Илья Митрофанов - ЦЫГАНСКОЕ СЧАСТЬЕ
Я что могла, то носила. Я всех их жалела. Я помидоры носила, я им отдавала. Богдан не ел помидоры. Я принесу, первые из теплицы, на кровать сяду.
"Богдан! - прошу.- Поешь…"
Он не ел. Мне обидно было. Он любил помидоры. Он брынзу любил. Я овечью брынзу ему носила. Свежую, мягкую, а он не ел. Фоменко все забирал, а меня успокаивал: "Ничо-о-ого! Вылечим…"
С утра начинал лечить. В палату входил: "Подъем, рота!-кричал.- Слушай приказ! Переходим на летнюю хворму одежды: халат и кальсоны сатиновые. Байковые всем сдать на хранение. Срок - одна минута…"
Все его слушались. Все боялись. Он всех по утрам пересчитывал. Во двор выводил на "тэрапию" - землю копать, цветы садить и деревья известкой белить.
"Раз, два! Раз, два! Рота, стой!" - кричал.
Доктор из белого домика выходил.
"Тимофей Ларионыч! Не пережимай… Здесь не казарма, Тимофей Ларионыч…"
"При чем тут казарма! - огрызался Фоменко.- Тут дисциплина должна быть. Устав и порядок!"
"С тобой не соскучишься…" - отвечал доктор и прятался в белом домике ногти пилочкой чистить и "Нравственные письма" дочитывать. В пятнадцатый блок только вечером заходил. Шел между койками, нос морщил. Лекарство больным давал, чтоб спали ночью. Фоменко над ним смеялся.
"От чита-а-атель! Лекарство им! Лекарство - химия!" - а "химию" у людей отнимал. Пьяным делался, а не шатался. Спать не давал. Кто не по уставу халат снял, свет включал. "Рота, подъем!" - кричал.
Богдана он не трогал. Богдана я откупила. Я сорок хрущевых платила Фоменко за Богдана. Фоменко сказал:
"Будешь мэни гроши давать - он у меня як Христос за пазухой будэ жыты…"
Я давала. Он Богдана не тревожил. Только посмеивался:
"Шо, голубкы? Вдвоем вам туточки хорошо? Га? Шо, Сабина, мов- чить чоловик твий? Я ж сказал - торможение…" - И уходил из палаты.
Мы оставались одни. Но не было нам хорошо. Богдан ни ночью, ни днем не спал. Все в окно смотрел. Боялся, что Митря за ним придет. Я ему говорила, что никто не придет. Он не слушал меня, он жил, как во сне, он свое повторял: "Митря придет. Сейчас Митря придет…" А раз я черешни ему принесла, он не ел, только взглянул на них и будто проснулся.
"Мои картины не должны храниться в сырой комнате…" - тихо сказал. Не мне об этом сказал, просто сказал. А я знаю, что мне. Я перед ним виновата. Потому что картин его уже нет. Я два раза была у Эльвиры, я на коленях у ней просила, Хрущевы давала. "Отдай мне картины Богдана!" - я просила. А она мне ответила: "Ты поздно приехала. Богдан мне тридцать рублей должен остался. Я его всю мазню продала! Я за нее и десятки не выручила…"
Десять хрущевых? За всю историю нашей жизни, за все мучения Богдана, за его душу больную? За страх ночной, за то, что я с ним мучилась? Десять хрущевых…
Хотела убить Эльвиру. Хотела узнать, кому она продала. А она и сама не запомнила.
Я, я виновата. Как я в глаза Богдану гляну? Он спросит меня про картины. Должен спросить.
Нет, не спрашивал. Как будто и не рисовал никогда. Сидел и смотрел в окно. А я на него смотрела. Ждала, Бога молила, чтоб ум его прояснился. Хоть на одно мигание века…
Есть Бог мой на свете. Дождалась.
Солнце в тот день светило в окно. Всех из палаты Фоменко на "тэрапию" вывел.
Мы с Богданом только остались. Он на подоконник глядел. Окно открытое было. И левая створка от ветра качалась - солнечный лучик плясал на стене. Богдан рукой этот лучик потрогал, улыбнулся, на меня посмотрел, узнал меня, тихо сказал:
"Сабина! Если б ты знала, как я устал…"
"Богдан! Родной мой! Богдан…" - Я заплакала. Я обняла его, поцеловала. Я смеялась и плакала.
Он посмотрел мне в глаза.
"Ты почему плачешь, Сабина?"
"Богдан! Любимый мой! Я не плачу! Я рада, что ты узнал меня… Богдан! Родной мой, любимый, счастье мое…"
"Сабина, Сабина,- он тихо ответил.- Моя хорошая, моя верная Сабина…" -И ладонью своей мою голову повернул, вправо и влево. Он раньше всегда так делал, он говорил: "Я хочу твою душу схватить…" Он рисовать меня будет, подумала я. Он стал здоровым!
Я тумбочку быстро открыла. Карандаши вытащила. Я три коробки ему купила: "Спартак", "Живопись" и "Искусство". Я уголек у ко- тельни нашла и тоже в тумбочку положила. Он любил угольком рисовать. Была в тумбочке и бумага. Он бумагу шершавую очень любил. Пачку бумаги ему дала.
"На, Богдан! На, рисуй, мой любимый! Рисуй, Богдан…"
Он увидел карандаши. Он увидел бумагу и закрыл лицо ладонями.
"Не надо! - прошептал чуть слышно.- Не надо! Митря смотрит. Митря не спит…"
И снова душа его потонула в потемках. И снова я виновата. Проклинала себя. Зачем? Зачем я ему карандаши показала? Зачем показала бумагу? Не надо было показывать.
Уехала я из Кислиц. Я душой своей мучилась. Я виноватой себя считаю. Через два дня и две ночи снова приехала.
Не могу без него. Хоть часик с ним посидеть хочется. Хоть одним глазком на него поглядеть. Я боюсь его одного оставлять. Боюсь, что Фоменко будет его "уставу" учить. Он там главный - Фоменко. Он - большой бирэво! Его все боятся. Доктора не боятся, а Фоменко боятся. Я доктору говорила. Я пришла к нему в белый домик.
"Ты для чего здесь сидишь? Скажи! Для чего? Фоменко людей мучает! Отбирает лекарство! Спать не дает. Прогони его!" - я сказала.
Доктор взглянул на меня, улыбнулся, как дитю малому улыбаются.
"Ну, хорошо, прогоню! - мне ответил.- Другой придет. Понимаешь?- Встал из кресла. Руки под мышки, ко мне подошел: -Ты, Сабина, хорошая девушка… Ты добрая девушка… Но ты пойми… Дело ведь не в Фоменко, дело в системе…"
"Что ты мне говоришь? Какая система? Ты сам для чего? У тебя сердце есть? У тебя руки из теста? Что ты ногти пилочкой чистишь? Что читаешь сидишь? А людей не лечишь! Богдана моего не лечишь!"
Хоть бы что доктору. Сел в свое кресло и улыбается. Доброго из себя строит. Поняла я его доброту. Видела я таких добрых. Они со всеми - "тю-тю-тю". Они "вы" всем говорят. Голоса не повысят, а сами, как солнце зимой, светить - светят, а только не греют.
Обидно мне стало, хоть плачь.
"Попей-ка лучше воды",- доктор сказал.
"Сам пей свою воду! Не буду я пить! Что? Что сидишь улыбаешься? Брось книгу читать! С умом не родился - умным не станешь. Не суши свои мозги. Иди лечи Богдана! Иди! Тебе за что деньги платят?"
Сидит, улыбается, пальцами круглыми стучит по столу.
"Ты эмоциональная девушка, Сабина. Очень эмоциональная…- Но читать перестал, книгу закрыл, глянул в окно.- Платят, говоришь? Да-а-а! Большие деньги мне платят…- И снова на меня посмотрел, как на дите малое.- Эх, Сабина, Сабина,- вздохнул.- С нашей медициной хандроза банального не вылечишь… А о Богдане я и не говорю…"
"А ты скажи! Скажи! Ты доктор! Ты лекарство ему пропиши… Я достану. Я знаю, какое надо… Ему надо лекарство, чтобы он Митрю в окне не боялся. Да! Да! Такое лекарство Богдану надо… Ты только скажи, как оно называется?"
Доктор встал. Из графина в стакан воды налил. Выпил.
"Нет, Сабина, такого лекарства у нас…-тихо сказал.-Нет и не скоро появится…"
"Ты правду мне говоришь? - я спросила. - Правду? Скажи!"
"Правду, Сабина…"
Я в Ахиллею вернулась. Пусто в душе моей было. Пусто на сердце. Я к Дунаю пошла, села на берегу, про себя забыла. Долго сидела. До вечера просидела. На вербы глядела на том берегу, на дымку над вербами и на дорожку от солнца на тихой воде. На уголек красный солнце было похоже. Не жаркий, не злой, а как в горне кузнечном в детстве моем. Я долго глядела на уголек. Он на глазах моих таял. Он грел мою душу, грел мое сердце. Я голову вскинула - удачу почуяла! Теплый ветер в лицо мне дохнул, поднял душу мою, самую чистую душу мою, и на легких крыльях понес над водой и деревьями. Мне хорошо стало! Мне радостно стало! Я весь наш край увидала! День увидала, вечер, ночь и луну, и густую траву, и костры у воды, и людей. Наших вольных людей! Смелых и добрых людей! Они дружно живут, они песни поют, а я их покой стерегу. Я царица над ними. Я в черном платье сижу у шатра…
Бог мой! Какую картину я увидала! Кто, кто ее для меня нарисует? Кто, кроме тебя, мой Богдан любимый, ее нарисует? Ты - вера моя! Ты - жизнь моя! Счастье мое! Богдан! Мой Богдан! Родной мой Богдан!
Я имя любимого повторяла, и сердце мое проснулось. Сердце мое крепко забилось, сердце спросило: что ты сидишь, Сабина? Почему ты сидишь? Кому ты поверила? Доктору ты поверила? Что он знает, тот доктор? Какую правду он знает? Он твоей правды не знает. И не узнает. Бог с ним… Пусть сидит себе в белом доме, пусть книгу свою читает. А я и сама с головой. Я знаю, что делать. Знаю, знаю! Я в Одессу сейчас поеду. К морякам в порт пойду. Моряки за границу плавают. Лекарство для Богдана привезут. Какое надо лекарство ему привезут! Самое лучшее ему привезут! Ты слышишь меня, молодой- красивый? Ты слышишь - я чую. Ты сердце имеешь, душу имеешь. Дай Бог удачи тебе! Счастья-здоровья! Долго живи! С миром в душе живи. Прощай! Я поеду. В Одессу поеду.
1 На кузнеце рубашка грязная, потому он счастливый. (Здесь и далее язык цыган кэлдэрарей-котелыциков- этнической группы, проживающей в придунайском крае.) 1 Староста, начальник. 8 В святой день воскресный! Вот родился Пэтро! Он рос не как все, А будто из рук тянулся… 3 За твое здоровье! 1 Тростник. 8 Завалинка. 1 Деньги между пальцами по цыганскому обычаю кладут покойнику. 1 Перепуганный (укр.). % Ласковое обращение к детям. 8 Человек, не цыган. 3 Большая ярмарка. 4 От меня мало, от Бога возьмите больше! 5 Почтительное обращение к мужчине, старшему по возрасту. 6 Островерхая овечья шапка, 7 Старинные серебряные монеты. 8 Счастье! Счастье! * Опоганенной. 10 Почтение тебе, Сабина! Будем здоровы, Сабина! 11 Не правда, не правда, Что говорят цыгане Будто она меня больше не любит, С другими будто живет… 12 Товарищество. 13 Калачи (мест.). 14 Пусть эта ночь будет нам на здоровье! 15 Когда у тебя волосы на ладони вырастут! 16 Дале - мать. 17 Пастушья дудка (молд.).
