Исаак Башевис-Зингер - Сатана в Горае. Повесть о былых временах
— Рейхеле, полночь… Небеса раскрываются… Пора!.. Крепись, Рейхеле… Настало время соединения…
Глава 8
ЗОЛОЧЕНЫЕ КАФТАНЧИКИ И МАРЦИПАНЫ
Конец лета. Толпы женщин каждое утро посещают кладбище, прощаются с мертвыми, которые, когда придет Мессия, переместятся в Страну Израиля по подземным ходам и окажутся там позже, чем живые. Целыми днями женщины голосят на могилах, просят у умерших родственников и соседей прощения, клянутся им, что воскресение близко, просят заступиться за них на небесном суде. Зажиточные измеряют кладбище, а потом жертвуют синагоге на свечи, бедные поливают могилы слезами. Даже детей приводят с собой, и они играют среди надгробий. Кажется, живые поселились вместе с мертвыми. Дивятся цыгане, вставшие табором неподалеку. Радуются гои, они надеются, что им достанется еврейское добро. В синагоге трубят в рог. Благочестивый реб Гудл каждый раз вздрагивает и прислушивается, а вдруг это рог Мессии. От волнения реб Гудл не может усидеть дома, бегает по улице туда-сюда, будто кого-то поджидает. Уже несколько дней, как на востоке появилось облако, оно медленно движется к Гораю. Вечером оно вытягивается, становится похожим на чудовищную рыбу, утром краснеет, будто горит огнем. Днем оно принимает облик корабля с серебряными парусами, и кажется, что оно стало ближе. Реб Гудл, да и не только он, верит, что это то самое облако, о котором написано в святых книгах, но говорят об этом тихо, больше намеками, чтобы не взбудоражить чернь. Женщины не могут отвести от облака глаз, многозначительно кивают головами. Все понимают: пока об этом лучше молчать.
Но пролетает день за днем, а чуда не происходит.
Чем ближе праздник, тем тише становится в Горае, словно большинство жителей уже покинуло город. Занавески на окнах опущены, ставни закрыты. Лавки заперты, или в них сидят дети. Безлюдно на рыночной площади, золотистый песок раскален, как в пустыне. Весь город затаился в ожидании. Соседи, встретившись на улице, разговаривают шепотом, не смотрят друг другу в глаза. Никто ничего не видит, будто случилось солнечное затмение.
До праздника осталось три дня. По всем расчетам, рог Избавителя должен протрубить сегодня. Но солнце уже садится, а ничего не случилось. И к святому дню ничего не приготовили. Дети и взрослые ходят босые и оборванные, нет ни муки для белого хлеба, ни рыбы, ни меда. Пошли к реб Гедалье спросить, что это значит, но оказалось, что он отправился в горы молиться в одиночестве. Пророчица Рейхеле уже несколько дней погружена в глубокий сон, и Хинкеле никого к ней не пускает. В последнюю минуту отправили в ближайшие деревни людей закупить, что необходимо, но они всё не возвращаются. Печально стоят убогие домишки, облезлые, с прохудившимися крышами. Сквозь дыры видна паутина и старый, сваленный на чердаках хлам. За лето местечко пришло в упадок. Поотрывали половицы, порубили топором мебель. Реб Гудл уже начал разбирать на топку стены. Женщины ходили по будням в праздничной одежде, теперь она запачкана и порвана. Ни у кого даже целой рубашки не осталось.
Никогда еще в Горае не проливали столько слез, как в этот раз на праздничной молитве. Едва старый кантор запел, его ноги подкосились, он упал на пол и остался лежать. Когда дошли до слов «вершит суд Бог Якова», вся синагога разрыдалась. Старик бил себя кулаками по голове и кричал:
— Отец небесный, сколько ж можно нас испытывать? Покажи уже Свою силу!..
День накануне Рош а-шана выдался холодный и дождливый. Небо, все лето необычно высокое и голубое, за ночь стало низким, затянулось серыми тучами и висело над местечком, как залатанное полотнище шатра. Окрестные горы, ярко-зеленые, как в Стране Израиля, скрылись в тумане, будто вообще исчезли с лица земли. Печи дымили, словно трубы внезапно сузились и дым не хотел в них идти. Жалким и убогим стал Горай, вдруг проглянула вся его бедность. Казалось, городок очнулся от сна и сам удивился собственной нищете.
До сумерек люди не теряли надежды, что чудо все-таки произойдет. Ведь известно, что чудеса всегда совершаются, когда их не ждут. Может, за минуту до захода солнца вдруг прилетит облако и в один миг перенесет всех евреев на Святую Землю. Нашлись даже те, кто видел во сне, что освобождение произойдет именно так. Благочестивый реб Гудл оставался тверд и повторял: Бог посылает испытание, дабы убедиться, что в Него верят всем сердцем. Твердость реб Гудла довела его до того, что он накричал на домашних, когда те начали готовить еду, и собственными руками затушил огонь в печи. Он не сомневался: сегодняшний ужин будет в Стране Израиля. Только когда совсем стемнело и в просветах среди туч показались звезды, стало ясно: этот праздник придется справлять в изгнании. Женщины сидели, опустив руки, в неосвещенных домах. Мужчины шли в синагогу оборванные, неумытые, с нечесаными бородами. От стыда никто не разговаривал, люди тихо вставали и начинали читать запоздалую молитву.
Реб Гедалья вернулся час назад. Он молится, и его сильный голос прерывается плачем. Он с головой закутался в талес, при каждом его вздохе евреи склоняются, как деревья в бурю. Женщины голосят, будто оплакивают покойника. После молитвы все быстро расходятся, даже не поздравляют друг друга. Света в городке почти не видно, сидят по домам в темноте, только кое-где жгут лучину. На праздничной трапезе едят одно мясо, хотя оно уже застревает в горле. Те, у кого остался кусок хлеба, нарезают его тоненькими ломтиками. Дети плачут. Их обманули. Они хотят в Иерусалим… Они хотят надеть золоченые кафтанчики, они хотят крылья, чтобы летать в небе… Им обещали, что будут марципаны, что на дне чашки с супом каждого будет ждать золотая монетка… Отцы опускают глаза. Они едва пробуют еду, чтобы не получилось, что они постятся в Рош а-шана, читают, запинаясь, молитву и скорей уходят спать за печку, молчаливые, грустные. Матери успокаивают малышей, сидят у детских кроваток, сонными голосами рассказывают сказки, пытаются отвлечь детей, чтобы те не задавали вопросов. Несмотря на праздник, тихо ругаются друг с другом свекрови и невестки, матери и дочери, сестры и братья. Не раздевшись, люди засыпают в тревоге, как во времена казацкой резни, когда никто не мог быть уверен, что его назавтра не убьют.
Реб Гедалья проповедует в синагоге. Его лицо потемнело, как трутовик, глаза сверкают, но с каждым словом у людей становится легче на душе. Он утверждает, что сегодняшний омраченный праздник— это последнее испытание, которое Всевышний, да будет Он благословен, послал Своему народу. Реб Гедалья сравнивает настоящее с предутренними часами, когда становится совсем темно, чтобы солнце воссияло во всей красе. Он призывает народ не падать духом, не опускать рук накануне великого дня. Он клянется, что Саббатай-Цви — истинный Избавитель народа Израиля. Реб Гедалья велит отбросить печаль, вернуть себе надежду и радость. Он рассказывает, что ночью Рейхеле явились праматери, чтобы ее утешить, и передали, что сатана обвинил на небесном суде тех, кто недостаточно тверд в своей вере. Поэтому освобождение отложено до тех пор, пока не утихнет гнев Всевышнего. В заключение реб Гедалья кладет ладонь на голову всем молящимся и благословляет их. Детей он поднимает на руки, целует и напутствует:
— Ступайте домой и веселитесь… Скоро, в наши дни, будем на Святой Земле… Каждый под виноградником своим и под смоковницей своей!..[34]
Пора идти на берег, молиться об отпущении грехов. Люди надели лохмотья, оставшиеся от праздничных одежд, и двинулись к речке. Совсем ослабевшую Рейхеле несут на позолоченных носилках, по бокам идут самые почитаемые люди. Она выглядит, как икона, не рядом будь помянута, которую гои несут во время крестного хода… Девушки стоят на мостике и вытряхивают карманы — выбрасывают в воду накопившиеся за год грехи. Как всегда, начинают подшучивать над женщинами постарше и даже над мужчинами. Смеются над Нейхеле, женой Лейви, шепчут друг другу на ухо, что сейчас река переполнится ее грехами и выйдет из берегов… По дороге обратно парни колют девушек булавками в зад, отпускают грязные шутки. Благочестивый реб Гудл прикрикнул на них, но реб Гедалья махнул рукой: пусть немного развеются…
Вечером в местечке так тихо, будто жители вымерли. Воздух синеет, как страницы старых книг. Стоят полуразрушенные дома, словно после погрома. Служанки несут ведра с водой, и кажется, что собираются обмывать покойника. Тянет гарью и чем-то тухлым, как после пожара. Мужья сонными голосами читают псалмы в синагоге, будто молятся о тяжелобольном, жены толпятся у дверей. Говорят шепотом, оглядываются по сторонам, словно боятся, что услышит кто-то посторонний. Разрешают детям играть с бусами: пусть хоть порвут, лишь бы молчали. Одна из женщин заметила, что надо бы починить дом, да и вообще выкинуть из головы эти глупости: не придет Мессия в Горай… Но на нее накричали, погрозили кулаком и посоветовали закрыть рот. Напомнили, кто она сама и кто ее родители. Все говорят о том, что беспокоит каждого. Качают головами, сплевывают, сморкаются и повторяют:
