Курбан Саид - Али и Нино
— Что ты сказала?
Нино остановилась.
— Пройдись по Тифлису. Пройдись и внимательно посмотри. Увидишь ли ты хоть одну женщину в чадре? Нет. Ощущается ли здесь азиатский дух? Нет. Здесь совершенно иной мир. Улицы здесь широки, а сердца людей чисты. Только здесь, в Тифлисе, я становлюсь собой. Здесь уже не встретишь фанатичных дураков, вроде Сеида Мустафы, болванов, вроде Мухаммеда Гейдара.
— Эта страна, Нино, находится между молотом и наковальней.
Каблучки туфелек Нино звонко стучали по камням древних мостовых.
— В том-то все и дело! — воскликнула она. — Поэтому Тамерлан семь раз разрушал Тифлис. Поэтому на нас нападали турки, иранцы, арабы, монголы. Они разрушили Грузию, растоптали ее, убили, но им не удалось овладеть ею в полном смысле этого слова. Святая Нино принесла сюда виноградную лозу с Запада, и потому мы относимся к Европе, а не к Азии. Мы — не азиаты. Мы страна, расположенная на востоке Европы. Неужели ты не чувствуешь этого?
Нино шла, все убыстряя шаг, на ее по-детски гладком лбу появились морщинки.
— Хочешь, я скажу тебе, почему, благодаря чему, твоя Нино смогла появиться на свет? Благодаря тому, что мы оказали достойное сопротивление всем, кто хотел покорить нас, — Тамерлану, Чингиз хану, шаху Аббасу, шаху Тахмасибу, шаху Исмаилу… Сегодня ты пришел сюда безоружным, без огромных слонов, армии, но и ты из рода кровавых шахов, ты — их наследник. Неужели моим дочерям или внучкам придется носить чадру, а как только будет наточен иранский меч, мои сыновья и внуки в сотый раз разрушат Тифлис? Ах, Али хан, нам обоим следовало бы принадлежать Западу…
Я взял ее пальчики в свою ладонь.
— Что мне сделать для тебя, Нино?
— Ах, Али хан, — повторила она. — Я очень глупая. Мне хочется, чтобы ты полюбил широкие улицы и зеленые леса, хочется, чтобы ты не цеплялся за прогнившие стены Азии, а лучше понял жизнь. Я боюсь, что лет через десять ты превратишься в набожного лицемера и в один прекрасный день, сидя в своем гиланском имении, скажешь мне: «Нино, ты — всего лишь поле». Вот скажи: за что ты любишь меня?
Да, в Тифлисе Нино стала совершенно иной. Казалось, ее пьянит сам влажный куринский воздух.
— За что я люблю тебя? Я люблю тебя, Нино, люблю твои глаза, твой голос, твои аромат, походку. Чего же еще ты хочешь? Я люблю тебя всей душой. Пойми же, любовь всюду одна и та же — что в Грузии, что в Иране. Вот здесь, на этом самом месте ваш великий поэт Руставели слагал любовные песни царице Тамаре. А его стихи так похожи на иранские рубаи! Пойми же, без Руставели нет Грузии, а без Ирана нет Руставели.
— Ты говоришь, именно здесь? — задумчиво проговорила Нино. — Здесь же жил и великий поэт Саят Нова, написавший замечательные любовные стихи. Шах отрубил ему голову за то, что он в своих стихах воспевал любовь грузин.
У Нино сегодня было очень плохое настроение, с ней трудно было говорить. Она прощалась со своей родиной и, как каждый человек, в момент прощания остро ощущала любовь к ней.
— Али хан, — со вздохом заговорила она опять, — ты любишь мои глаза, нос, лоб — всю меня, но при этом забываешь об одном. Любишь ли ты мою душу?
— Да, — измученно ответил я, — я люблю и твою душу.
Удивительно, мне смешно было слушать проповеди Сеида Мустафы об отсутствии души у женщины, почему же тогда меня так, рассердил вопрос Нино? Да и что такое — женская душа? Женщину должно радовать, если мужчину не интересует, что таится в глубине ее души.
— А ты за что любишь меня, Нино?
И вдруг Нино по-детски расплакалась прямо посреди улицы.
— Прости меня, Али хан. Я люблю тебя, просто тебя. Люблю такого, какой ты есть. Я только боюсь мира, в котором ты живешь. Я, наверное, сошла с ума: говорю с женихом — и ругаю его за походы Чингиз хана! Прости свою Нино, Али хан. Ведь это глупо — взваливать на тебя ответственность за то, что мусульмане убивали грузин. Но ведь твоя Нино — частичка ненавистной тебе Европы, и здесь, в Тифлисе, я ощущаю это с особенной силой. Мы с тобой любим друг друга, но мне по сердцу леса и луга, ты же любишь горы, камни, песок, потому что ты — сын степи. Вот почему я боюсь тебя, твоей любви, твоего мира.
Я был растерян, не мог понять ее.
— Ну и дальше? — спросил я.
— Дальше? — Нино вытерла слезы и засмеялась, кокетливо склонив головку. — Ты хочешь знать, что будет дальше? А ничего! Через три месяца мы поженимся. Чего же еще ты хочешь?
В этом была вся Нино. От слез она могла перейти к смеху, от любви — к ненависти. Она простила мне все походы Чингиз хана и опять любила меня.
Схватив за руку, Нино потащила меня через мост к узким, извилистым улочкам базара. Так она просила у меня прощения.
В Тифлисе с его европейским обликом базар был единственным уголком Азии. Толстые армяне и персы, торгующие коврами, демонстрировали покупателям все многоцветье иранских сокровищниц. Полки лавок ломились под тяжестью медной и бронзовой посуды с выгравированными мудрыми изречениями. Какая-то молодая голубоглазая уроженка Курдистана гадала прохожим и, казалось, сама поражалась тому, как много она знает. У винных лавок толпились бездельники, поглощенные серьезными дискуссиями о Боге и мире.
В этой пестроте базара растаяла вся грусть Нино. На узких базарных улочках пересекались пути азербайджанских и армянских купцов, курдских гадальщиц, персидских поваров, осетинских священников, русских, арабов, ингушей, индусов. В многоголосом, многоязыком гуле базара нам удалось лишь разобрать:
— Когда мои предки уводили в плен в Вавилон твоих предков…
Конец фразы потонул в громком смехе слушателей. Смеялась и Нино, она смеялась над евреями, ассирийцами, над этим базаром, над слезами, пролитыми на тифлисские мостовые.
Мы пошли дальше и скоро опять очутились на Головинской, у кафе «Мефистофель».
— Зайдем? — нерешительно предложил я.
— Нет. Давай отметим наше примирение посещением монастыря святого Давида.
Мы свернули к фуникулеру, сели в красный вагончик, который медленно повез нас на гору Давида. По мере того, как город постепенно уплывал вниз, Нино рассказывала мне историю постройки этого знаменитого монастыря.
— Когда-то давным-давно на этой горе жил святой Давид. А в городе жила царевна, которая любила одного князя. Но князь бросил царевну, когда у нее должен был родиться ребенок. Разъяренный царь потребовал, чтобы дочь назвала ему имя совратителя. Не желая выдавать своего возлюбленного, царевна сказала, что отец ее ребенка — святой Давид. Царь приказал привести святого во дворец. Давида привели к царю, и царевна при нем повторила, что он и есть отец ребенка. Тогда святой Давид коснулся своим посохом царевны и произошло чудо. Из чрева ее послышался детский голос, который назвал имя истинного отца. Более того, по заклятию Давида царевна родила вместо ребенка камень, из которого забил источник святого Давида. Теперь бесплодные женщины совершают в этом источнике омовение, чтобы исцелиться от своего недуга. — Нино помолчала, а потом задумчиво добавила: — Как хорошо, Али хан, что святой Давид умер, а его посох бесследно исчез.
Мы были уже на вершине горы.
— А ты не хочешь пройти к источнику? — спросил я.
— Нет, Али хан, у нас впереди еще целый год.
Мы стояли у стен монастыря и смотрели вниз, на город. Кура была окутана голубым туманом. Купола церквей одинокими силуэтами возвышались в океане камня. Город был окружен зеленым кольцом дач. Вдалеке высился Метехский замок. Когда-то здесь жили грузинские цари, теперь же содержатся кавказцы, осмелившиеся выражать недовольство политикой русской империи. Нино старалась не смотреть на этот замок. Кажется, эта картина поколебала ее верноподданнические чувства.
— Из твоей родни кто-нибудь сидит в Метехе? — спросил я.
— Нет, но по закону тебе следовало бы находиться там. Пойдем, Али хан.
— Куда?
— На могилу Грибоедова.
Мы обогнули монастырскую стену и подошли к старому, заброшенному надгробью.
«Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?»
В Тифлисе есть поверье: если девушка приложит камушек к надгробью, и он прилипнет, значит, девушка еще в этом году выйдет замуж.
Нино подобрала гальку, прижала ее к надгробью, но камень не удержался и скатился нам под ноги. Нино глубоко вздохнула.
Я посмотрел на ее расстроенное лицо и рассмеялся.
— Видишь? И это всего за три месяца до свадьбы! Значит, прав был наш Пророк: «Не веруй в мертвых идолов».
— Верно, — ответила Нино и замолчала.
Мы вернулись к фуникулеру.
— А что мы будем делать после войны? — спросила Нино.
— После войны? То же, что и сейчас. Гулять по городу, ходить в гости к друзьям, ездить в Карабах, воспитывать наших детей. Что может быть лучше?
— Я хотела бы хоть раз съездить в Европу.
