Александр Ванярх - Перестройка
Исаев, схватив его за шиворот, усадил тут же. Быстро обыскал обоих, но ничего не нашел.
— Детей к машине, быстро!
Андрей с детьми почти бесшумно исчезли.
— Запомните, вы, оба! — прохрипел Иван, — сделаете еще что-нибудь, — из-под земли найду! Сидите тут, я за вами пришлю!
«Где же оружие?» — подумал Иван, выбегая из подвала.
Тихая лунная ночь. Совершенно белая беременная луна освещала тускло-молочным светом притихший город. А вокруг — ни звука, только где-то во дворе противно и с надрывом заорала кошка, потом еще раз и еще.
Иван, посмотрев по сторонам, держась темной стороны улицы, пригнувшись, ускоренным шагом пошел к машине.
— Ну, все в сборе? — как можно веселее сказал Иван, садясь за руль, — Андрей, тебя домой?
— Домой я бы не хотел, маме можно позвонить.
— Стоп, чуть не забыл, надо же позвонить в скорую. — И Исаев выскочил из машины, тут же, из автомата, позвонил.
— Вот народ, не верят! Поехали. Егор, ты чего молчишь?!
— А Егорка не умеет говорить, — сказала сестренка Андрея.
— Как не умеет? Егорка, что случилось?!
Подъехали к дому.
— Пошли все быстренько за мной! Андрейка, иди последним!
— Понял, понял, вы на каком этаже?
— Тут рядом, второй.
Оксана, увидев столько детей, не на шутку испугалась.
— Неужели они всех там держали? Чьи же это дети?
— Тихо, подожди, веди их в ванную, а я разберусь с этим.
И Иван подошел к киномеханику, все так же стоявшему с петлей на шее и испуганно озиравшемуся.
— Ну, тебе повезло, гад, чьи те двое, мальчик и девочка, знаешь?
— Офицеров, мальчик — командира десантно-штурмового батальона, девочка — поэта...
— Эту я знаю, а другая, — перебил его Иван.
— Вторая — полковника Егорова.
— Точно Егорова?
В дверь постучали.
— Кто? — спросил Иван.
— Это я, бабушка Марины Егоровой, увидела машину.
Исаев открыл дверь.
— Вы ее привезли?
— Привез, а ваш Олег трус и подлец он убежал.
Но старуха его не слушала, она метнулась в комнату, услышав детские голоса.
— Оксана, никого не пускай, я скоро вернусь!
Иван с киномехаником вышел на улицу. Подошли к машине, стали с неосвещенной стороны.
— Так, считаем, что инцидент исчерпан. Я знаю, живешь ты рядом, дойдешь сам. Очень прошу, — уже почти мирно говорил Исаев, развязывая руки киномеханику, — обходи меня десятой дорогой, иначе не сносить тебе головы!
Тоскливо трещали сверчки, где-то в частных домах снова противно заорала кошка. Ни ветринки. Во дворе ни звука, сначала были слышны шаркающие шаги киномеханика, но и они стихли.
— Слава тебе, Господи, — глядя на мерцающее звездами небо, проговорил Иван и быстро перекрестился. Постоял еще пару минут возле машины и пошел в сторону училища. Там, прямо у входа, на ступеньках, сидел сторож, пожилой мужчина, украинец по национальности.
— Чего, Егорыч, забув? Сына найшов?
— Да нет, не забыл, тут у меня один тип сидит, в оружейке, только ты ничего не видел. Вот он и похитил Егорку, но все уже позади, так что я выпускаю этого бандита, а ты ничего не видел.
— Так я чего, само собой.
Пришлось Исаеву отвезти Мокану на его работу, проследить, чтобы он сел в свой белый «жигуленок» и выехал со двора больницы. Только тогда Иван успокоился.
Вернулся домой. Оксана сидела на кухне, глаза ее были полны слез.
— Что еще стряслось?
— Егорка не разговаривает, я проверила, вроде бы все в порядке, а вот молчит.
— Надо подождать пока, может, на нервной почве. Ты никуда не звонила?
— Зачем звонить-то?
— А как же, мальчика-то надо вернуть.
— Я их уложила спать. А которого, их там двое?
— Который поменьше.
— Тарасика? Чудненький мальчик, как картинка.
— Это сын командира батальона.
— Так уже два ночи.
— Ну и что, небось, родители маются.
Позвонил оперативному, тот дал адрес командира и телефон.
«Я вас очень прошу, подождите до утра, он у нас спит вместе со всеми детьми».
Но родители Тарасика приехали буквально через двадцать минут, и увезли мальчика домой.
Кажется, дети не до конца осознавали то, что с ними происходило. Они просто безропотно подчинялись старшим, не протестуя и особо не переживая.
Мать Тарасика, целуя свое чадо, плача и смеясь, все говорила и говорила: «Миленький ты мой, родненький, светлячок». А малец, сонно поводя глазами, норовил прилечь матери на плечо. Наконец все утихло. Исаевы остались одни. Через открытую форточку Иван услышал, как где-то пропел петух.
— Никогда тут не слышал петухов.
— Ванечка, теперь нам тут не жить, надо срочно уезжать куда-нибудь. Они этого так не оставят. Жалко все бросать, но жизнь дороже всего, начали с Егора, неизвестно, чем закончат.
Опять прокричал петух.
— Я тебе при увольнении говорил: поехали куда-нибудь в Россию, и льготы у меня были, и квартиру можно было поменять, а теперь куда ехать, кто нас ждет? Мне кажется, нужно уехать пока к Силиным в Тирасполь, пожить там месяц-другой, а на работу ездить. Пусть Егорка с детьми Анатолия и Нины пообщается, глядишь — и все у него пройдет. Пока со школой повременим.
— Что пройдет, я не сомневаюсь. Это все на нервной почве. И все-таки в такой обстановке мы жить не сможем.
— Ладно, давай ложиться спать, уже скоро утро, вон петухи надрываются.
— Слушай, неужели Олег убежал? Такой крепкий парень и бросил свою же дочь! Это же, какое предательство! Как же он жить теперь будет?
— И это офицер, не зря я ненавидел его отца, так поступают только последние твари. Вон, Андрей, не только не испугался... Стоп, а где же пистолеты все-таки?
— Какие пистолеты?
— Да так, должны быть пистолеты, а их не оказалось. Минуточку, — Иван зашел в комнату, где спали дети и потихоньку прощупал карманы одежды Андрея, — ничего.
«Не может быть, чтобы у них не было оружия», — подумал Исаев.
Утром, чуть забрезжил рассвет, Иван поднялся: старая привычка, никак не мог избавиться от необходимости работать «от темна до темна». Умылся, всем почистил обувь, заглянул в детскую. Дети спали, за исключением Андрея. Он сидел на положенной на пол постели и, уронив голову на руки, упиравшиеся локтями на колени, еле слышно всхлипывал.
— Ты чего, Андрейка? — встав на колени и обняв голову мальчика, шепотом сказал Иван. — Ведь большой уже, не к лицу мужчине слезы. В нас должна выработаться злость, если нам кто-нибудь пакости делает. Ну, перестань, я тебя в обиду не дам.
И Андрей, обняв Исаева, затих у него на груди, изредка всхлипывая и тяжело вздыхая.
— Пойдем на кухню, пусть дети спят, там и поговорим, как мужчина с мужчиной... Ну, вот и хорошо, садись, «погутарим», как говорят на Дону. Так в чем проблемы.
— Мамку с папкой жалко, изгоняют нас отсюда, а ехать некуда, родственников нет. Мои-то оба детдомовские.
— Отца твоего я хорошо знаю, стихи у него классные. Помню, он поэму написал о нашей части, с эпиграфом:
Меньше работай,
Больше ешь;
Так сказал
Парфен Кулеш.
— А кто такой Кулеш?
— Был один дурак начальник политотдела.
— Вот этот «начпо», как говорил папа и не давал ему жизни. А тут он влез в политику, на митингах стал выступать, вот и лежит теперь в реанимации.
— Неужели так серьезно?
— Еще как! Но я им отомщу, поклялся.
— Мал ты еще для этого, надо подрасти.
— Да нет, уже могу, стреляю отлично.
— Из пистолета?
— И из пистолета тоже.
— И где же ты их спрятал?
— Да у вас же в машине.
— Это уже серьезно. Надо подумать.
— А чего думать, я знаю их в лицо!
— Кого знаешь?
— А тех, кто его бил! Отец тогда сказал, чтобы я вызвал милицию, еще когда те подходили к нему. Я шмыгнул за кусты туи, сбегал к автомату и позвонил, а когда возвращался, увидел милицейскую машину, знаю номер, те трое спешно сели в нее и укатили. А когда я подбежал, отец лежал без сознания.
— А дальше? В милицию, куда-нибудь заявляли?
— Мамка сказала, чтобы не говорил, иначе и меня убьют. Потом украли Оксанку.
— Твою сестренку зовут Оксана?
— Да, Оксана, а чего?
— Так, жену мою зовут Оксана. А как сейчас мать твоя себя чувствует?
— Плохо, у нее инфаркт.
— Как инфаркт?! Ты наверно что-то путаешь!
— Да нет, не путаю, она инвалид первой группы: не ходит, а после отца с сердцем плохо стало. Потом Оксанка, мамке еще хуже.
— Какой ужас, а как же она вас родила?
— Так это случилось в прошлом году. Она вишни рвала возле дома, подставила лестницу и упала с нее, прямо о бетонную дорожку ударилась, поломала позвоночник.
— А кто же за ней сейчас ухаживает?
— Соседка, баба Даша, она медсестрой работала, а теперь на пенсии. Мы ей платим.
— Надо же, какое горе! Но ты, Андрейка, теперь перед родителями в ответе и за себя и за Оксану. Так что крепись, держись, я тебе помогу. Раз уж судьба нас свела вместе. А насчет пистолетов я буду думать. Без меня не смей! Хорошо?!
