Йен Бэнкс - Бизнес
Я внимательно посмотрела на него.
— Скучаете по дому, Сувиндер?
— Пожалуй, да, немного скучаю. — Он встретился со мной взглядом и тут же отвернулся. — А вы, Кейт, в Тулане были только один раз, верно?
— Да, только в тот раз, и то недолго.
— Тогда был сезон дождей. Вы не видели мою страну, когда там красивее всего. Вам обязательно нужно еще раз туда съездить. В это время года у нас очень красиво.
— Не сомневаюсь. Как-нибудь приеду.
— Это будет для меня огромной радостью. — На его лице мелькнула улыбка.
— Вы очень добры, Сувиндер.
Он прикусил губу.
— Итак, Кейт, дорогая, может быть, вы мне скажете, почему у вас был такой подавленный вид?
Не знаю, то ли я скрытная от природы, то ли за время работы у меня сложилась привычка быть всегда настороже и никому не открывать душу, но, как правило, я не распространяюсь о том, что у меня за кадром (как выразились бы в Голливуде). Так или иначе, я ответила:
— Фейерверки всегда навевают на меня легкую грусть. Это, конечно, всегда праздник, но немного грустный.
— Что же в нем грустного? — недоуменно развел руками Сувиндер
— Наверное, воспоминания детства. У нас вечно не хватало денег на фейерверки, да и вообще мама никакой пиротехники терпеть не могла; она даже от грома под кухонным столом пряталась. Единственный раз в жизни мне дали пару петард. И одной из них меня угораздило обжечься. На всю жизнь шрам остался, видите? — Я показала ему левое запястье.
— Надо же… Где-где, простите?
— Вот здесь. Конечно, совсем маленький, скорее на родинку похож, но все равно.
— Грустно, когда детство проходит без фейерверков.
Я покачала головой.
— Да нет, дело не в этом. Мы с ребятами выходили из положения так: каждый год шестого ноября обегали наш городок и собирали использованную пиротехнику. Выкапывали из земли римские свечи, прочесывали окрестные леса и сады в поисках ракет. Каждый пустырь обшаривали — искали эти яркие картонные трубочки. Они всегда были насквозь мокрые, уже расклеивались, пахли сыростью и пеплом. А потом каждый бежал к себе во двор, чтобы сложить находки в огромную кучу, словно они были новехонькими. Победителем считался тот, кто больше всех набрал этих размокших оболочек — чем толще и длиннее, тем лучше. Я тогда заметила, что выгоднее ходить за ними подальше — туда, где развлекались состоятельные горожане.
— Вот оно что. Значит, вы не просто убирали мусор?
— Выходит, попутно мы и это делали, но главное было — опередить других.
— А что же тут грустного?
Я вгляделась в его широкоскулое, смуглое, печальное лицо.
— Да то, что сгоревшая, размокшая пиротехника — это воплощение безнадежности и никчемности; когда я о них вспоминаю, на меня накатывает грусть: ведь этот хлам считался у нас богатством. — Я пожала плечами. — Вот и все.
Принц помолчал. Еще несколько ракет осветили небо над Хэрроугейтом.
— А мне фейерверки внушали страх, — признался он. — В детстве.
— Из-за грохота?
— Да. У нас принято устраивать фейерверк по случаю многих церковных праздников и в день рождения монарха. Отец всегда настаивал, чтобы самую огромную и трескучую ракету запускал я. Меня это не на шутку пугало. Накануне я даже не мог спать. Нянька залепляла мне уши воском, но все равно, стоило мне взяться за эту толстую ракетницу, как я приходил в ужас и начинал плакать. Отец этого не выносил.
Сначала я ничего не ответила. Мы смотрели, как далекие бесшумные искорки взмывают вверх, рассыпаются и падают.
— Ну, Сувиндер, теперь-то вы главный, — заметила я. — Если пожелаете, можете вообще запретить фейерверки.
— Нет, ни за что. — Похоже, сама мысль об этом его возмутила. — Никогда этого не сделаю. Нет-нет, ни в коем случае, это же традиция, и потом, с годами я стал воспринимать их спокойнее. — Он нерешительно улыбнулся. — Можно даже сказать, полюбил.
Я тронула его за руку.
— Это замечательно, принц.
Он опустил глаза на мою руку и, по всей видимости, собирался что-то сказать. В этот момент в дверях, покашливая, появился его секретарь, Б. К. Бусанде.
Сувиндер Дзунг оглянулся, кивнул, потом огорченно улыбнулся.
— Мне нужно идти. Доброй ночи, Кейт.
— Доброй ночи, Сувиндер.
Он удалился быстрой, бесшумной походкой, а я, проводив его взглядом, повернулась к окну и стала ждать, когда над городом снова взметнутся огоньки, но их больше не было.
Глава 5
— Ну ты и стерва.
— Сама напросилась.
— Я помочь хотела.
— Я тоже.
— В каком смысле?
— Ну, ты так нахваливала этого доктора Пеггинга, что я решила подкинуть ему работы. А ты оплатишь. Больно подумать, как нуждается этот бедняга. И потом, сдается мне, ты все равно по нему сохнешь. Да, боюсь, тебе нужно будет еще целый год дополнительно лечиться, раз ты звонишь неизвестно кому и говоришь, что это — твоя лучшая подруга.
— Бывшая лучшая подруга.
— Да как ни скажи.
— Кейт, не будь такой гадюкой!
— Извини, Люс. Проехали?
— Ну что с тебя взять.
Подчиненные Жебета Э. Дессу дали знать, что середина недели — слишком поздно; они хотели, чтобы я все бросила и примчалась к ним.
Итак: сперва на «ланчии-аврелии» дяди Ф. — в аэропорт Лидса-Брэдфорда, где из-за какой-то идиотской отмены рейса Британских Региональных Авиалиний (судя по ругани моих несостоявшихся попутчиков, такое было обычным делом) мне пришлось взять напрокат вертолет. Я позвонила нашим адвокатам, чтобы они выставили счет БРА на соответствующую сумму, снятую с моей кредитной карточки. Полностью разделяю нелюбовь принца к вертолетам, да и вообще к легким летательным аппаратам — правда, исключительно из-за статистики.
С грехом пополам — до Хитроу на «беллджет-рейнджере»; деловитый пилот, к счастью, не отвлекался на болтовню; потом — в шикарном гигантском тюбике из-под сигары, в котором просверлили крошечные иллюминаторы, а на боку написали «Конкорд». Свободных мест не было, и меня подсадили к самодовольному менеджеру из рекламного агентства, такому же вызывающе шикарному, как наш самолет, причем вознамерившемуся извлечь максимум удовольствия из бесплатного шампанского, а также из двух часов нашей вынужденной близости. Я вставила в уши «затычки» от плеера и включила звук на максимум. Шерил Кроу перекричала моего соседа.
Дослушав альбом, я задремала и проснулась от болтанки, когда мы уже пошли на снижение сквозь облака. Я была в том полусонном, бестолковом состоянии, когда разумная часть сознания еще не успевает отозвать обратно ту часть, которая отвечает за сны и безумные идеи, и все выглядит как в бреду. Помнится, я видела далеко-далеко внизу американское побережье и думала: вот я здесь, а Стивен в Вашингтоне; случись теперь какая-нибудь тотально-глобальная катастрофа, мы хотя бы окажемся на одном континенте. А я, если выживу в мировых катаклизмах, пойду его искать. А миссис Б., может статься, трагически погибнет, и мы с ним начнем новую жизнь…
Стряхнув с себя это наваждение, я достала американские документы, чтобы после приземления без задержек пройти паспортный контроль.
Потом аэропорт Кеннеди, «боинг-737» до Чикаго (обед неаппетитный, зато кофе явно улучшился), изящный аэробус — «фоккер» на Омаху, а оттуда — невероятно шумный армейский вертолет «хьюи» до обширных владений Дессу на границе Небраски и Южной Дакоты: восемьдесят тысяч акров, расчерченных дорогами, словно параллелями и меридианами; равнины, кустарники, деревья, стада и неистребимая пыль. Второй пилот, который помогал мне пристегнуть ремень, заставил меня также надеть громоздкие зеленые наушники с перемычкой. Они погубили мою прическу, которая с честью выдерживала перелеты через океан и половину континента, но категорически не выносила шляп и тяжелых наушников.
Примерно через полчаса над грядой поросших соснами холмов мы попали в зону турбулентности. Съеденный мною обед намекнул, что внутри у меня ему неуютно и хочется на свободу. Я вспомнила неблагозвучное имя вертолета, «хьюи», и, чтобы отвлечься от мыслей о тошноте, стала вспоминать другие двусмысленные названия транспортных средств, но дальше «сикорского» и «хюндая» дело не пошло: болтанка вскоре прекратилась, и мой обед решил, что, по большому счету, ему и так неплохо.
Под вечер мы сели на пыльном аэродроме в каком-то пустынном захолустье, подняв в воздух необъятное желто-серое облако.
— Добро пожаловать на Большую Дугу, мэм, — сказал мне пилот.
— Благодарю вас.
Я неторопливо отстегнула массивную упряжь и повозилась с наушниками, дожидаясь, когда осядет пыль. К посадочной площадке с ревом подкатил древний армейский «виллис», который затормозил у вертолета, едва не попадая в радиус вращающегося пропеллера.
Под лазурным небом, испещренным розовыми полосками высоких облаков, метался сильный, резкий суховей. Где-то неподалеку стреляли из автомата — в воздухе разносилось беспрерывное «тра-та-та». Второй пилот забросил мои сумки на заднее сиденье открытого джипа и побежал обратно к «хьюи», который уже собирался взлетать.
