Николас Дрейсон - Книга птиц Восточной Африки
— Естественно, а как же, — сказал Кеннеди, услышав об этом. — Чудны дела его, неисповедимы пути.
Сей скромный дискурс в историю телефонных и личных божественных откровений призван объяснить следующее: мистер Малик, если б захотел, мог попросить о помощи моего либо иных богов и ускорить процесс получения новых водительских прав. Он мог бы, если б захотел, объяснить ситуацию в прокатной фирме — и узнал бы, что за весьма умеренную дополнительную плату там готовы закрыть глаза на отсутствие необходимых документов. Но мистер Малик не стал так поступать потому, что он — как мы уже знаем — человек честный.
Ложь способна завести человека очень далеко, но быть честным тоже, мягко говоря, непросто. Когда знакомый показывает вам фотографию новорожденного внука, восклицая: «Нет, скажите, правда, он прелесть?» — а вы про себя думаете: «Ну, если недавно освежеванная макака — прелесть, тогда конечно», достанет ли у вас храбрости произнести это вслух? Когда близкий и дорогой мне человек в очевидном восторге крутится передо мной в новом платье, за которое, без сомнения, выложено состояние, и при этом спрашивает: «У меня в нем очень большая попа?» — смогу ли я ответить: «Да»? Нет. Так же и мистер Малик. Конечно, он не бывал в столь затруднительных положениях, как я, — покойная миссис Малик, подобно многим женщинам в Африке, не разделяла странных современных взглядов на пропорции женского тела — однако младенческих фотографий за долгую жизнь навидался немало и лгать все же умел. Тем не менее, невзирая на редкие уступки малодушию, он считал, что стопроцентная честность — лучшая политика, и в делах слово его было — закон. Если он говорил: куплю или продам по такой-то цене», то по ней покупал или продавал. Обещал поставить товар в определенной спецификации — и поставлял, причем иногда даже в лучшей; говорил: «сделаю» — и делал.
Мистер Малик прекрасно знал, как устроен мир. Табачную компанию «Весельчак», как и любую другую, нужно было каждый год перерегистрировать, получать разрешение на экспорт в министерстве торговли и на растаможивание — в министерстве финансов. Следовало также опасаться иммиграционной службы, которая, как известно всякому кенийскому предпринимателю, запросто может прикрыть любой бизнес, осуществив выборочную проверку на предмет использования нелегальной рабочей силы, — и теми же полномочиями, кстати, обладает департамент национальной безопасности. Фабрику мистера Малика могло закрыть и министерство здравоохранения, всего лишь заподозрив у кого-то из сотрудников инфекционное заболевание из официального перечня. По закону, фабрику ежегодно должны были проверять отдел охраны труда найробийского городского совета и санэпиднадзор, а полиции при желании вообще ничего не стоило задушить мистера Малика придирками. Он старался неукоснительно соблюдать правила, однако хорошо понимал, что закон — не дышло, что любые собранные бумажки легко «потерять» и что телефонная городская сеть и прочие сколько-нибудь властные структуры работают по двум каналам — официальному, принимающему документы, и неофициальному, дающему документам ход. И человек, который хочет, чтобы его дело не затерялось под сукном и законы были истолкованы в его пользу, всюду должен платить. Мистеру Малику это страшно не нравилось — потому, собственно, и родилась колонка «Птицы одного полета». Мистер Малик хотел разорвать порочный круг коррупции, душившей свободу и справедливость в Кении. Но таков, увы, был порядок вещей. Впрочем, одно дело — бизнес, и совсем другое — обычная жизнь. Мистер Малик не желал давать взятку за новые права или незаконно арендовать машину с переплатой. Что он, святее Папы Римского? Слишком принципиален? Неисправимо упрям? Просто не от мира сего? Думайте как хотите.
Но так ли, иначе ли, в понедельник утром мистер Малик все еще был без колес.
24
Удод
Узнав об угоне, дочь мистера Малика Петула не очень ему сочувствовала. Скорее говоря, она рассердилась.
— О чем же ты думал, папа? Разгуливать в таком месте! В одиночку, да еще с биноклем на шее! Почему сразу не повесить плакат: «Грабьте меня»? Ох, папочка, папочка, папочка.
Она покачала головой, совсем как ее мать в ответ на детские глупости, и мистер Малик подумал: «Дожили. Теперь я — ребенок, а она — мать. Как же все это странно». Он попросил дочь отвезти его в город за новым биноклем.
— Хорошо, подброшу по пути на работу. Только, умоляю, обещай, что домой ты поедешь на такси.
Мистер Малик обещал, и она отвезла его на улицу Свободы. В витрине торгового центра «Амин и сыновья» он увидел отличный «Бош и Ломб», а поскольку в магазине в это время оказался сам Годфри Амин, мистер Малик не только получил хорошую скидку, но и остался выпить чаю и побеседовать.
Он рассказал об угоне машины.
— Кстати, Годфри, а блокноты тут у вас есть?
Покажите мне, чего нет у «Амина и сыновей». Перед мистером Маликом выложили блокноты всевозможных размеров, линованные, нелинованные, в жестких и мягких обложках. Он остановил выбор на синем блокноте, очень похожем на украденный.
— Можно узнать, для чего он вам? — поинтересовался хозяин магазина.
— Так, записывать разные пустяки.
Только сказав это вслух, он внезапно осознал весь ужас ситуации. Блокнот.
У вас когда-нибудь бывало ощущение, будто что-то здоровенное и тяжелое — скажем, зеленый кокосовый орех — обрушилось на вас с большой высоты, проломило вам череп и провалилось в живот? Если да, то вам не надо объяснять, что почувствовал мистер Малик. Блокнот. Украденный блокнот. В нем ведь был не только список птиц, но еще и записи разговоров с мистером Ньямбе за последние пять месяцев! Если это попадет не в те руки… Мистер Малик слыхал о трупах, найденных в бетоне на стройках, которые курирует министр жилищного строительства. А те, кто случайно проходил ночью мимо здания министерства финансов, рассказывали о доносившихся изнутри сдавленных криках, мало похожих на крики радости засидевшихся допоздна бухгалтеров, которым удалось наконец исправить ошибки в отчетах. Гладить против шерсти сильных мира сего — последнее дело. Мистер Малик, выхватив из нового жесткого бумажника несколько банкнот и сунув в руки оторопевшему Годфри Амину, подцепил пакет с блокнотом и биноклем и бросился к двери. Что делать? Надо подумать.
Такси ждало у входа. Мистер Малик рывком распахнул дверцу.
— Куда прикажете, сэр?
Куда ехать? Что делать? Столько вопросов.
— Давайте пока вперед, — пробормотал он. В какое-нибудь тихое место, где можно спокойно поразмыслить. На кладбище? Нет, только не на кладбище. — В ботанический сад, — решил он и захлопнул дверцу. — Отвезите меня в ботанический сад.
Найробийский ботанический сад, расположенный на противоположном от парка конце города, место действительно очень тихое. Он основан в двадцатые годы колониальным правительством, с тем чтобы выяснить, какие деревья других стран лучше всего приживаются в данной местности. Здесь собраны экземпляры со всего света. А еще здесь собираются христиане. Уж не знаю, чем их так привлекают эти несколько акров земли за университетом, однако привлекают, причем не только по воскресеньям, но всякий день. Христиане найробийского ботанического сада — люди не самые контактные. Они встречаются тут во множестве, непременно поодиночке, зато практически везде — и под Канарскими пальмами, и под английскими дубами, и под австралийскими эвкалиптами. Но чаще всего они маячат посреди лужаек и, с Библией или молитвенником в руке, увлеченно общаются с Богом. Со стороны общение выглядит сугубо односторонним, но кто знает? И потом, христиане отпугивают грабителей.
Последнее утверждение требует доказательств. Мой дядя жил под Годалмингом, но работал в лондонском Сити, каждое утро ездил туда на поезде первым классом и к Лонгдиттону (или, в самом худшем случае, Клэпему) обычно успевал заполнить кроссворд в «Таймс». Так вот дядя рассказывал, что одно время он часто делил купе с неким типом, читавшим «Дейли телеграф», — кроссворд там, разумеется, пожиже, но, в принципе, никаких возражений. Возражения или, по меньшей мере, замешательство вызывало другое: привычка этого человека отрывать и выбрасывать в окно верхний уголок каждой прочитанной страницы. Однажды мой дядя не выдержал.
— Слушайте, старина, — сказал он. — Надеюсь, вы не обидитесь на мой вопрос. Для чего вы это делаете? Зачем отрываете уголки от газетных листов, скатываете их в маленькие шарики и бросаете за окно?
— Как, вы не знаете? — удивился странный тип. — Я отпугиваю слонов.
Ответ несколько озадачил моего дядю.
— Но, дорогой друг, в Суррее же нет слонов!
— Нет, — согласился тот. — Правда, отличное средство?
