Дино Буццати - Татарская пустыня
Он уже собирался начать свою речь, но в тайниках его души все еще что-то противилось. «Это невозможно, полковник, — говорил ему внутренний голос, — остановись, пока не поздно, тут какая-то ошибка (слишком все заманчиво, чтобы быть правдой), будь осторожен, потому что она может оказаться роковой».
И этот враждебный голос лишь усиливал тревогу.
Наконец он сделал шаг вперед, вскинул голову, как обычно, когда начинал говорить, и офицеры увидели, что лицо у него вдруг покраснело, да, господин полковник покраснел, как ребенок, потому что ему предстояло сейчас открыть тайную мечту всей своей жизни, мечту, которую он так тщательно скрывал.
Но едва лицо его покрылось нежным детским румянцем, а с губ уже готово было сорваться первое слово, как враждебный голос вновь поднялся из глубины души, и Филиморе на мгновение замешкался. И тут он услышал чьи-то стремительные шаги на лестнице, ведущей в зал. Никто из офицеров, напряженно следивших за своим командиром, ничего не заметил, но за долгие годы службы слух Филиморе до того обострился, что он мог распознать любой, даже самый слабый голос своей крепости.
Шаги приближались, это было несомненно, и притом с необычайной торопливостью. В них чудилось что-то чужое и зловещее, что-то начальственное; наверняка они имели непосредственное отношение к тому, что происходило на равнине. Теперь их уже слышали и другие офицеры, и звук этот, они и сами не знали почему, безжалостно ранил душу. Наконец открылась дверь и на пороге появился запыхавшийся, весь в пыли незнакомый драгунский офицер.
Он отдал честь и отрекомендовался:
— Лейтенант Фернандес из седьмого драгунского. Доставил вам пакет от его превосходительства начальника генерального штаба.
Эффектно держа кивер на согнутой левой руке, он приблизился к полковнику и протянул ему запечатанную депешу.
Филиморе пожал гонцу руку.
— Благодарю вас, лейтенант, — сказал он. — Судя по всему, вы очень спешили. Сейчас вас проводят, вам надо немного освежиться.
Ничем не выдав своего беспокойства, полковник знаком подозвал первого попавшегося ему на глаза лейтенанта — Санти — и поручил гонца его заботам. Оба офицера вышли, и дверь за ними закрылась.
— С вашего позволения… — произнес Филиморе со слабой улыбкой и помахал конвертом, давая понять, что намерен прочитать послание тотчас же.
Он осторожно отделил печати, оторвал край конверта и извлек из него исписанный с обеих сторон и сложенный вдвое лист бумаги. Пока он читал, офицеры не спускали с него глаз, надеясь что-нибудь угадать по выражению лица. Но не тут-то было. Вид у полковника был такой, словно он, сидя после ужина долгим зимним вечером у камина, просматривал газету. Вот только румянец сошел с худощавого лица.
Окончив чтение, полковник вновь сложил лист, сунул его в конверт, затем конверт опустил в карман и вскинул голову, требуя внимания. Все почувствовали, что чары, в плену которых они были, вдруг рассеялись.
— Господа офицеры, — сказал полковник через силу. — Сегодня утром среди солдат, если не ошибаюсь, было заметно некоторое волнение, да и среди вас, если не ошибаюсь, тоже — в связи с появлением людей в так называемой Татарской пустыне.
Его слова с трудом преодолевали стену молчания. Было слышно, как по залу носится муха.
— Речь идет… — продолжал полковник, — речь идет о воинских подразделениях северного государства, которым поручено разметить пограничную линию, как это сделали и мы много лет назад. Поэтому они не подойдут к крепости, а скорее всего, разбившись на небольшие отряды, поднимутся в горы. О чем и сообщает мне в письме его превосходительство начальник генерального штаба.
Говоря это, Филиморе испускал продолжительные вздохи, свидетельствовавшие не о нетерпении или страдании, а просто о старости; казалось, даже голос у него вдруг постарел, таким он стал глухим и надтреснутым, а глаза подернулись мутной желтоватой пленкой.
Да, полковник Филиморе с самого начала чувствовал, что так и будет. Что это не враг — ему было совершенно ясно: конечно же, он не создан для славы, в чем имел возможность убедиться всякий раз, когда поддавался глупым иллюзиям. Ну почему, яростно спрашивал он себя, почему ты опять позволил себя обмануть? Ведь с самого начала чувствовал, что все кончится именно так!
— Вам известно, — продолжал он нарочито безразличным тоном, стараясь не выдать всей накопившейся в душе горечи, — что пограничные столбы и другие демаркационные знаки были установлены нами много лет назад. Но, как сообщает его превосходительство, остался один неразмеченный участок. Для завершения этой работы на место отправится подразделение под командованием капитана и одного из младших офицеров. Участок находится в горах, там, где тянутся две или три параллельные гряды. Нет нужды добавлять, как было бы хорошо, если бы мы смогли продвинуться поглубже и оставить северный склон за собой. Дело не в том, что он так уж важен в стратегическом отношении, надеюсь, вы понимаете, что там, наверху, никакие военные действия невозможны, да и для маневров место неподходящее… — Полковник немного помолчал, о чем-то задумавшись, потом добавил: — Да, для маневров… так на чем я остановился?
— Вы сказали, что нужно продвинуться как можно глубже, — подсказал майор Матти с подозрительной поспешностью.
— Ах да, я сказал, что нам следовало бы продвинуться как можно глубже. К сожалению, дело это нелегкое: северяне нас опередили. И все же… Ну да ладно, об этом потом, — сказал он, глядя на подполковника Николози.
Полковник умолк, словно речь эта его утомила. От его внимания не укрылось, что, пока он говорил, на лица офицеров легла тень разочарования, прямо на глазах они из рвущихся в бой героев превратились в ничем не примечательных гарнизонных служивых. Ну ничего, думал полковник, они молоды, у них еще все впереди.
— Так, — продолжал полковник, — а теперь я, к огорчению своему, должен многим из вас сделать замечание. Мне неоднократно доводилось видеть, как во время смены караула некоторые взводы являются на построение без командира. Вероятно, эти офицеры полагают, что им позволено опаздывать…
Муха летала по залу, флаг на крыше форта повис, как тряпка, полковник говорил о дисциплине и уставе, по северной равнине двигались вооруженные люди, но это был не жаждущий боя враг, а такие же безобидные солдаты, как они сами, и шли они не на смертельную схватку, а для осуществления банальной кадастровой операции; их винтовки были не заряжены, палаши не наточены. С севера на юг по пустыне двигалось вполне безопасное подобие войска, а в крепости снова воцарилась повседневная рутина.
XV
Отряд, получивший задание разметить границу на участке, остававшемся открытым, вышел из крепости на рассвете следующего дня. Командовал им здоровенный капитан Монти, в помощь которому были приданы лейтенант Ангустина и один из старших сержантов. Каждому сообщили пароль на этот и на четыре следующих дня. Вряд ли, конечно, они могли погибнуть все разом, но на всякий случай одному из старослужащих было дано указание расстегнуть мундир погибшего или потерявшего сознание командира, сунуть руку во внутренний карман и вынуть запечатанный сургучом пакет, в котором находился листок с паролем, служившим пропуском в крепость.
Вооруженный отряд из четырех десятков человек вышел из крепости на северную сторону, когда из-за горизонта только-только показалось солнце. У капитана Монти были тяжелые, подбитые шипами ботинки — такие же, как и у солдат. Один только Ангустина шел в сапогах, и капитан перед выходом из крепости посмотрел на них с преувеличенным интересом, ничего, однако, не сказав.
Пройдя вниз по галечнику метров сто, свернули направо и, больше уже не спускаясь, двинулись к горловине узкого скалистого ущелья, уходившего в глубь гор.
Примерно через полчаса капитан заметил:
— В этих вот… — он указал на сапоги Ангустины, — вам туго придется.
Ангустина промолчал.
— Мне бы не хотелось задерживаться, — спустя некоторое время вновь заговорил капитан. — А в них вы намучаетесь, вот увидите.
На что Ангустина возразил:
— Теперь уже поздно, господин капитан, если уж на то пошло, вы могли бы сказать мне об этом раньше.
— Говори не говори, — возразил Монти, — вы все равно бы их надели, я же вас знаю.
Монти терпеть не мог лейтенанта. «Скажите, какой гордый! Ну ничего, скоро ты у меня хватишь лиха», — думал он и подгонял отряд даже на самых трудных участках, хотя ему было известно, что Ангустина не отличается крепким здоровьем. Между тем они уже добрались до основания отвесных склонов. Щебень здесь был мельче, ноги вязли в нем, и вытаскивать их становилось все труднее.
Капитан сказал:
— Обычно из этого ущелья дует адский ветер… Но сегодня, слава Богу, здесь тихо.
