Ярослав Гашек - Похождения бравого солдата Швейка во время Мировой войны Том II
Балоун передал Швейку, что господин поручик посылает ему десятку, чтобы он, Швейк, разыскал на вокзале что-нибудь вкусное поесть; потом он со вздохом вытащил из чемодана поручика Лукаша коробку сардин и с тяжелым сердцем понес ее своему барину.
Бедняга так радовался, что поручик как будто забыл про эти сардинки, а вот теперь все пропало! Поручик оставит их, вероятно, у себя в вагоне, и Балоун их больше не увидит. Балоун чувствовал себя обездоленным.
— Так что, дозвольте доложить, господин поручик, вот они, ваши сардинки-то, — с горечью промолвил он, передавая коробку ее собственнику. — Прикажете открыть?
— Нет, нет, Балоун, не надо. Отнеси ее опять на место. Я хотел только удостовериться, не запустил ли ты туда свою лапу, потому что мне показалось, когда ты принес мне кофе, что у тебя губы как будто в масле. .. А что, Швейк уже пошел?
—Так точно, господин поручик, пошел — вздохнув с облегчением, ответил Балоун. — Он сказал, что господин поручик останутся довольны и что все будут господину поручику завидовать. Он пошел куда-то с вокзала и сказал, что знает тут все места до самой Ракош-Палота, и что если поезд уйдет без него, то oн отправится в автомобильную роту и догонит нас на автомобиле на ближайшей станции. И еще он сказал, что пусть у нас не беспокоятся, что он знает свой долг и нагонит наш эшелон, если бы даже ему пришлось нанять за свой счет извозчика до самой Галиции, и что деньги, которые он потратит на извозчика, у него можно удержать из жалованья. Так что вам ни в коем случае не надо о нем беспокоиться, господин поручик!
— Пшел вон! — уныло промолвил поручик Лукаш...
Из канцелярии коменданта пришло сообщение, что поезд пойдет только в два часа дня на Гэдэллэ-Ошо и что офицерам будет выдано по два литра красного вина и по одной бутылке коньяку. Говорили, что это вино — какое-то не дошедшее по назначению пожертвование в пользу Красного Креста. Как бы то ни было, это вино словно с неба свалилось, и в штабном вагоне сразу стало весело. Коньяк был марки «Три звездочки», а вино — хороший лафит.
Только поручик был все время чем-то удручен. Прошло уже более часа, а Швейк все еще не возвращался. Прошло еще полчаса, и тогда к штабному вагону стала приближаться странная процессия, вышедшая из канцелярии коменданта станции.
Впереди шествовал Швейк, серьезно и с больше достоинством, точно древний мученик-христианин, которого ведут на арену цирка.
Его сопровождали по одному с каждой стороны венгерские гонведы с примкнутыми к винтовкам штыками. Слева выступал взводный из команды, охранявшей вокзал, а за ним видны были фигуры — женщины в красной юбке со складками и мужчины в венгерских сапогах, круглой маленькой шляпе и с подбитым глазом; в руках у него была испуганно кудахтавшая курица.
Вся эта компания полезла в штабной вагон, но взводный прикрикнул на человека, державшего в руках курицу, и на женщину и потребовал, чтобы они оставались на платформе.
Когда Швейк увидел поручика Лукаша, он многозначительно подмигнул ему.
Взводный попросил разрешения переговорить с начальником 11-й маршевой роты и передал поручику Лукашу протокол, составленный в комендатуре; поручик с ужасом прочел:
Начальнику 11-й маршевой роты 91-го пехотного полка для дальнейшего направления. При сем препровождается рядовой пехотного полка Швейк Иосиф, состоящий по его словам ординарцем означенной маршевой роты 91-го пехотного полка, по обвинению в грабеже, учиненном у супругов Иштван из Ишатарчи, в районе станционной комендатуры.
Основание: Рядовой пехотного полка Швейк Иосиф самовольно завладел за домом супругов Иштван в Ишатарче в районе станционной комендатуры бегавшею по двору и принадлежащею означенным супругам Иштван курицею, а также нанес хозяину курицы, пытавшемуся отнять ее у него, при сопротивлении удар в правый глаз, — вследствие чего был задержан подоспевшим патрулем и препровожден в свою воинскую часть, а курица возвращена хозяину.
Дежурный офицер (подпись).
Когда поручик Лукаш расписывался в принятии Швейка, колени у него дрожали.
Швейк стоял очень близко от него и заметил, что поручик забыл пометить число месяца.
— Так что дозвольте доложить, господин поручик, — сказал он,— у нас сегодня двадцать четвертое. Вчера было двадцать третье мая, когда Италия объявила нам войну. Когда я теперь выходил за ворота, никто ни о чем другом и не говорил, как только об этом.
Гонведы и взводный удалились, и остались только супруги Иштван, то-и-дело пытавшиеся пролезть в штабной вагон.
— Если бы у вас была еще пятерочка, господин поручик, — повествовательным тоном начал Швейк, — мы могли бы эту курочку купить. Дело в том, что это разбойник хочет за нее пятнадцать гульденов, но тут он уже считает и десять гульденов за свой подбитый глаз. Но мне кажется, господин поручик, что десят гульденов за какой-то паршивый глаз слишком дорого. Вот у нас в кабачке «Старуха» токарю Матвею выбил кирпичом всю челюсть с шестью зубами, и это обошлось всего-на-всего в двадцать гульденов, а ведь тогда деньги стоили гораздо дороже, чем теперь... Чтoбы повесить человека, и то у нас в Праге платят палачу только четыре гульдена, а тут…
— Поди-ка сюда, — позвал Швейк человека с подбитым глазом и курицей в руках, которую он взял из рук своей супруги. — А ты, старуха, оставайся там.
Тот вошел в вагон.
— Он понимает немного по-немецки, — заметил Швейк — знает все ругательства и сам тоже может довольно хорошо ругаться по-немецки.
— Ну, так вот десять гульденов, — обратился он к нему: — Пять гульденов за курицу и пять за подбитый глаз. Понял? Здесь штабной вагон, бродяга! Давай курицу-то!
Он сунул ошеломленному человеку десять гульденов, взял у него курицу, свернул ей голову; потом выпроводил его из вагона, причем по-приятельски схватил его за руку и от души потряс ее, приговаривая:
— Ну, прощай, прощай, друг! Проваливай, проваливай! Полезай к своей старухе! Не то я тебя мигом турну отсюда!
— Так что видите, господин поручик, все можно очень даже хорошо уладить, — сказал Швейк поручику Лукашу. — Лучше всего, конечно, делать тихо, мирно, без скандала… А теперь мы с Балоуном сварим вам такой суп из курицы, что в Семиградье пахнуть будет.
Поручик Лукаш не мог больше стерпеть; он выбил злосчастную курицу из рук и заорал:
— А вы знаете, Швейк, что заслуживает солдат, который в военное время грабит мирное население?
— Так точно, господин поручик, знаю: почетную смерть через расстреляние! — торжественно ответствовал Швейк.
— Вы-то во всяком случае заслужили не больше веревки, Швейк, потому что вы первый начали грабить. Мерзавец вы этакий, негодяй… я право не знаю, как мне вас еще назвать!.. Неужели вы забыли свою присягу? Нет, у меня голова готова лопнуть!
Швейк вопросительно взглянул на поручика Лукаша и поспешно сказал:
— Никак нет, господин поручик, присягу, которую должны принести все наши воины, я никак не забыл. Так что дозвольте доложить, господин поручик, что я торжественно присягал моему державнейшему государю и повелителю Францу Иосифу I быть верным и беспрекословно повиноваться также и генералам его величества и вообще беспрекословно повиноваться всем моим начальникам и старшим, почитать их и защищать, исполнять все их распоряжения и приказания по всем служебным делам, во всякое время и при всяком случае (Швейк поднял курицу с полу и продолжал говорить, вытянувшись по-военному и глядя поручику Лукашу прямо в глаза), храбро и смело сражаться с каждым врагом, кто бы он ни был и где бы по воле его императорского и королевского величества от меня ни потребовалось — на воде, под водою, на суше, в воздухе, днем и ночью, в боях, наступлениях, отступлениях и во всех других военных начинаниях, словом — повсеместно, никогда не покидать моей воинской части, знамени и значков, никогда не входить ни в какие сношения с неприятелем, всегда вести себя, как воинские законы повелевают и честному воину приличествует, и таким образом с честью прожить и умереть, в чем да поможет мне господь! Аминь!.. А этой курицы, дозвольте доложить, господин поручик, я не украл и вообще, памятуя присягу, я вел себя, как следует быть.
— Брось курицу, сейчас же брось ее, ссскатина! — истерически крикнул поручик Лукаш, ударив Швейка свернутым в трубку протоколом по руке, в которой тот держал мертвую птицу. — Ты только взгляни на этот протокол. Вот тебе черным по белому: Препровождается рядовой пехотного полка Швейк Иосиф, состоящий по его словам ординарцем… по обвинению в грабеже... А теперь скажи мне, мародер, стервец проклятый — нет, я тебя еще когда-нибудь убью, понимаешь? — скажи мне на милость, бесстыжие твои глаза, как это ты мог так забыться?
— Никак нет, — мягко ответил Швейк, — тут просто произошло печальное недоразумение, и больше ничего. Когда я получил ваше приказание раздобыть вам что-нибудь хорошее поесть, или купить, я начал раздумывать, что бы мне такое сделать. Тут у вокзала вообще ничего нельзя было получить, кроме колбасы из конины и вяленой ослятины. Дозвольте доложить, господии поручик, я все очень подробно обдумал. В походе необходимо что-нибудь питательное, тогда можно будет легче переносить все военные тяготы. Ну, мне и захотелось порадовать вас — сварить вам, господин поручик, куриный бульон.
