Божена Немцова - Бабушка
— Покажи мне ее.
Аделька открыла кулак, но рука оказалась пустою. — Ах какая, убежала! — сказала печально девочка.
— Постой! Еще не ушла, а только хочет уйти, — сказала Гортензия, осторожно снимая божью коровку с открытого плечика Адельки. — Что ж ты будешь с ней делать?
— Пущу ее. Посмотри, как она полетит! Посмотри-ка! — Аделька положила букашку на раскрытую ладонь и подняла руку вверх, говоря: — Пинка-линка, Пинка-линка улетела к Боженьке в окно...
— И раздала там молоко! — добавил Вилим, ударив тихонько по руке Адельки. Божья коровка приподняла верхний черный с красными крапинками покров, развернула сложенные под ним прозрачные крылышки и поднялась вверх.
— Постой! Зачем ты подтолкнул? — вскричала сердито Аделька.
— Чтобы скорее улетела, — отвечал смеясь мальчик, обернулся к Гортензии и взяв ее за руку, сказал: — Пойдем, Гортензия, пойдем... Посмотри, я дал муравьям кусочек хлеба, и сколько их на нем! — прибавил он с жестом удивления.
Гортензия опустила руку в карман черной бархатной кофты, достала оттуда кусок сахару и, отдавая его Вилиму, сказала: «Положи это им в траву, и вы сейчас увидите, как они его облепят. Они очень любят сладкое».
Вилим немедленно исполнил приказание, и увидев, как в одно мгновение со всех сторон набежали муравьи на сахар, скоблили его и самые мелкие крошечки уносили в кучку, в свое жилище, очень удивился и спросил Гортензию:
— Скажи же мне, как это муравьи знают, что здесь есть что-то хорошее, и что они делают с этими яичками, которые они постоянно выносят и уносят?
— Это их деточки, а их носят нянюшки. Когда светит солнце и день жаркий, тогда их выносят из темных комнат, чтоб они погрелись и лучше росли.
— А где же их маменьки? — спросила Аделька.
— Они дома сидят и несут яички, чтобы муравьи не вымерли; а тятеньки ходят около них, рассказывают им что-нибудь и занимают их, чтоб они не скучали, а эти остальные муравьи, которых вы здесь видите, это работницы.
— А что же они работают? — спросил Ян.
— Носят корм, строят и поправляют дома, нянчат куколок, этих растущих детей, чистят дом; если умрет муравей, то относят его; караулят, чтобы не напал на них неприятель, а когда это случается, то они общими силами защищают свою общину. Все это должны исполнять работницы.
— Да как же они понимают друг друга, когда они не умеют говорить? — спрашивали с удивлением дети.
— Хотя они и не умеют говорить так, как разумные создания, т.е. как люди, но они все-таки понимают друг друга. Ведь вы видели, как первый, нашедший сахар, побежал тотчас сообщить об этом другим, и как все сбежались. Видите, как они останавливаются, как их щупальцы соприкасаются, как будто бы они хотят мимоходом поговорить о чем-то; а местами стоят они целыми кучками и, кто знает, о чем они советуются.
— И у них также есть комнаты и кухни? — спросила Аделька.
— Им не нужно кухни, потому что они не стряпают; но у них есть в этих кучках комнаты для детей и маменек, залы для работниц; дома их разделены на несколько этажей и внутри сделаны проходы из одного этажа в другой.
— Но как же они строят так, что их домы[70] не осыпаются? — допрашивали дети.
— Они очень крепко строят, и если кто-нибудь посильнее не испортит их постройки, то она не скоро разрушится. Они делают себе и стены и крышу, все из мелких стружек, стеблей, хвойных иголок, сухих листочков, травы и земли, которую они скатывают в маленькие шарики, а если она суха, то они мочат ее слюной, сжимают и потом уже употребляют ее так, как каменщик употребляет кирпич. Всего удобнее им строится при мелком дожде, когда земля влажна.
— Кто же научил их так строиться? — спросил Вилим.
— Бог дал всем животным такой природный инстинкт, что они сызмала знают, что есть, что им необходимо для защиты, и некоторые бессловесные твари с таким искусством и знанием добывают себе все необходимое и устраивают свою домашнюю жизнь, что инстинкт их очень похож на человеческий разум. Когда будете ходить в школу и будете понимать книги, тогда узнаете много о животных и о их жизни, как и я узнала,— прибавила Гортензия.
В это время пришла бабушка с Барункой, неся полные фартуки цветов и целое беремя[71] кореньев, собранных ими на лугу. Дети тотчас передали бабушке все рассказанное им Гортензией, а Гортензия спросила бабушку, зачем ей все эти коренья.
— Тут, барышня, тмин и немножко репейнику. Тмин этот высушится и семя уйдет в хозяйстве в кушанья и хлеб, а трава детям для купанья; из репейника будет полосканье от боли в горле. Окрестные жители знают, что у меня всегда есть немножко этих кореньев и потому всегда ко мне присылают за ними. Хорошо иметь в доме такое лекарство: если для себя не понадобится, так пригодится другим.
— Разве в городке нет аптеки?
— В городке нет, а есть еще за час езды оттуда. Но если б в городке и была аптека, то все-таки латинская кухня слишком дорога, а зачем нам платить дорого за то, что мы сами себе можем приготовить?
— Так вам доктор напишет рецепт и скажет, как приготовить?
— И, барышня! До чего бы дошел человек, если бы при малейшем нездоровье призывал лекаря. Он живет за час езды отсюда; пройдет половина дня, пока человек его дождется; между тем можно было бы умереть, если бы не было под руками домашних лекарств. А когда придет лекарь, так тут уж... Бог знает сколько лекарств: и пластыри, и пиявки, и то, и другое, так что у человека голова кругом пойдет, а больной от этого только еще больше расхворается. Я, барышня, лекарям вовсе не верю, и когда я прихворну или эти дети, то нам достаточно и этих кореньев; а если кто-нибудь другой захворает, то я всегда говорю: пошлите за лекарем. Да ведь когда Бог посетит тяжкою болезнию, то и лекари становятся в тупик со своею наукой и предоставляют природе помогать самой себе. Господь всегда останется лучшим лекарем: если человеку суждено жить, так он и без лекаря выздоровеет; если же он должен умереть, то уж никакая аптека не поможет.
— А в фартуке у вас те же самые коренья? — спросила девушка.
— О нет, Гортензия! — торопливо вскричала Барунка; — тут цветы для венков. Завтра праздник Божьего Тела; я и Манчинка будем дружичками.
— И я также! Я пойду с Гелой[72], — добавила Аделька.
— И мы пойдем! — закричали мальчики.
— А кто это такая — Гела? — спросила Гортензия.
— Гела — дочь кумы из того высокого дома, на котором лев.
— Ты должна говорить: из гостиницы, — поправила бабушка.
— И ты пойдешь на процессию? — спросила Барунка Гортензию.
— Конечно, пойду, — отвечала Гортензия, садясь на траву, чтоб помочь бабушке и Барунке уложить цветы.
— Ты еще никогда не была дружичкой в праздник Божьего тела? — спросила Барунка.
— Никогда. Но когда я еще жила у своей воспитательницы во Флоренции, то я была однажды дружичкой в праздник Мадонны и несла Мадонне венок из роз.
— А кто это Мадонна?
— Мадонной называют в Италии Деву Марию, — отвечала Гортензия.
— А вы, барышня, родом из Италии? Ведь это там, где стоят наши солдаты? — спросила бабушка.
— Да. Но только в том городе, откуда я родом, во Флоренции, их нет. А там делаются вот эти шляпки из рисовой соломы, которые на вас. Там на полях растут и рис, и кукуруза, на холмах сладкие каштаны и оливки; там кипарисные и лавровые рощи, прекрасные цветы и голубое безоблачное небо.
— Ах, я уж знаю! — прервала ее Барунка. — Это тот город, что в твоей комнате нарисован. В середине широкая река, а над рекой до верху построен город. Ах, бабушка, какие там хорошенькие сады и домики; у одного из них играет девочка, а возле нее сидит старушка — это Гортензия со своей воспитательницей... Ведь ты нам так рассказывала, когда мы были в замке?
Девушка не тотчас отвечала; она задумалась, руки ее неподвижно лежали на коленях; но через минуту она сказала с глубоким вздохом: «Oh bella patria! Oh, cara amica!»[73] — и в прекрасных глазах ее заблестели слезы.
— Что же ты рассказывала, Гортензия? — спросила любопытная Аделька, ласково прижимаясь к ней. Гортензия прислонилась головой к головке малютки и не удерживала слез, капавших с лица на колени.
— Барышня вспомнила о своей родине и о своих друзьях, — проговорила бабушка. — Вы дети еще не знаете, каково человеку покидать место, где он вырос. Хотя бы ему Бог знает как хорошо было потом, он все-таки не в состоянии будет забыть свою родину. И вы когда-нибудь испытаете это. А у барышни вероятно там есть родные?
— У меня нет никого родных, я никого не знаю, — отвечала печально Гортензия. — Во Флоренции живет моя добрая воспитательница, мой друг, Джиованна, и я иногда тоскую по ней и по моей родине. Но княгиня, добрая мать моя, обещала мне скоро отвезти меня туда.
— Как же княгиня так далеко отыскала вас, барышня? — спросила бабушка.
