось. А Семен-то, Семен какой выдержанный, черт! Пока дядя Истигней не одобрил чертеж, он и не заикнулся о редукторе.
— Молодец, Семен! — ревет Степка. — Ура! Молодец!
— Страви пар, — строго произносит Семен.
— К нам в прошлом году профессор приезжал, — вспоминает дядя Истигней. — Вы, говорит, невод теоретически не освоили. Правильно, конечно, но мы все больше практически. Мы — практически! Вот она тоже… Ну как ее, Степан, кралю-то твою?
— Перелыгина, — помогает старику Семен. — Перелыгина ее фамилия.
— Во-во! Перелыгина! Она теоретически доказала, что мало притонений. Шустрая девка, проникающая… Аи-аи, засиделся-то я как! Засиделся. Извиняйте, товарищи хорошие! — спохватывается вдруг старик, берясь за кепку. — Дай, думаю, забегу на огонек, на минуточку, а заболтался-то, заговорился-то! Прощевайте, парниши, прощевайте!…
Степке весело: ох и смешной же старик! И чего это он прикидывается таким простачком? А на Викторию дядя Истигней, оказывается, в обиде, по всему видно, задели старика ее слова.
Глава четвертая
Дядя Истигней, Степка и Наталья возвращаются с работы. Позади, независимо помахивая сумочкой, идет Виктория Перелыгина. Степка вышагивает рядом со стариком, жмется к нему, чтобы не идти с Натальей. Делает он это потому, что позади Виктория.
После ссоры с Викторией Степке уже не так просто с Натальей. Лопнула, порвалась нить дружбы, связывавшая их с детских лет. Нет ее больше, этой нити.
Встречаясь с Натальей, Степка теперь замыкается, неловко молчит, смотрит в землю; Наталья видит перемену и тоже держится скованно. Сегодня утром она ушла одна, не подождав, как обычно, Степку у ворот. А он? Он как будто даже обрадовался, что она ушла одна.
Сейчас, пройдя немного, Наталья останавливается, прощается, говорит, что ей нужно зайти к одной знакомой.
— До свидания, — отвечает дядя Истигней.
Степка понимает, что никуда Наталье заходить не надо, что она просто не выдерживает его напряженного молчания, шагов Виктории за спиной.
Попрощавшись с Натальей, дядя Истигней замедляет шаг, ждет, чтобы догнала Виктория. Девушка подходит к ним, улыбается.
— Быстро вы ходите!
— Привычка, — отвечает дядя Истигней, пропуская Викторию меж собой и Степкой.
Они идут рядом. Иногда Степка прикасается локтем к руке Виктории. Изредка поглядывая на них, дядя Истигней молчит…
За день береговая трава посерела, съежилась, листья подорожника, наоборот, посвежели, глянцевито блестят. Если сорвать лист подорожника, из стебелька покажется несколько крепких нитей, которые можно завязать узелком. Степка нагибается, срывает лист, зубами тянет из него нити. Солнце еще ярится над кедровником, а над Обью уже висит неровный прозрачный месяц, похожий на лицо в профиль, — есть нос, глаз, ухо.
— Мне направо. До свидания, — говорит Виктория.
— До свидания!
Дядя Истигней и Степка шагают дальше. Старик хмурится, курит самокрутку. В волосах у него нет ни единой сединки, а вот брови — широкие, густые — сплошь белы. Сейчас они сердито сдвинуты в одну линию.
— Поругались? — не поворачиваясь к Степке, спрашивает он.
— Поругались, дядя Истигней, — признается Степка.
Он рос на глазах дяди Истигнея, дружившего с его отцом. В годы войны дядя Истигней, первым вернувшись с фронта, сначала зашел не в свой дом, а к Верхоланцевым, так как Лука Лукич тогда лежал в новосибирском госпитале. Привез он Степке и его братишкам кирзовые сапоги, полный чемодан снеди — свиную тушенку, консервы, сахар, банки с кофе; подарил Степке, которому тогда было пять лет, забавную игрушку — мотоцикл, выбрасывающий на ходу сноп искр из выхлопной трубы. Степка до сих пор помнит, как от этой игрушки сладко пахло краской. Было и такое: поймав Степку однажды на чужом огороде, дядя Истигней сначала будто удивился, что Степке не хватает своих огурцов, потом сгреб его в охапку, прочно зажал коленями и, приговаривая, что воровать стыдно, выдрал широким ремнем. Степка выл как можно громче, царапался, кричал, а когда порка закончилась, заявил:
— Вы не можете чужих детей бить! Своих нету, так он, черт сопатый, на чужих…
В тот же вечер отец хлестнул Степку по загривку.
— Ты чего это Истигнея чертом сопатым прозываешь, а? Хочешь, чтобы я еще прибавил?
— Пусть не дерется! — заныл Степка.
— А ты добавь ему, отец, добавь, — посоветовала мать.
С тех пор Степка понял, что дядя Истигней имеет на него какое-то особое право, и побаивался его не меньше, чем отца.
Степка откровенно рассказывает ему о своей ссоре с Викторией. Дядя Истигней внимательно слушает.
— Так, — говорит он, когда Степка заканчивает. — Понятно! Ревнует, значит, к Наталье, а?
— Ревнует!… А еще, что я невод запутал!
— Да, дела — табак! — сдержанно улыбается старик. — Плохи твои дела, парниша.
— Плохи, — говорит Степка, — не знаю, что делать, дядя Истигней.
— Тяжелый случай, — серьезно замечает старик. — Тут я тебе, парниша, помочь не могу, не спец я в этом… Тебе бы хорошо поговорить с Натальей, — вдруг каким-то другим тоном предлагает он.
— О чем? — удивленно спрашивает Степка.
— Я, парниша, в этих делах не спец. — Дядя Истигней хитренько прищуривается. — Может, Наталья-то и поможет. Скажи ей, что, дескать, ревнуют меня, подозревают, наклеп делают. Так прямо и скажи, а она пусть пойдет к этой… ну, как ее?
— Виктория… Перелыгина…
— Во-во! К этой самой Перелыгиной, и скажет, что у меня, дескать, со Степкой ничего нет. Бери своего, дескать, Степушку! Ты, парниша, так и сделай. Чай, Наталья не влюблена в тебя, а?
— Вы вот тоже… скажете!
— Во-во! Коль она не влюблена в тебя, что ей стоит так сказать, а?
— Вы, дядя Истигней, шутите, — отворачиваясь от старика, говорит Степка.
— А ты не обижайся, — чуть жестковато отвечает дядя Истигней. — Ты глаза разуй. Ты на человека смотри, а на блеск… На блеск пусть дурак смотрит!
— А ну вас, дядя Истигней! — злится Степка, — Я думал по-хорошему поговорить, а вы…
— Не груби, Степан, нехорошо! — резко перебивает его старик. — Ты старайся мои слова понять. Советы давать опасно, вдруг ошибусь, что потом делать прикажешь? Я сам, Степка, не все еще понимаю!
Дядя Истигней полуобнимает парня, говорит ласково:
— Ничего, парниша, ничего… В старое время говорили: перемелется — мука будет! Не горюй, Степан! Мы еще с тобой таких дел на земле понаделаем, что аи да люли! Ты думаешь, я с тобой сегодня зря разговариваю? Думаешь, спроста? Нет, парниша, у меня прицел есть. Прицел, парниша! А ну, присядем на лавочку, как мы с твоим батьком делаем. Посидим рядком, поговорим ладком. Ну, садись! — говорит он, подходя к ближайшей скамейке. — Садись, садись, нечего губы оттопыривать! Не чужой я тебе, Степка, обижаться на меня грех.
