Кодзиро Сэридзава - Книга о Человеке
— На этом свадебная церемония оканчивается. Нашу первую ночь проведем в гостинице на горячих источниках, в которой я останавливался еще студентом, это совсем недалеко, а что касается свадебного путешествия, я должен вскоре поехать на научный конгресс в Америку, отложим до этого времени. Мы сможем вдвоем совершить увлекательное путешествие по Америке.
Пораженная, она отстранилась и сказала:
— В нашу первую ночь… Я хочу, чтобы мы с тобой были одни во всей Вселенной. Твоя квартира лучше всего подходит для этого. Там у нас ни в чем не будет недостатка, с девяти часов полнейшая тишина, никого нет, только ты да я. Одни во всей Вселенной. Там я, ничего не страшась, смогу стать с тобой одной плотью…
— Понимаю, — сказал он, беря ее за руку. — В таком случае нам надо поспешить.
Они поднялись по тропе. Он насвистывал Свадебный марш Вагнера. Вскоре они вышли к машине.
— Зимние дни коротки, — сказал он. — Посмотри, как радушно провожает нас великий благодетель!
Снеговая вершина величественной горы алела в лучах заката. Они вновь отвесили глубокий поклон и сели в машину. Он правил, насвистывая мелодии свадебных маршей известных композиторов, и вдруг сказал:
— Однако славная ты у меня женка! Вовремя напомнила, а то я совсем запамятовал. Старая Судзу готовит нам сегодня ужин. Я забыл предупредить ее, что сегодня не нужно… И вот еще что. Мы начинаем отныне супружескую жизнь, и раз уж мы будем в нашей квартире, завтра утром отправимся на работу в одно время, я — на кафедру, ты — в институт, так обоим удобнее. Заранее спасибо…
— Чудесно! — Преисполненная благодарности, она невольно запела вполголоса сопрано «Аве Мария».
Когда она закончила, он попросил ее спеть «Аве Мария» Шуберта. Смутившись, она сослалась, что не помнит слов, тогда он запел тенором. И она тихо начала подпевать…
— Не знала, что ты такой музыкальный!..
— Я — музыкальный? В таком случае у нас на кафедре все — заправские музыканты. Ты сама убедишься на свадебной вечеринке: все играют на каком-нибудь инструменте, все поют. Сразу видно, с ранних лет, чтобы голова хорошо работала, усердно занимались музыкой.
— Я что-то слышала об обучении одаренных детей игре на скрипке, кажется, по методу Судзуки. Ты случайно не играл на скрипке?
— Я с четырех лет играл на пианино. На предстоящей вечеринке буду твоим аккомпаниатором.
— Вот это да! — воскликнула она.
В этот момент машина остановилась перед цветочной лавкой. Он ушел и вернулся с букетом цветов.
— Кто-то сегодня ночью получит в подарок цветы! — сказал он весело, продолжая вести машину.
Проехали Мисиму. Вот уже и город Нумадзу остался позади. Вскоре потянулось скоростное шоссе. Но ей, захмелевшей от счастья, казалось, что все происходит не наяву, а во сне. Только когда они вошли в квартиру, вернулось чувство реальности. Было двадцать минут восьмого. К этому времени уличный шум уже затих, и они в квартире были словно одни во всей Вселенной. Фуми вздохнула. Она устала, ведь они провели почти восемь часов в дороге без еды. Как бы там ни было, она приготовила ванну и, пока он мылся, отходя от долгого вождения, занялась обустройством первой брачной ночи. Она решила не ставить цветы в вазу одним букетом, а разбросала их на полу в кухне и в его комнате, когда же взялась за подготовку праздничного ужина, обнаружила еду, оставленную для них старой Судзу. В глаза бросился огромный карп, сваренный с хвостом и головой. Ее порция была чуть поменьше, но тоже цельный карп. Она обрадовалась тому, что все вокруг желают ей счастья. В ту ночь они не только были одни на всем свете, она словно побывала в райских кущах и, став в его объятиях единой с ним плотью, почувствовала себя богиней.
Я заслушался, счастливый, как если бы речь шла о моей собственной дочери, но, заметив, что она взглянула на часы, поспешно спросил:
— Сколько с того времени прошло лет?
— Сколько лет? — ответила она. — Каждый день я счастлива так, как была счастлива в тот первый день, поэтому даже не задумывалась об этом.
— У вас есть ребенок, сколько ему? — спросил я.
— Учится в третьем классе.
Значит, прошло десять лет.
— Ну хоть раз-то вы наверняка ссорились, были между вами обиды, — сказал я шутливо.
— Ни разу, — улыбнулась она.
— Не очень-то ты разговорчива, когда речь заходит о твоей супружеской жизни, — стал я ее подначивать.
Она ответила мне с серьезным лицом:
— Как лингвист, я много размышляла о словах. «В начале было Слово», — говорится в Священном Писании. Когда Великая Природа создавала мир, она даровала речь только человеку, но не для того, чтобы люди, с помощью слов высказывая друг другу неудовольствия и обиды, враждовали, а для того, чтобы признавались в любви, ободряли друг друга и стремились ввысь. Я изучила этот вопрос и убедилась, что так оно и есть. Обиды и неудовольствия, если не высказывать их с целью уязвить партнера, сами собой незаметно исчезают. Что касается меня, я вам уже не раз говорила, что просто не знаю, что такое обиды и неудовольствия, а потому счастлива.
— Ну хорошо, с тобой понятно, а что муж?
— Этот вопрос меня тоже волнует. Конечно, и я прилагаю усилия, но у него как-то совершенно естественно не возникает ни обид, ни неудовольствия… Разумеется, нам случается негодовать и печалиться, когда мы сталкиваемся с несправедливостью, но тогда мы вместе обсуждаем, разбираем, что произошло, пока дурные чувства не уйдут сами собой. Если все же в душе остается неприятный осадок, он сам собой исчезает, когда коллеги по кафедре раз в месяц устраивают вечер отдыха, на котором, музицируя, мы как бы самоочищаемся. Так что я каждый день счастлива. К тому же и мне и ему повезло с работой, с жизненными условиями… Я так счастлива, что каждое утро от всего сердца благодарю нашего великого благодетеля…
— Я поздравляю тебя от всей души. Твоя супружеская жизнь — идеал, уготованный Великой Природой для человека.
— Иногда я даже испытываю беспокойство, не слишком ли я счастлива, не покарает ли меня за это Бог. В конце концов, я была настолько непочтительна к родителям, что меня выгнали из дома.
— Разве может карать Бог-Родитель? Он радуется за тебя и благословляет.
— Люди живут, связанные друг с другом неведомыми узами, и по своей воле разорвать эти узы — большой грех. Но какими бы ни были укоры родителей, не разорви я в то время с ними отношения, разве была бы я сейчас так счастлива? Я чувствую себя виноватой за то, что счастье далось мне слишком легко… Простите, что своим длинным, бесстыдным рассказом отняла ваше драгоценное время. Прошу вас, не забудьте о пленке.
Она поклонилась.
— Я получил огромное удовольствие. Твое счастье как будто омыло мою душу, я сам почувствовал себя счастливым… Точно сроднился с тобой. Прошу тебя, и впредь рассказывай мне о своих семейных делах. Глядишь, и мужа когда-нибудь ко мне заманишь.
— Вы мне льстите, большое спасибо. Я ваша давняя почитательница, но муж восторгается вами еще сильнее, говорит, если сэнсэй заболеет, буду выхаживать его, как родного отца. Как же его обрадуют ваши слова! Если у вас найдется свободное время, сообщите, и мы мигом прилетим.
На том мы и расстались.
Я сразу же поднялся в кабинет, но никак не мог взяться за срочную корректуру «Замысла Бога». Я был глубоко захвачен мыслью о том, что такая простая вещь, как полное взаимодоверие супругов, делает жизнь обоих счастливой, более того, счастье супругов приносит счастье всем окружающим людям. У меня две замужние дочери, много старше Фуми, но ни та, ни другая, даже при жизни матери, ни разу ничего не рассказали мне о своей супружеской жизни. Полагаю, не хотели признаваться в своих невзгодах и неприятностях. Из-за того ли, что были несчастливы? Или от застенчивости? А то, что Фуми так смело поведала мне о своем счастье, свидетельствует ли о ее врожденной искренности или это примета нового времени?..
В конце концов, не главное ли условие человеческого счастья, чтобы супруги доверяли друг другу и бережно относились к произносимым словам? — подумал я, улыбнувшись.
Глава пятая
Дело было во второй половине ясного, теплого весеннего дня 1988 года.
Я работал над присланными мне накануне из издательства гранками «Замысла Бога». Рукопись была настолько неряшливой, что даже я, автор, мог с трудом ее разобрать, но теперь, благодаря усердию сотрудников издательства, она была отпечатана, явные ошибки исправлены, так что корректура не требовала от меня особых усилий. Я мог вздохнуть с облегчением. В это время неожиданно пришла Фуми Суда, сказав, что ей надо непременно меня увидеть. После прежнего визита она заходила пару раз — вернуть пленки, вручить мне свои заметки о прочитанном, но, передав домработнице, уходила, не переступая порог.
