Джон Голсуорси - Сдается в наем
Они молча шли бок о бок, рука об руку, приближаясь к изгороди, где полным цветом распустился боярышник, белый и розовый.
— Мой клуб — «Талисман», Стрэттон-стрит. Пикадилли. Туда можно писать совершенно безопасно, и я бываю там довольно аккуратно раз в неделю.
Джон кивнул. Лицо его застыло, глаза глядели на неподвижную точку в пространстве.
— Сегодня двадцать третье мая, — сказала Флёр, — девятого июля я буду стоять перед «Вакхом и Ариадной»[40] в три часа; придёшь?
— Приду.
— Если тебе так же скверно, как мне, значит все хорошо. Пусть пройдут эти люди!
Муж и жена, гулявшие с детьми, шли мимо по-воскресному чинно.
Последний из них прошёл наконец в калитку.
— Семейный жанр! — сказала Флёр и прислонилась к цветущей изгороди. Ветви боярышника раскинулись над её головой, и розовая кисть прильнула к щеке. Джон ревниво протянул руку, чтобы отстранить её.
— Прощай, Джон.
Мгновение они стояли, крепко сжимая друг другу руки, Потом губы их встретились в третий раз, а когда разомкнулись, Флёр отпрянула и, метнувшись за калитку, убежала. Джон стоял там, где она его оставила, прижимался лбом к той розовой кисти. Ушла! На вечность — на семь недель без двух дней! А он тут упускает последнюю возможность смотреть на неё! Он бросился к калитке. Флёр быстро шла, чуть не наступая на пятки отставшим детям. Она обернулась, помахала ему рукой, потом заторопилась вперёд, и медленно шествовавшая семья заслонила её от его глаз.
Вспомнилась смешная песенка:
Пэддингтонский вздох — самый горький, ох!
Испустил он похоронный пэддингтонский вздох…
И он в смятении заспешил назад к Рэдингскому вокзалу. Всю дорогу до Лондона и от Лондона до Уонсдона он держал на коленях раскрытое «Сердце стези!» и слагал в уме стихотворение, до того переполненное чувством, что строки нипочём не желали рифмоваться.
XII. КАПРИЗ
Флёр спешила. Быстрое движение было необходимо: она опаздывает, и когда придёт, ей понадобится весь её ум. Уже миновала она острова, станцию, гостиницу и направилась к перевозу, когда увидела у берега лодку, в которой стоял во весь рост, держась за прибрежные кусты, какой-то молодой человек.
— Мисс Форсайт, — сказал он, — разрешите мне вас перевезти. Я нарочно для этого приехал.
Она в полном недоумении вскинула глаза.
— Ничего странного нет: я пил чай у ваших родителей.
И решил, что помогу сократить вам дорогу. Мне как раз по пути, я собрался назад в Пэнгборн[41]. Меня зовут Монт. Я вас видел на выставке, помните? Когда ваш отец пригласил меня посмотреть его картины.
— Ах да, — сказала Флёр, — помню — платок.
Она в долгу перед этим молодым человеком, он дал ей Джона; и, приняв протянутую руку, Флёр вошла в лодку. Ещё взволнованная, ещё не отдышавшись, она сидела молча; но спутник её отнюдь не молчал. Флёр в жизни не слышала, чтобы человек так много наговорил в такой короткий срок. Он сообщил ей свой возраст — двадцать четыре года; свой вес — десять стонов одиннадцать[42]; своё местожительство — неподалёку; описал свои переживания под огнём и своё самочувствие во время газовой атаки; раскритиковал «Юнону», высказав кстати своё собственное понимание этой богини; упомянул о копии Гойи, добавив, что Флёр не слишком на неё похожа; дал беглый обзор экономического положения Англии; назвал мсье Профона — или как его бишь? — «милейшим человеком»; заметил, что у её отца есть несколько «весьма замечательных» картин, но есть и «ископаемые»; выразил надежду, что ему разрешат заехать за ней и покатать её по реке — на него вполне можно положиться; спросил её мнение о Чехове, высказал ей своё; изъявил желание пойти как-нибудь вместе на русский балет; признал имя Флёр Форсайт просто очаровательным; выругал своих родителей за то, что они в добавление к фамилии Монт дали ему имя Майкл; набросал портрет своего отца и сказал, что если она соскучилась по хорошей книге, то пусть прочтёт книгу Иова[43]; его отец похож на Иова, когда у Иова ещё была земля.
— У Иова не было земли, — возразила Флёр, — у него были только стада овец и коров, и он кочевал с места на место.
— Жаль, что мой родитель не кочует с места на место, — подхватил Майкл Монт. — Не подумайте только, что я зарюсь на его землю. Скучно в наши дни владеть землёй. Вы не согласны?
— В нашей семье никто не владел землёй, — сказала Флёр. — У нас всякая другая собственность. Кажется, один из дядей моего отца в Дорсете владел когда-то сентиментальной фермой, потому что оттуда ведёт начало наш род; но она требовала больше расходов, чем давала ему благ.
— Он её продал?
— Нет, сохранил.
— Почему?
— Потому что никто не покупал.
— Тем лучше для старика.
— Нет, для него это было не лучше. Отец говорит, что его это огорчало. Его звали Суизин.
— Сногсшибательное имя!
— А вы знаете, что мы не приближаемся, а удаляемся? Река, как-никак, течёт.
— Великолепно! — воскликнул Монт, рассеянно погружая в воду весла. Приятно встретить остроумную девушку.
— Ещё приятнее встретить просто умного молодого человека.
Монт поднял руку, точно собираясь выдрать себя за волосы.
— Осторожней! — вскричала Флёр. — Весло!
— Ничего. Весло пускай висит.
— Вы намерены грести или нет? — строго проговорила Флёр. — Я хочу домой.
— Но когда вы попадёте домой, я вас больше не увижу сегодня. Fini[44], как сказала француженка, прыгнув в кровать по окончании молитвы. Неужели вы не благословляете судьбу, что она дала вам француженку мать и такое имя, как ваше?
— Я люблю своё имя, но его мне дал отец. Мать хотела назвать меня Маргаритой.
— Что, конечно, было бы абсурдно. С вашего разрешения я буду звать вас Ф. Ф., а вы зовите меня М. М, Согласны? Это в духе современности.
— Я согласна на что угодно, только бы мне попасть домой.
Лодку качнуло — Монт слишком глубоко погрузил весло.
— Фу, какое свинство! — сказал он вместо ответа.
— Пожалуйста, гребите.
— Слушаюсь. — Он сделал несколько взмахов вёслами, глядя на неё с пламенной скорбью. — Вы же знаете, — воскликнул он, остановившись, — я приехал, чтоб увидеть вас, а не картины вашего отца!
Флёр встала.
— Если вы не будете грести, я выскочу и поплыву.
— Честное слово? Тогда мне придётся прыгнуть в воду вслед за вами.
— Мистер Монт, уже поздно, и я устала; прошу вас, доставьте меня на берег немедленно.
Когда она ступила на пристань в своём саду, гребец встал во весь рост и глядел на неё, схватившись за волосы обеими руками.
Флёр улыбнулась.
— Не надо! — вскричал неукротимый Монт. — Я знаю, вы хотите сказать: «Сгиньте, проклятые космы!»
Флёр обернулась и помахала ему рукой. «Прощайте, мистер М. М.», бросила она через плечо и скрылась среди розовых кустов. Она взглянула на свой браслет с часами, потом на окна дома. Странно, дом показался ей необитаемым. Седьмой час! Голуби слетались к своему насесту, и косые лучи солнца, задев голубятню и белоснежные их перья, разбивались о вершины деревьев. Стук бильярдных шаров доносился с веранды, выдавая присутствие Джека Кардигана; тихо шелестел листьями эвкалипт — экстравагантный южанин в этом старом английском саду. Флёр поднялась по ступенькам и хотела уже войти в дом, но остановилась, прислушиваясь к голосам из гостиной налево. Мать! И мсье Профон! Сквозь трельяж, отделявший бильярдную от веранды, донеслись слова: «Ну не буду, Аннет!»
Знает ли отец, что этот господин называет её мать «Аннет»? Приняв раз и навсегда сторону отца — как дети всегда принимают ту или иную сторону в семье, в которой создались натянутые отношения, — Флёр стояла в нерешительности. Говорила её мать своим тихим, вкрадчивым, металлическим голосом; Флёр уловила одно только слово «demain»[45] и ответ Профона: «Прекрасно». Флёр нахмурилась. Лёгкий звук нарушил молчание. Затем голос Профона сказал: «Я пойду немного прогуляюсь».
Флёр бросилась через стеклянную дверь в будуар. Профон вышел из гостиной на веранду и спустился в сад. Снова стук бильярдных шаров, замолкший было, словно нарочно, чтоб она могла услышать и другие звуки. Она встряхнулась, прошла в холл и отворила дверь в гостиную. Мать её, закинув ногу на ногу, сидела на диване между окнами; её голова покоилась на подушке, губы были полуоткрыты, веки полуопущены. Она была чрезвычайно красива.
— А! Это ты, Флёр! Отец начал уже беспокоиться.
— Где он?
— В своей галерее. Ступай к нему наверх.
— Что ты делаешь завтра, мама?
— Завтра? Еду в Лондон с тётей Уинифрид.
— Так я и думала. Не купишь ли ты мне кстати совсем простенький зонтик?
— Какого цвета?
— Зелёный. Гости все, надеюсь, уезжают?
