Александр Грин - Джесси и Моргиана
– У тебя жар?
– Нет ни жара, ни озноба. Неужели ты думаешь, что я мнительна?
– Я ничего не хотела сказать.
– Впрочем, – заявила Джесси, – назавтра Сурдрег обещал мне консилиум. Я не хочу больше говорить об этом. Расскажи, Ева, о выставке!
Моргиана в высшей степени точно наблюдала сама себя. Ей было странно и горько. Ее ненависть стояла между ней и Джесси, невидимая никому, кроме Моргианы, – ее двойник, с дикой и темной улыбкой. Гниение души образовало печальный, но руководящий отсвет, благодаря которому самообладание ей не изменяло и – она знала это – уже не могло изменить.
Ева начала рассказ:
– Много, много всего. Мы не могли всего осмотреть; однако любопытные вещи. Ну, само собой – перпетуум-мобиле, даже два. Это такие потрескивающие и постукивающие механизмы в стеклянных ящиках; впрочем, нам сказали, что один из них действует всего четыре дня, а второй – восемь. Потом модели аэропланов.
– Хочу летать! – вскричала Джесси.
– Обещаю вам устроить полет, когда вы поправитесь, – засмеялся Готорн. Он начал говорить о полетах; летал Готорн три раза, но относился насмешливо. Ему неожиданно возразила Моргиана.
– Но, время от времени, они падают, – сказала Моргиана, с искусственной горячностью, – возможность падения лишает аэроплан фривольности, которую вы подчеркиваете.
– Я не хочу, чтобы вы меня сочли жестоким, – ответил Готорн, – но, по-моему, смерть такого рода не трагична, а лишь травматична. Это не более, как поломка машины.
– Что с тобой, папа? – возмутилась Ева.
– Должно быть, я – изверг, – рассмеялся Готорн.
– Нет, вы не изверг! – вскричала Джесси. – Вы хотели сказать, что падение, ломание и пылание напоминает опрокинутый примус?
– Думаю, что не больше.
– Ты иногда делаешься невыносимо циничен, – заметила Ева.
– Они падают, – тихо заговорила Моргиана, – по большей части молодые, полные сил, почти мальчики. Разве не прекрасна смерть в двадцать лет?
Никто ей не ответил, потому что это замечание и выражение, с каким она произнесла его, заставило подумать о Джесси; и Джесси это подумала.
– Если я умру, то смерть моя, значит, будет прекрасна, – сказала она, расстроясь от своих слов. – Нет, уж пусть лучше это будет не прекрасно… лет через пятьдесят… через сто!
Видя, какое направление принял разговор, Ева поспешила спросить Готорна:
– Ты купил машину?
– Да. Речь идет о новой скоропечатной машине, – обратился Готорн к Джесси, – которую демонстрировали на выставке.
Джесси кивнула, хмуро посматривая на Моргиану. Моргиана, с тусклой улыбкой в утомленных глазах и сжатых губах, случайно встретила ее взгляд, и ей показалось, что сестра глазами спрашивает о самом сокровенном, о грозном. Кровь отхлынула от ее сердца; невольно расширяя глаза, смотрела она на Джесси в упор, не имея силы отвести взгляд; в свою очередь, испугавшись, Джесси сжала плечи и увела в них голову, продолжая смотреть на сестру.
– Что с тобой. Мори? – вскричала она, вдруг задрожав. – Моргиана?
– Что со мной? – спросила та, как во сне. – Скорее, что с тобой?!
– Я сама не знаю, – рассмеялась Джесси. – Нервность. Такая нервность, что нет на свете более подлого существа, чем я. Когда выздоровею, я тебе расскажу.
Губы Моргианы прыгали, не слушаясь, так что она не смогла сразу сказать. Наконец, она перевела дыхание, с трудом выговорив: «Конечно, потом». И она подумала, что ее подавленность стала заметной. Чтобы замять странное положение, не выходя из его мрака, она сказала:
– Дикий случай произошел недалеко от «Зеленой флейты». В одну купающуюся девушку неизвестно кто швырнул камень и рассек шею. Теперь она будет калекой. Я послала ей немного денег.
Готорн уже несколько минут сидел молча, выжидая случая сказать какие-нибудь веселые пустяки и откланяться. Он посмотрел на дочь.
Решительная, внезапная бледность Евы очень удивила его. Ева что-то быстро писала в своей записной книжке; вырвав листок, она с веселым смехом передала его Моргиане.
– Ева, что там за секреты у вас? – стонала Джесси, мотая головой по подушке.
– Нам нужно поговорить, – беспечно, но твердо сказала Ева, – о самых пустых делах. – Она нервно вздохнула, наблюдая медленно, исподлобья, поднимающийся к ее лицу взгляд Моргианы, которая, прочитав листок, держала его в руке. – Папа, расскажи Джесси о непроницаемых панцирях!
Джесси, нахмурясь, рассматривала ногти. Ева и Моргиана вышли, и, когда дверь за ними закрылась, они разом повернулись одна к другой.
– Так что? – как бы не догадываясь, сказала Моргиана шепотом.
– Слушайте: я уже два года… – начала Ева, но, быстро взглянув на нее, Моргиана перебила, указывая отдаленную дверь:
– Там сядем и поговорим.
Это была одна из тех лишних комнат, какие иногда образуются в большом доме из-за ошибки в плане: маленькая, с окном на проход и не имеющая никакого назначения; там стояла лишь случайная мебель. Когда женщины зашли в эту комнату, Ева прикрыла дверь.
– Моргиана! Вы должны быть от нее эти дни вдали. Я скажу, далее, еще более неприятные для вас вещи, и вы можете ненавидеть меня, сколько хотите, но во мне говорят сильные подозрения, что отношения ваши с сестрой мучительны, тяжелы. Она не будет прямо жаловаться никому, и мне в том числе, тоже не скажет ничего прямо, однако часто в ее словах и тоне слышится просьба понять без объяснений. Судите сами, как легко мне высказывать вам! Я не знаю, в чем дело, и не имею никакого права судить, – ни вас, ни Джесси. Я хочу только сказать, что Джесси нужно спокойствие.
Ева нервно вздохнула и вопросительно посмотрела на Моргиану. С негодованием заметила она, что та, вначале изменившись в лице, теперь тихо смеется, сжав губы и сощурив глаза. Ева ожидала возмущения, гнева, может быть, оскорбления, но этот неожиданный смех вернул ей холодную вспыльчивость, с какой она высказала свое требование.
– Решительно ничего смешного нет, я думаю, – сказала она запальчиво.
Моргиана кашлянула. Ее светящиеся смехом глаза были напряжены, как у человека, идущего со свечой во тьме.
– Я хочу знать, – сказала Моргиана, медленно выговаривая слова, – что сказал вам дьявол, когда вы получили от него яблоко?
– Объясните, – сухо сказала Ева, всматриваясь в затаенное выражение лица Моргианы.
– Совершенные пустяки, милочка. Вас зовут Ева, и это меня навело на глупую мысль, что вы угостили Адама яблоком.
Ева вспыхнула и смешалась. Она хотела, ничего не говоря, выйти, и уже повернулась, но внезапное тяжелое чувство вызвало у нее серьезный вопрос.
– Что с вами? – спросила она. – Я на вас не сержусь. Что с вами?
– Оставьте этот тон, Ева.
– Моргиана, если я…
– А я говорю – оставьте меня. Вас тревожит Джесси. Я согласна поговорить о ней. Но вы ошиблись. Мы очень любим одна другую, и наши отношения хороши. Довольно с вас?
– Для хороших отношений едва ли уместно говорить о смерти в присутствии больной. Пощадите ее, Моргиана! Она не сделала ничего худого.
– Подозревают, что я порчу ей жизнь, – говорила Моргиана, как бы не слыша Еву. – А я часто заменяла ей мать. Но, хорошо, я прощаю вас; вы иногда очень наивны. Должно быть, вы ее действительно любите. Любовь пристрастна. Однако надо вернуться.
Моргиана прошла мимо Евы, ничего более не говоря, и та, несколько задержавшись, чтобы улеглось раздражение, последовала за ней. По дороге она остановилась возле трюмо, чтобы сделать веселое лицо, и заметила, что ее улыбка привлекательна. Это помогло ей сохранить улыбку при входе в комнату; весьма кстати здесь был Детрей, сидевший поодаль от кровати Джесси, которая держала принесенные им цветы.
– Мы советовались, не перевезти ли тебя, Джесси, в «Зеленую флейту», – сказала Ева, взглядывая на совершенно спокойную Моргиану, – но я согласна, что там будет не так удобно.
– Ну, конечно, – сказала Моргиана, – Ева придумывает опрометчиво.
– Фу, глупости! – заметила Джесси. – Для этого выходить?! Ева, Детрей очень мил! Он дал мне цветы!
– Но не конфеты?
– Конечно, нет, – сказал Детрей. – Мне это запрещено. Любовь уже поразила его. Он чувствовал ее силу, еще когда поднимался в подъезд, по тяжести ног и тяжелому волнению, мешающему непринужденно дышать. Невменяемый, Детрей тем не менее довольно искусно притворился вменяемым и спокойным с момента, когда увидел похудевшую Джесси, что показало ему ее не в облаках, подобной заре, а земной, подверженной болям и все же единственной во всей истории человечества. Разговор едва начался, как пришла Ева и Моргиана. Последняя никогда не слыхала о Детрее; Джесси, познакомив их, ничего не упомянула о шляпе.
– Ну, Джесси, я ухожу, – сказала Моргиана, подходя к кровати сестры. – Ничего серьезного, конечно, нет; я вижу, все будет хорошо.
– Прощай, Мори! – сердечно ответила девушка, приподнявшись и охватив талию Моргианы, причем протянула губы. – Ты когда приедешь? Не знаешь? Смотри приезжай и… вот, нагнись, я тебя поцелую.
