Николай Гарин-Михайловский - Очерки и рассказы (сборник)
Добежали… Взяли первую линию… на вторую пошли… Но такой огонь открыл неприятель, точно весь ад навстречу полетел.
Батальонный повернулся было, поднял руку, – сказать, вероятно, что-то хотел, – и свалился как подкошенный… Ротный свалился… Полковника уже пронесли на носилках. Кричит товарищу, полковнику другого полка:
– Прими полк мой…
Два обер-офицера из всего состава офицеров полка осталось.
А оттуда еще сильнее огонь: духу не переведешь, как градом сыплют пули и картечь: солдаты кучами валятся, и нет ходу вперед.
Слышат – играет горнист отступление, и бросились все, кто как знал, назад.
Из всего полка тысяча триста только человек возвратилось. Не возвратился фельдфебель.
Выстроили полк, смотрит рота: нет фельдфебеля Степана Петровича.
Не рад и жизни Немальцев: что с ним? Убит, ранен, в плен попал?
Ночь пришла. Стали вызывать охотников – раненых собирать. Вызвался и Немальцев, думает: «Не даст ли господь разыскать фельдфебеля?»
Ползут… ночь темная…
– Братцы, вы?
Бросились: фельдфебель.
Лежит, бок распоротый… В памяти еще…
Рассказал, как французы к нему подходили: «Что, русс, ранен?» – «Ранен». – «Нехорошо». Виноградной водки ему оставили, сухарей.
Слушают охотники фельдфебеля, а время идет…
Говорит Степану Петровичу офицер:
– Что же теперь делать? Не жилец ведь ты, голубчик… Взять тебя – другого, который жил бы еще, не унесем.
Слушают солдаты, потупились. Слушает Степан Петрович, вздохнул, на минуту закрыл глаза и говорит:
– Идите с богом… верно, не жилец я больше, ваше благородие… идите, других спасайте, а мне уж недолго…
Попрощались с ним солдаты и поползли от него.
Прощается Лукьян Васильевич…
– Сон-то вот что значит, Лукьян Васильевич…
– Ах, голубчик, Степан Петрович, как же оставить тебя? Не могу я…
– Иди, иди… – строго говорит фельдфебель, – что ты?
И глядит Степан Петрович вслед товарищам: не слыхать уж их… Только темная ночь, последняя страшная ночь его на земле, смотрит на него отовсюду…
Кончилась севастопольская кампания. Еще семь лет послужил Немальцев и по красному билету через пятнадцать лет домой собрался.
Перед самым уже уходом едет как-то раз с ротным Немальцев, и говорит ему ротный:
– Немальцев, женись на моей горничной… Ты молодец, она, видишь сам, какая.
Повернулся к нему с козел Немальцев и говорит:
– Я ведь, ваше высокоблагородие, женат.
– Что ты врешь?
– Так точно.
– Да ведь в списках ты холост?
– Не могу знать, а только что я женат: Ириной и прозывается жена моя.
И рассказал ему все Немальцев.
Говорит ему ротный:
– Да ты что ж? только час и видел свою жену?
– Так точно.
– Так ведь старуха она теперь…
– Какую господь дал.
IVПривел наконец господь удостоверить свою Ирину. Честно прожила, честно встретила после пятнадцатилетней разлуки своего мужа Ирина.
Только год с небольшим и отдохнул от трудов и походов Немальцев. А там опять угнали его на польскую войну. Родила ему двух сыновей Ирина.
Тяжело было подыматься в новый поход.
Тяжело ли, легко – знает бог да Немальцев, николаевский солдат.
Пошел и еще пять лет тянул лямку: спасибо, севастопольская кампания помогла – месяц за год пошел, – пять лет меньше.
По второму призыву только по вольной воле на театр военных действий шли.
На войну не пожелал идти Немальцев, и назначили его в резервный батальон в Пскове обучать новобранцев.
Стал и Немальцев старшим. Дело он свое хорошо знал, был исправен по службе, новобранцев не обижал, объяснял толково и так и думал, что, бог даст, шутя его служба пройдет.
Однако не вышло так.
Стал каптенармус недодавать новобранцам муки. Сказали Немальцеву о том новобранцы. Он к каптенармусу. Тот туда-сюда:
– Курков, дескать, поломали они на пятнадцать рублей, ну и приказано из довольства удерживать.
– Первое, – говорит Немальцев, – триста человек по фунту в день, так тут что ж такое – пятнадцать рублей за курки? Два дня и квит. Второе – и курки-то старые, ведь резервисты поломали.
Молчит каптенармус, а Немальцев и говорит ему:
– Как хотите, а грех все-таки на вашей душе с ротным будет.
Каптенармус ротному рассказал, и стал тот на Немальцева коситься.
А тут и со старыми резервистами вышла история. Пристали они к артельщикам, почему пища плоха. Артельщики туда-сюда: надо оправдаться, – и сказали, что ротному отпускается масло, крупа, мясо. Вышел бунт. «Как так? Ротному не полагается довольствоваться из котла, – ему пищевые особо отпускают, – не давать». Дежурный как раз Немальцев. Приходит денщик от ротного: несет бутылку для масла, мешочки для крупы, мяса. Немальцев объясняет ему: так и так, рота не желает больше отпускать.
Так ни с чем и ушел денщик. Ротный только спросил его: «Кто дежурный?» Вечером приходит Немальцев с рапортом: столько-то здоровых, столько-то больных, столько на довольствии было.
Только вошел и начал было, а ротный: «Пошел вон!»
Повернул направо кругом Немальцев и марш за дверь. Еще больше стал коситься ротный на него. Еще больше старается по службе Немальцев. По службе привязаться нельзя, другим донял.
Потребовали в Варшаву семьсот новобранцев, а с ними четырех старых унтер-офицеров.
– Немальцев! К майору.
Пошел Немальцев. Встречает своего ротного: так и так, требовали? Покраснел ротный, отвернулся: «Иди, говорит, к новому майору». Приходит Немальцев к майору, который принимать отряд назначен.
– Ну, что ж, Немальцев, – говорит ему майор, – ротный тебя назначил в Варшаву.
– Воля ваша, – говорит Немальцев.
– Да как же тут быть? Ведь ты призывной, – тебя против воли нельзя посылать?
– Не могу знать.
– Сердит, что ли, на тебя ротный?
– Не могу знать.
– Если сердит, доймет ведь он тебя, если не пойдешь.
– Так точно.
– Пойдешь уж разве?
– Что ж, – говорит Немальцев, – за царем служба, за богом правда не пропадет: пойду.
– Так вот что, Немальцев, ты уж распишись, что по доброй воле идешь.
Расписался.
Так нежданно-негаданно попал опять на войну Немальцев.
Принял новый майор солдат, выстроил их во фронт и спрашивает ротного:
– Хочу я к родным заехать, – кому команду доверить?
Ротный исподлобья смотрит и говорит:
– Сдайте Немальцеву.
Можно на него положиться?
– Можно вполне.
Повел в Варшаву команду Немальцев. На ночевку разбросается отряд: где за семь верст, где за пять, всех в одно место не уложишь ведь. А тут унтер докладывает ему: так и так, солдатики вещи продают казенные.
Как раз и майор приехал уже тогда от родных. Докладывает ему Немальцев.
– Не иначе, – говорит, – что надо у них все лишнее отобрать да в тюки и на подводы, а в Варшаве раздать.
– У меня, – говорит, – денег не припасено для этого.
Так и осталось это дело.
Пришли в Варшаву. Майор сел на извозчика и в город. Крикнул только:
– Я артиллерийских сдавать еду.
Тут подъезжает адъютант.
– Где ваш майор?
– Уехал артиллерийских, – говорит Немальцев, – сдавать.
– Сегодня под вечер, – говорит адъютант, – приходи за приказанием ко мне.
– Ваше высокоблагородие, а вы где изволите проживать?
– Найдешь! Язык до кабака доводит.
Сел на извозчика и укатил.
Туда-сюда бросился Немальцев. Посоветовали ему в штаб бежать. Кое-как разыскал штаб. Попросил там писарька одного:
– Какой, дескать, адъютант назначен нас принимать?
Говорит писарь:
– Стоит он во дворце Замойского.
– А где это?
– Ну, уж это на улицах ищи.
Вышел Немальцев на улицу: темнеет, а он без тесака, как раз ночной обход схватит.
Спросил куда и айда бежать. Разыскал адъютанта, говорит тот ему:
– Завтра в девять часов утра генерал будет смотреть отряд. Уведомь своего майора.
Поворотился Немальцев направо кругом, вышел на улицу и думает: «Где я своего майора искать теперь буду?»
Побежал по гостиницам. А ночь, военный обход, что ни шаг: «Стой». Объяснит Немальцев им, и дальше.
Разыскал. Уже утро. Опять беда: нет дома.
Сел и ждет Немальцев.
Солнце уж взошло, когда приехал майор.
– Что тебе?
– В девять часов смотр назначен.
– Хорошо – ступай…
Отправился к отряду Немальцев. Только поспел построить людей, уже девять часов: катит генерал с тем самым адъютантом. А майора нет. Подъехал, поздоровался.
Выступил Немальцев, отрапортовал.
– Где твой майор?
– Артиллерийских сдает.
А адъютант говорит:
– Со вчерашнего дня все сдает.
Помолчал генерал и пошел по фронту. Плохо: у кого только торба пустая вместо вещей… Другие и шинели и мундиры выменяли. Один перевязал сапог мочалой, чтоб подошва не отвалилась, – только на паперть его.
– Это что ж такое?
– Так и так, – докладывает Немальцев.
– А ты чего смотрел?
Ушла душа Немальцева в пятки: молчит. Адъютант говорит:
