Гарриет Бичер-Стоу - Хижина дяди Тома
— Нет, нет, бедная вы моя, — сказала миссис Берд, — никто не причинит вам здесь зла. Не бойтесь, здесь вы в безопасности.
— Благодарю, благодарю вас, — прошептала женщина и, закрыв лицо руками, разрыдалась.
Малыш, видя, что она плачет, силился утешить ее своими ласками.
Наконец, благодаря нежной заботливости миссис Берд, она несколько успокоилась. На скамье у очага ей постелили постель, и она вскоре уснула, крепко прижимая к себе ребенка, который казался не менее утомленным, чем она сама.
Несмотря на усилия окружающих, она ни за что не соглашалась расстаться с ним хоть на мгновение и при малейшей попытке взять его из ее рук начинала в смертельном ужасе сопротивляться. Даже во сне она с силой прижимала к себе ребенка, словно желая защитить его от опасности.
Сенатор и его жена вернулись в гостиную, и, как это ни странно, ни он, ни она ни одним намеком не упомянули о предыдущем споре. Миссис Берд занялась вязанием, а сенатор делал вид, что погружен в просмотр бумаг. Но вдруг, отложив их в сторону, он повернулся к жене.
— Я совершенно не представляю себе, кто она такая, — произнес он.
— Когда она проснется и сколько-нибудь оправится, видно будет, — ответила миссис Берд.
— Послушай, дорогая… — снова после некоторого раздумья начал сенатор.
— Я слушаю тебя, мой друг.
— Нельзя ли ей надеть которое-нибудь из твоих платьев… если его удлинить, разумеется? Мне кажется, что она выше тебя ростом.
Еле заметная улыбка скользнула по лицу миссис Берд.
— Посмотрим, — сказала она.
Снова молчание, и снова его нарушил сенатор:
— Послушай, дорогая…
— Да?..
— Ты знаешь, этот домотканый плащ, которым ты укрываешь меня, когда я укладываюсь подремать после обеда… Его тоже можно было бы ей отдать. Ее необходимо одеть.
Но тут вошла Дина и сообщила, что женщина проснулась и хотела бы поговорить с госпожой.
Мистер и миссис Берд направились в кухню, сопровождаемые двумя старшими детьми. Младшие члены семьи уже были уложены в постель.
Элиза сидела на приступке очага, подле самого огня. В ее взгляде было беспредельное отчаяние…
— Вы хотели говорить со мной, — сказала миссис Берд с большой мягкостью. — Надеюсь, вы чувствуете себя теперь лучше, бедняжка?
Глубокий вздох был единственным ответом Элизы, но она подняла на миссис Берд глаза с выражением такой тоски и трогательной мольбы, что отзывчивая женщина почувствовала, как у нее к горлу подступают слезы.
— Здесь вам нечего опасаться, — сказала миссис Берд. — Все мы — ваши друзья. Скажите, откуда вы и чего вы желаете?
— Я пришла из Кентукки…
— Когда? — спросил сенатор, желавший держать нить допроса в своих руках.
— Сегодня ночью.
— Каким путем?
— Я перебралась по льду.
— Перебрались по льду? — невольно повторили все присутствующие.
— Да… Я перебралась по льду потому, что они уже настигали меня… совсем… совсем… и не было другого пути!
— Боже! — воскликнул Куджо. — Ведь лед раскололся на глыбы, и они плывут по реке, крутятся, налезая одна на другую!..
— Да, да… — произнесла Элиза, как безумная устремив взгляд в пространство. — И все же я прошла по льду. Мне казалось, что я не пройду… я не надеялась, что доберусь до другого берега… Но у меня не было выбора, нужно было перейти или умереть…
— Вы были невольницей? — спросил мистер Берд.
— Да, сэр.
— Хозяин жестоко обращался с вами?
— Нет, сэр, он был добрым хозяином.
— А ваша хозяйка? Она была жестока?
— Нет! О нет, сэр. Моя госпожа всегда была добра ко мне.
— Что же могло заставить вас бросить такой хороший дом и бежать, подвергаясь страшным опасностям?
Элиза поглядела на миссис Берд испытующим взглядом и увидела, что она одета в траур.
— Миссис, — произнесла она вдруг с неожиданной решимостью, — приходилось ли вам когда-нибудь терять ребенка?
Вопрос был неожиданный, он задел незажившую рану: всего месяц назад миссис Берд похоронила ребенка, любимца всей семьи.
Сенатор отвернулся и отошел к окну. Слезы брызнули из глаз миссис Берд, но она постаралась овладеть собой.
— Почему вы задали этот вопрос?.. Да, я недавно потеряла ребенка.
— Тогда вы поймете мое горе, — проговорила Элиза. — Я потеряла двоих детей, одного за другим. Они остались там, в той земле, откуда я пришла. У меня теперь только один этот ребенок… Он для меня все на свете — мое утешение, моя гордость, все мои мысли о нем и днем и ночью. И вот, миссис, они захотели отнять его у меня и продать торговцам с Юга, отправить его туда одного, его, такого крошку, который ни разу в жизни ни на одну минуту не покидал меня; не было ни одной ночи, когда бы он не спал подле меня… Я не могла это перенести, миссис! Я знала, что, если его увезут, я не смогу жить, у меня не будет на это сил… И когда я узнала, что он продан, что бумаги подписаны, я схватила его и убежала среди ночи… Они гнались за мной — тот, который купил моего мальчика, и двое слуг хозяина… Они уже готовы были схватить меня… Я слышала их… чувствовала их приближение… Я прыгнула на лед… Как я прошла? Не знаю… Затем я увидела человека, который помог мне выбраться на берег…
Она не рыдала, не плакала. Она достигла той степени горя, когда иссякают слезы. Но все окружавшие ее по-своему проявляли горячее сочувствие.
Оба маленьких мальчугана, напрасно порывшись в карманах в поисках носового платка, которого никогда у ребят не оказывается на месте, зарыдав, уткнулись в юбку матери, вытирая глаза и носы об ее платье. Миссис Берд закрыла платком лицо, а старая Дина, у которой слезы ручьем текли по ее доброму черному лицу, не переставала повторять:
— Господи, помилуй… Господи ты боже мой!..
Старый Куджо изо всех сил тер глаза краем рукава и, строя самые невероятные гримасы, вторил Дине. Сенатор, как государственный человек, не имел права плакать, как все остальные смертные. Поэтому, повернувшись спиной к присутствующим, он подошел к окну, пыхтя и усиленно протирая очки, но сморкался при этом так часто, что мог бы внушить кое-какие подозрения, если б среди присутствующих нашелся хоть кто-нибудь достаточно владеющий собой, чтобы заниматься критическими наблюдениями.
— Как же вы могли сказать, что у вас был добрый хозяин? — сказал он вдруг, резко повернувшись.
— Я сказала это потому, что это правда, — ответила Элиза. — Он был добр к нам. И госпожа моя тоже была добра. Но у них не хватало средств. Они задолжали. Я не умею все это объяснить… И был человек, который держал их в руках и заставлял их исполнять его волю. Я слышала, как хозяин сказал хозяйке, что мой ребенок продан. Хозяйка заступалась за меня. Но он ответил, что не может иначе и что бумаги уже подписаны. И вот тогда я схватила ребенка и убежала. Ведь он — это все, что у меня есть на свете!
— Разве у вас нет мужа?
— Есть. Но он принадлежит другому хозяину. Его господин дурно обращается с ним, не позволяет ему встречаться со мной и каждый день грозится, что продаст его на Юг… Наверно, я уж никогда не увижу его…
Спокойный тон, которым были произнесены эти слова, мог бы заставить поверхностного наблюдателя предположить, что она совершенно равнодушна к разлуке с мужем. Но стоило заглянуть ей в глаза, и сразу становилось понятно, что отчаяние было беспредельно и только потому проявлялось в такой сдержанной форме.
— Куда же вы направляетесь, бедная вы моя? — ласково спросила миссис Берд.
— Я хотела бы пробраться в Канаду… если б только я знала туда дорогу, — сказала Элиза. — А далеко до Канады? — спросила она вдруг, доверчиво и просто глядя на миссис Берд.
— Несчастное дитя! — невольно вырвалось у той.
— Я и сама думаю, что это очень далеко, — с трепетом проговорила Элиза.
— Много дальше, чем вы думаете, милая. Но мы попробуем помочь вам… Дина, прежде всего нужно постелить ей постель в вашей комнате. До завтра я обдумаю, что делать дальше. Но вы, дорогая, — обратилась она к Элизе, — ничего не бойтесь. Мы сделаем все, что будет в наших силах.
Миссис Берд и ее муж вернулись в гостиную. Жена уселась в качалку, стоявшую у камина, и задумалась. Сенатор шагал взад и вперед по комнате.
— Неприятная, ужасно неприятная история! — бормотал он про себя.
Наконец, круто повернувшись, он подошел к жене.
— Необходимо, дорогая, чтобы она сегодня же ночью уехала отсюда! Торговец настигнет ее самое позднее завтра на заре. Если б женщина была одна, она могла бы притаиться, пока он проедет. Но даже целая армия, пешая и конная, не управится с мальчуганом: он высунет нос в окно или в дверь и выдаст всех, ручаюсь тебе. Подумай, в каком я окажусь положении, если их захватят здесь, у меня!.. Нет, необходимо, чтобы она уехала сегодня же ночью.
— Сегодня ночью? Да разве это возможно? Куда же ей деться?
