Ромен Роллан - Очарованная душа
Завтрашний день начался. Занималась заря. Еще не было шести, когда Аннета встала, оделась, позвонила, отдала распоряжение, затем разбудила свою спутницу, которая не могла оторвать голову от подушки:
– Вставай! Выспишься в автомобиле...
Ей надо было помочь одеться. Аннета потащила ее за собой. Внизу, у дверей, их ждал мощный автомобиль Тимона. Аннета распоряжалась и действовала, как хозяйка. И потому ли, что тон у нее был внушительный, или скорее всего потому, что Тимон сам так наказал, но ей подчинялись, как если бы она и в самом деле была хозяйкой. Девочка, еще не оправившаяся от ночных треволнений и выпитого вина, почти тотчас заснула; Аннета поудобней положила ее голову на подушки, а сама в полудремоте смотрела усталыми глазами, как пред нею, точно в кино, развертывалась белая дорога, мелькали изгороди, поля, города, облака дыма – и битвы ее жизни. В Париже она доставила свою, наконец проснувшуюся подопечную к ней в дом, а затем поехала к себе отдохнуть, – она вполне заслужила этот отдых.
Сон у нее был тяжелый и часто прерывался, и тогда сквозь ноющую боль во рту проступала одна-единственная, ясно осознанная мысль: «С Тимоном кончено!..» И тем не менее она ничуть не была удивлена, когда к вечеру, уснув, наконец, спокойно, была разбужена звонком. Она не стала гадать, кто бы это мог прийти. Но, отворив дверь, сочла вполне естественным появление могучей фигуры Тимона. Они не обменялись приветствиями. Аннета показала движением руки: «Войдите», – и прошла вперед. Он последовал за ней – боком, потому что коридор был узкий. Она быстро привела в порядок постель. Но ни разу не взглянула на себя в зеркало. Она лишь запахнула халат, указала Тимону на стул, а сама молча села в кресло у окна: она ждала. Ничто в лице Тимона не выдавало его намерений. Он был мрачен и хмур. Он знал, что ему надо сказать, что он хочет сказать. Он не собирался приносить извинения. Но когда он увидел эти строгие глаза и разбитый рот, он забыл все, с чем пришел. Он видел только этот рот. И неуклюже, просто чтобы хоть что-нибудь сказать, он спросил, как она себя чувствует. Она ответила холодно:
«Хорошо», не давая себе труда что бы то ни было прибавить. И, так как он все еще не мог оторвать взгляд от ее рта, она проговорила:
– Прекрасная работа!.. Вы довольны?
И показала сломанный зуб.
Тимон злобно стиснул кулаки и выругал себя:
– Мерзавец! Аннета продолжала измерять его взглядом.
– Ругай меня! – сказал он.
– Это лишнее. Ведь вы сами себя ругаете, – с презрением произнесла Аннета.
– Что я могу сделать?.. Заплатить тебе за твой зуб? Этого недостаточно... Если бы я мог заменить его одним из моих собачьих зубов!..
– Нет, – возразила Аннета, – не будем говорить о собаках!
Тимон растерялся, заерзал на стуле.
– Чего ты хочешь? Возмещения убытков?
– Лучше было бы для начала попросить у меня прощения.
Просить прощения Тимон не привык. Надо или давить, или быть раздавленным. Просить прощения или прощать – все это не имеет хождения на бирже, это потерянное время. Тимон счел бы более естественным, если бы Аннета, в свою очередь, выбила ему зуб. Заметив его колебания, она сказала:
– Не делайте этого, раз вам самому это в голову не пришло! Мне это не нужно! И я предпочитаю сказать вам заранее, что это ничего не изменило бы в моем решении.
– В каком решении?
– Не иметь больше дела с вами.
Тимон задвигал своими страшными бровями. По его лицу, по его судорожно сжимавшимся кулакам видно было, какая в нем происходит борьба. Наконец он сказал:
– Заставлять тебя не стану... Конечно, если бы я мог... (Его руки снова задвигались. Аннете он на мгновение представился Ассурбанипалом, и она увидела, как он разламывает ей хребет своей тяжелой пятой...) Но все-таки, если бы я тебя спросил...
Он чуть было не сказал: «Сколько ты хочешь?» Но инстинкт предупредил его, что заговорить в такой момент о деньгах, значит наверняка привести дело к разрыву. Он сказал – и сам был удивлен, услышав эти слова:
– Если бы я тебя попросил... Если бы я...
Аннета сидела, заложив ногу за ногу, рассеянная, высокомерная. Тимон с минуту смотрел, как она покачивает босой ногой, наполовину высунувшейся из комнатной туфли. И внезапно нагнулся, схватил эту босую ногу и приник к ней своими толстыми губами.
Аннета тоже не стала раздумывать. И не стала скрывать свое отвращение. Резко, гневно отдернула она ногу от морды, которая позволила себе, пусть почтительно, но завладеть ею, и при этом сильно ударила Тимона по губе. Она была в ярости. Он тоже. Он прорычал:
– Значит, я тебе очень противен? Она прошипела:
– Да! Ах, с каким наслаждением стер бы он ее в порошок!.. Но он себя поборол. Склонив свою огромную побежденную голову, он проговорил:
– Прости! На сей раз Аннета увидела в роли Ассурбанипала себя самое.
Теперь уже она попирала бритую голову негритянского царька. Видение промелькнуло мгновенно. Однако оно было так отчетливо, точно все это произошло в действительности. По телу Анкеты пробежала дрожь удовлетворения.
Потом, успокоившись, она сказала:
– Почести вам были возданы ногой... Охота кончилась... Итак, Тимон, покончим со всей этой историей!
Тимон поднял голову (эта проклятая женщина сбивала его с толку...) и увидел рот Аннеты, увидел рану, которую озаряла строгая улыбка... Но сломанный мост был восстановлен. Он прошел по этому мосту.
– Покончим! Ловлю тебя на слове.
– А я никакого слова еще не сказала. Я еще не поставила своих условий.
– Но ты не уходишь! – сказал он уверенно.
– Я еще ничего не сказала.
– Ты говоришь, у тебя есть условия? Я их принимаю. Значит, ты не уходишь.
– Я остаюсь, – пожимая плечами, сказала Аннета, – пока не будут закончены текущие дела.
– Отлично! – сказал Тимон. – Это еще не скоро.
Аннета пожалела, что неосторожные слова сорвались у нее с языка. Тимон заметил это и проявил великодушие:
– Я не стану удерживать тебя против твоей воли. Если ты меня возненавидела после вчерашней сцены, – я это понимаю, – уходи! Ты мне нужна, ты для меня гораздо больше, чем секретарша, – ты моя узда. Правда, не очень весело обуздывать такое животное, как я. Я это признаю. Ты вправе сказать: «Довольно с меня!..» Ты свободна. Я тебя недостоин.
Аннета была тронута.
– Я остаюсь, Тимон, – сказала она. – Что ж, тем хуже для тебя! И для нас обоих! Либо узда лопнет, либо зубы поломаются.
– Пусть уж в следующий раз это будут мои! Внешне положение Аннеты в редакции не изменилось. Она по-прежнему сидела за своим столиком, рядом с большим письменным столом Тимона. Но очень скоро все заметили, что у хозяина изменился тон, что он стал к ней внимателен. Конечно, распухшие губы Аннеты привлекли всеобщее внимание, вызвали много толков о том, что произошло ночью в замке; ходили самые фантастические слухи. Слухи эти были довольно противоречивы, но безусловно установленным считалось то, что последнее слово осталось за женщиной... Ну и баба! И как же она здорово скрывала свою игру!.. Она по-прежнему знала свое место, так же внимательно и усердно исполняла все распоряжения хозяина, никогда не высказывала ему своего мнения о чем бы то ни было при посторонних, если он сам ее не спрашивал, и на людях продолжала говорить ему «вы». Но стало известно, что, как только дверь закрывалась, Аннета переходила на «ты», между ними возникали споры, и Тимон – самое трудное для такого деспота!
– выслушивал ее не перебивая. Сотрудники гнусными остротами мстили Аннете за ее тайную власть, хотя должны были бы скорее радоваться, ибо она действовала на Тимона благотворно. Аннета не знала подробностей, но она хорошо знала человеческое недоброжелательство и обо всем догадывалась: она дошла до той степени добродушного презрения, когда человек становится безразличным к таким вещам. В глазах Тимона это было не последним достоинством Аннеты, ибо его презрение было не добродушным, а сокрушающим. Тайна заключалась в том, что Аннета не старалась использовать свое положение в своих интересах, – она принимала к сердцу интересы Тимона.
Интересы или «интерес»? (В век классицизма сказали бы высокопарно:
«Славу»...) Да, ей хотелось, чтобы эта сила, скопившаяся на пустом месте, по крайней мере возвела себе пирамиду, которая возвышалась бы над песками. Ей хотелось именно на это употребить свое влияние, которым она пока (надолго ли?) пользовалась. И она наметила путь, по которому старалась направить Тимона. Постоянно вращаясь в самой гуще интриг, которые плели бароны-разбойники из промышленного и делового мира, она научилась кое-как разбираться в политике. А инстинкт заставлял ее, – правда, безотчетно, – склоняться в пользу партий, которые ставили своей задачей защиту и освобождение эксплуатируемых. СССР, на который столько клеветали – и неизвестно, кто больше: невежественные туристы, заносившие на бумагу свой детский лепет, поколесив две недели по стране, или профессиональные лжецы своими отравленными перьями, – оставался для Аннеты загадкой, но загадкой манящей. Она ясно чувствовала, что именно там находится необходимый противовес чудовищной глыбе Реакции, под бременем которой трещали кости Запада. И, еще не имея твердого и определенного намерения, она все же старалась перетянуть решающий вес Тимона именно на эту чашу.
