Август Мейхью - Блумсберийская красавица
Любимымъ ея маневромъ было развертывать письмо, будто бы полученное недавно изъ дому отъ милой мамаши, и, по поводу этого, дѣлать самыя оскорбительныя размышленія относительно поведенія мистера Икля.
— Я получила такое нѣжное, любящее письмо отъ мамаши, Бобъ, обыкновенно начинала она: — письмо, такъ прекрасно написанное, полное такихъ добрыхъ совѣтовъ! Я вамъ прочту изъ него нѣкоторыя мѣста. Послушайте, милый, это дѣйствуетъ очень успокоительно: «знаю, моя дорогая Анастасія, что вы терпите душевныя и тѣлесныя мученія отъ своего низкаго мужа. Любимая моя, вы стоили лучшей участи! Онъ очень ужасный человѣкъ. Вспыльчивый, грубый, гадкій, низкій и трусливый. Не завидую вашей долѣ. Удивляюсь только, какъ вы его не оставите. Еслибы вы не были такою кроткою, любящею, благородною женщиною, и притомъ преданною англиканской церкви, то уже давно бросили бы это чудовище!» Ахъ, Бобъ! прочитавъ такое письмо, я чувствую въ себѣ новыя силы. Дорогая мамаша!
Анастасія цаловала воображаемое письмо и прятала къ себѣ на грудь.
Можете себѣ представить, какъ трудно переносить все это человѣку, хотя бы онъ даже обладалъ кротостью ягненка, — переносить, не сдѣлавъ въ отвѣтъ мы одного замѣчанія. Домъ стадъ для Долли совершенно невыносимъ. Сидя въ своей комнатѣ, задумчивый и печальный, Долли могъ слышать, какъ жена и Бобъ хохотали и кричали, вѣроятно, желая показать ему, какъ они весели и довольны.
Однакожь, какую душевную тяжесть не чувствовалъ Долли, онъ не рѣшался выйти изъ этого положенія, боясь сцены: деликатный и чувствительный Долли не любилъ «сценъ».
Много несчастныхъ дней провелъ онъ, лежа неподвижно въ своемъ креслѣ, до такой степени неподвижно, что когда онъ выходилъ изъ оцѣпенѣнія и пытался встать, то члены его оказывались онѣмѣлыми и сведенными судорогой. Однажды, уставъ читать, онъ стоялъ у окна и смотрѣлъ на росшіе передъ нимъ кусты, прислушивался къ разнообразному стуку проѣзжавшихъ экипажей, и развлекался, стараясь различить звукъ четырехколесной телеги отъ двухколесной; вдругъ онъ увидѣлъ Анастасію, вышедшую гулять, въ сопровожденіи изящнаго Боба. Долли усталъ разсматривать кусты; онъ видѣлъ, какъ нѣжный побѣгъ полумертваго лавроваго дерева превратился въ крѣпкую, многообѣщающую вѣтвь, — отчего не заняться чѣмъ-нибудь другимъ? Отчего не воспользоваться отсутствіемъ мучителей и не попытаться ускользнуть? Долли надѣлъ шляпу и вышелъ на улицу.
Онъ не прошелъ и десяти шаговъ, какъ встрѣтилъ Фреда Пиншеда; вслѣдъ за нимъ шелъ Гусъ Грубъ, — рукопожатія, и трое маленькихъ людей пошли вмѣстѣ, съ величественнымъ и важнымъ видомъ норфолькскихъ великановъ. Говоря откровенно, Долли былъ очень радъ, что нашелъ себѣ защиту на случай, если она выслѣдитъ, куда онъ пошелъ.
Пріятели выражали ему сочувствіе, разспрашивали о его болѣзни, желали на будущее время здоровья; словомъ, были такъ добры, какъ могли бы быть его школьные товарищи. Долли ожилъ и почувствовалъ себя здоровѣе.
Часовъ около шести, Пиншедъ сталъ настаивать, чтобъ Икль обѣдалъ вмѣстѣ съ нимъ у его матери, и не хотѣлъ слушать никакихъ отговорокъ. Долли, хотя и чувствовалъ себя разстроеннымъ, подумалъ, однакожь, что такой случай провести пріятно время, быть можетъ, никогда больше не представится, и принялъ приглашеніе.
Когда Анастасія, возвратившись домой, не нашла мужа, то такъ разсвирѣпѣла, что даже погрозила, если только поймаетъ Долли опятъ, запереть его на ключъ.
— Какова крошечная, злая ехидна! воскликнула она, обращаясь къ Бобу: — ускользнулъ тихонько, когда всѣ думали, что онъ такъ слабъ, что и ногъ не передвинетъ! О! я ему за это отплачу!
Бобъ, въ качествѣ субъ-констэбля, былъ отправленъ, съ десятью шиллингами въ карманѣ, разыскивать бѣглеца по сосѣдству, и захватить его опять.
Отважный молодой человѣкъ, съ быстротою мысли, свойственной людямъ геніальнымъ, сейчасъ же составилъ себѣ планъ дѣйствій. Онъ спрячется пока въ ближайшемъ трактирѣ, и будетъ изъ окна наблюдать, не пройдетъ ли мимо преступникъ.
Прошло десять часовъ, и все-таки нѣтъ Боба, и что еще хуже, нѣтъ Долли. Анастасія прежде всего освѣдомилась, взялъ ли съ собою мистеръ Икль дорожный мѣшокъ. Никто даже не видалъ, какъ мистеръ Икль вышелъ изъ дожу.
Единственная ея надежда была на бдительность братца, который, по странной случайности, въ эту самую минуту игралъ пятую партію на бильярдѣ съ зеленщикомъ, со старьевщикомъ, и съ торговцемъ сыромъ; по три пенса назначалась партія, и выигравшій платилъ за эль; такимъ образомъ, Бобъ увеличивалъ популярность дома Иклей, и умѣя мастерски владѣть кіемъ, даромъ пилъ.
Нисколько не смущаясь послѣдствіями своего смѣлаго поступка, Долли, съ сигарой во рту, шелъ домой, въ хорошемъ настроеніи духа послѣ прекраснаго обѣда и ласковаго обхожденія; онъ давалъ себѣ обѣщаніе на будущее время больше искать развлеченія внѣ дома; это будетъ ослаблять дурное впечатлѣніе, производимое домашими дрязгами.
Долли громко постучалъ въ дверь, и когда ее отворила сама гнѣвная Анастасія, тихонько насвистывалъ, издавая звукъ, занимавшій средину между свистомъ вѣтра въ замочную скважину и пискомъ молодаго щегленка въ равное утро.
Долли былъ въ хорошемъ настроеніи духа.
Анастасія, ожидавшая Боба, какъ только увидѣла чью-то шляпу, сейчасъ же вскричала:
— Что нашли, поймали его?
Долли понялъ истинное значеніе словъ жены и улыбнулся. Узнавъ Долли, Анастасія крикнула;
— Надѣюсь, мистеръ Икль, что вы не намѣрены каждую ночь заставлять цѣлый домъ ожидать васъ?
Долли, вмѣсто отвѣта, взглянулъ на часы; видя, что еще только три четверти одиннадцатаго, онъ сообразилъ, что не требуется никакого объясненія.
— Принесите подсвѣчникъ, крикнулъ онъ горничной. Такая дерзость испугала и смутила Анастасію. Она чувствовала себя совершенно побѣжденною.
— На будущее время, мистеръ Икль, продолжала она: — когда вы бываете расположены идти гулять, то, быть можетъ, у васъ достанетъ благопристойности, попросить жену сопутствовать вамъ!
Долли взошелъ на лѣстницу, не удостоивъ ее отвѣтомъ. Такъ-какъ супруги занимали отдѣльныя коинаты, то разговоръ въ этотъ вечеръ не продолжался. Долли спалъ крѣпко.
По удаленіи мужа, первымъ дѣломъ мистриссъ Икль было завладѣть его шляпой, которую она заботливо заперла въ шкафъ съ бѣльемъ.
— Теперь мы посмотримъ! сказала она, повернувъ два раза ключъ въ замкѣ.
Любезные сосѣди Иклей, какъ только узнали, что Долли былъ въ гостяхъ у Пиншедовъ, сейчасъ же возымѣли сильное желаніе, чтобъ онъ удостоилъ своимъ посѣщеніемъ ихъ скромный семейный обѣдъ; надменная Анастасія должна была сильно получиться, видя, что ея мужа приглашаютъ, а о ней забыли.
Они мало знали, мало цѣнили сильный, рѣшительный характеръ красавицы. Думать, что ее можно растоптать, было все равно, что стараться раздавить упругій матрацъ. Анастасія обладала, если можно такъ выразиться, нравственною упругостью; она была подобна мѣди, сдѣлавшейся гибкою отъ ударовъ молота. Сойдя внизъ, въ завтраку, мистриссъ Икль увидѣла на столѣ два письма, подписанные женскимъ почеркомъ и адресованныя на имя мужа. Безъ малѣйшаго колебанія она вскрыла ихъ. Она обладала совершенно наполеоновскою быстротою дѣйствій.
Въ первомъ письмѣ «Ивовая скамья» просила удостоить, во второмъ «Тюльпанная хижина» была бы очарована, еслибъ… Героическая женщина нахмурила классическія брови и сунула оба приглашенія въ карманъ.
— О, о! прошипѣла она: — они хотятъ поразить меня съ этой стороны, вотъ что! Глупцы, они принимаютъ меня за ребенка!
Когда Джонъ принесъ корзинку съ хлѣбомъ, она попросила его на будущее время подавать всѣ получаемыя письма ей. Джонъ будетъ такъ добръ, что сообщитъ приказаніе своей госпожи горничнымъ.
Еще не было двѣнадцати часовъ, какъ Анастасіи, выбравъ самое лучшее стальное перо, написала язвительные отвѣты на приглашенія, присланныя мужу; отвѣты были посланы съ нарочнымъ, съ Джономъ, одѣтымъ въ самую лучшую ливрею.
— Что вы будете дѣлать съ подобной женщиной? спросила «Ивовая скамья» у «Тюльпанной хижины».
— Что дѣлать съ ней, отвѣчала «Тюльпанная хижина»: — не спрашивайте меня, моя милая!
— Она не успокоится, пока не вгонитъ его въ могилу! вскричала «Ивовая скамья».
— И по дѣломъ ему, возразила недовольная «Тюльпанная хижина».
Несчастный Долли! даже «Тюльпанная хижина» его оставила.
ГЛАВА IX
Буря въ шляпѣ
Мало думая о кошачьей трагедіи, разыгрывавшейся такъ безуспѣшно въ Твикенгемской виллѣ, я, какъ слѣдуетъ порядочному молодому человѣку, ревностно занимался своей наукой, мечтая о томъ хорошемъ времени, когда а буду ѣздить въ собственномъ экипажѣ, носить золотые очки, и получать тѣ гинеи, которыя тихонько всовываются въ руку, какъ будто бы плата доктору за визиты было безстыднымъ и невѣжливымъ дѣломъ, и какъ будто бы нелѣпо было даже самое предположеніе, что мы, медики, работаемъ изъ-за денегъ, подобно другимъ рабочимъ въ виноградникѣ.
