Ивлин Во - Черная беда
Поначалу местные жители часто попадали под поезд, так как не сразу могли оценить силу и мощь этого диковинного изобретения. Со временем, однако, они стали более осмотрительными, да и поезда ходили теперь гораздо реже. Амурат собственноручно составил подробное расписание скорых, пассажирских, товарных, туристических поездов; ввел билеты различной стоимости — первого класса, второго класса, обратные, дневные, экскурсионные; напечатал подробную карту острова с густой сетью железнодорожных путей, которой должна была в самом ближайшем будущем покрыться страна. Однако всем этим планам не суждено было сбыться: через некоторое время после открытия узкоколейки Амурат впал в кому и вскоре скончался, а поскольку жители Азании свято верили в бессмертие своего императора, его министры только через три года, да и то чтобы покончить с упорно ходившими слухами, рискнули сообщить народу о его смерти. В последующие годы «Grand Chemin de Fer Imperial d'Azanie», вопреки предсмертной воле императора, постепенно пришла в запустение. Когда же Сет, закончив Оксфорд, вернулся в Азанию, поезд «Матоди — Дебра-Дова» ходил только раз в неделю и состоял всего из двух вагонов: товарного, для скота, и пассажирского — грязного, разболтанного, с обитыми потертым плюшем сиденьями. Дорога в столицу занимала два дня, ночевать пассажирам приходилось в Лумо, где владелец отеля, грек по национальности, заключил с президентом железнодорожной компании обоюдовыгодный контракт. Необходимость ночевки объяснялась как недостаточно сильными паровозными фарами, так и частыми нападениями туземцев.
Ввел Амурат и другие новшества — быть может, не такие сенсационные, как железная дорога, однако не менее существенные. Он, например, объявил об отмене рабства, чем вызвал положительный отклик в европейской прессе. Закон об отмене рабства был расклеен в столице повсюду, на самых видных местах, на английском, французском и итальянском языках — чтобы его мог прочесть любой иностранец; в то же время в провинции об этом законе не знал никто, на местные языки он не переводился, в связи с чем старая система продолжала беспрепятственно действовать, зато опасность интервенции со стороны европейских держав Азании больше не угрожала. Благодаря своему несторианскому воспитанию Амурат хорошо знал, как надо вести себя с белыми. Теперь же, став императором, он провозгласил христианство официальной религией империи, предоставив вместе с тем полную свободу вероисповедания всем своим подданным, в том числе мусульманам и язычникам. Кроме того, Амурат всячески поощрял приток в страну миссионеров, и вскоре в Дебра-Дове было три епископа: англиканский, католический, несторианский и соответственно — три собора. Появились в столице и многочисленные секты: квакеры, Чешские братья, американские баптисты, мормоны и шведские лютеране, которые безбедно существовали на щедрые иностранные пожертвования. В результате в городскую казну непрерывным потоком шли деньги, да и репутация императора за границей значительно укрепилась. Однако главным козырем Амурата против посягательств европейцев на независимость Азании оставалась его десятитысячная армия, которая находилась в постоянной боевой готовности и которую обучали прусские офицеры. Поначалу, правда, духовые оркестры, военные парады и безупречная выправка марширующих гусиным шагом солдат вызывали лишь снисходительную улыбку. Но тут на острове вспыхнул международный скандал: иностранного коммивояжера зарезали в доме терпимости, на побережье. Амурат приказал повесить преступников (а заодно, для острастки, и двух-трех свидетелей, чьи показания были признаны неудовлетворительными) на площади перед англиканским собором, однако на родине убитого потребовали денежной компенсации, после чего на остров высадился десант, состоявший наполовину из европейцев, а наполовину из туземцев с материка. Амурат бросил против захватчиков регулярную армию, оттеснил их к морю и уничтожил всех до одного. Шесть взятых в плен европейских офицеров были повешены прямо на поле боя, а военный флот, с которого высадился десант, вынужден был без единого выстрела уплыть восвояси. После триумфального возвращения в столицу Амурат преподнес «белым отцам»-миссионерам серебряный алтарь «Богоматери Победительницы».
Островитяне боготворили своего императора. Сказать «Клянусь Амуратом!» и солгать считалось тягчайшим грехом. Только арабы не разделяли всеобщего восторга. Амурат жаловал им дворянство, раздавал титулы графов, виконтов и маркизов, но эти суровые, обнищавшие люди, чья родословная уходила в глубь веков, во времена Пророка, предпочитали старые имена новым. Он выдал свою дочь за внука старого султана — однако молодой человек к оказанной ему чести, а также к необходимости принять христианство отнесся без большого энтузиазма. Арабы же сочли этот брак позором. Их отцы не то что жену лошадь бы не взяли таких кровей! Зато индийцы охотно селились в Азании, постепенно прибирая к рукам торговлю и промышленность острова. Громадные особняки, где раньше жили арабы, теперь сдавались в аренду под казенные дома, гостиницы или конторы, и вскоре «арабским кварталом» стали называть в Матоди лишь несколько темных кривых улочек за базаром.
Большинство арабов предпочитало не переезжать в новую столицу, где во все стороны от императорского дворца разбегались улицы с построенными как попало, налезающими друг на друга лавками, домами миссионеров, казармами, посольствами, одноэтажными виллами и хижинами туземцев. Да и сам дворец, занимавший огромную территорию, обнесенную неровным укрепленным частоколом, отнюдь не являлся чудом архитектуры. Вокруг большого, во французском стиле, особняка — дворца как такового — расположились веенозможные пристройки, служившие кухнями, помещением для прислуги и конюшнями. Кроме того, на территории дворца находились деревянный сарай, который использовался под караульное помещение; огромных размеров крытый соломой амбар, где устраивались банкеты и светские приемы; восьмиугольная часовня с куполом и большой, обшитый деревом каменный дом — резиденция принцессы и ее двора. Между домами, нередко на самом видном месте, были в беспорядке свалены жбаны с горючим, сломанные повозки, пушки, боеприпасы; под ногами хлюпали вылитые прямо на землю помои, иногда валялась облепленная мухами туша осла или верблюда; после дождей по улицам города разливались зловонные лужи. Часто можно было видеть, как колонны скованных в цепи арестантов что-то роет — то ли ровняют землю, то ли копают яму для стока воды, — но, если не считать нескольких эвкалиптов, посаженных по кругу перед дворцом, при жизни старого императора ничего для придания городу столичного вида сделано не было.
Вместе с Амуратом в новой столице поселились многие его солдаты; вскоре к ним присоединились и некоторые туземцы — прельстившись утехами столичной жизни, они порвали с традиционным укладом и тоже подались в Дебра-Дову. Однако в большинстве своем население города было интернациональным. По мере же того, как Азания, про которую говорили, что это «страна открытых возможностей», притягивала к себе все больше и больше искателей счастья, съезжавшихся сюда со всего света, Дебра-Дова и вовсе утратила свой национальный колорит. Первыми на остров приехали индийцы и армяне, которых с каждым годом становилось все больше. За ними последовали австралийцы, евреи и греки, а спустя некоторое время в Азалию потянулись и более представительные эмигранты из цивилизованных стран: горные инженеры, старатели, плантаторы, подрядчики — все те, кто неустанно ездит по свету в поисках дешевых концессий. Некоторым из них посчастливилось, и они увезли из Азании небольшой капитал; большинству же не повезло, и они, навсегда оставшись на острове, слонялись по барам и сетовали со стаканом виски в руках на то, как несправедливо обошлась с ними страна, которой «заправляют эти черномазые».
Когда Амурат умер и объяснять его затянувшееся отсутствие придворные больше были не в состоянии, императрицей стала его дочь. Похороны Амурата явились значительным событием в истории Восточной Африки. Из Ирака отслужить заупокойную мессу прибыл несторианский патриарх, в похоронной процессии шли представители европейских держав; когда же императорские гвардейцы приложили к губам трубы и над пустым саркофагом полилась траурная мелодия, толпы туземцев ванда и сакуйю разразились истошными рыданиями и стонами, измазали себя с головы до ног мелом и углем, стали топать ногами, раскачиваться и в исступлении хлопать в лядоши, выражая таким образом глубокую скорбь по умершему повелителю.
Потом, когда скончалась и императрица, из Европы прибыл Сет — законный наследник азанийского престола.
В Матоди полдень. Море неподвижно, как на фотографии; неподвижно и пусто, только у причала несколько рыбачьих лодок. Над старым фортом безжизненно повис императорский стяг. На набережной ни души, конторы заперты, на окнах — ставни. С веранды отеля убраны столы. В тени мангового дерева, свернувшись калачиком, спят двое часовых, их винтовки лежат поодаль, в пыли.
