Ги Мопассан - Брошенный
Они шли узкой проселочной дорогой между дворами ферм под ветвями двойного ряда буков, посаженных вдоль канав. И вдруг очутились у деревянного забора, перед которым росла молодая ель.
— Здесь, — сказал г-н д'Апреваль. Она сразу остановилась и огляделась.
Широкий двор, обсаженный яблонями, тянулся до маленького домика, крытого соломой. Напротив — конюшня, рига, хлев, курятник. Под шиферным навесом — деревенские повозки: телега, двуколка, шарабан. Четыре теленка щипали ярко-зеленую траву в тени деревьев. По двору бродили черные куры.
Ни звука. Дверь в доме стояла настежь. Но никого не было видно.
Они вошли. Из бочки, лежащей под высокой грушей, выскочила черная собака и принялась яростно лаять.
У входа, вдоль стены дома, четыре улья на дощатых подставках выставили в ряд свои соломенные купола.
Г-н д'Апреваль подошел к домику и крикнул:
— Есть кто-нибудь?
На пороге показалась девочка лет десяти, в рубашке и шерстяной юбке, с босыми грязными ногами, застенчивая и угрюмая на вид. Она остановилась в дверях, словно преграждая вход.
— Вам чего надо? — спросила она.
— Отец дома?
— Нет.
— Где он?
— Не знаю.
— А мама?
— Пошла коров доить.
— Скоро она вернется?
— Не знаю.
Тут вдруг старая дама, словно испугавшись, что ее уведут насильно, торопливо сказала:
— Я не уйду, пока не увижу его.
— Мы подождем его, дорогая.
Обернувшись, они увидели крестьянку: она шла к дому, неся два жестяных, по-видимому, тяжелых, ведра, по которым бегали ослепительные солнечные зайчики.
Женщина прихрамывала на правую ногу, грудь ее была обтянута коричневой фуфайкой, линялой, вымоченной дождями, порыжевшей от летнего солнца; она походила на бедную батрачку, жалкую и неряшливую.
— Вот и мама, — сказала девочка.
Крестьянка окинула чужих людей неприветливым, подозрительным взглядом и вошла в дом, словно не видя их.
У нее было худое и желтое, жесткое, деревянное лицо, как у многих крестьянок; она казалась старухой.
Г-н д'Апреваль окликнул ее:
— Хозяйка, мы зашли попросить, не продадите ли нам два стакана молока.
Поставив ведра, она вышла на порог и буркнула:
— Я молока не продаю.
— Видите ли, нам очень хочется пить. Эта дама немолода и сильно устала. Нельзя ли достать у вас чего-нибудь напиться?
Крестьянка глядела на них настороженно и угрюмо.
В конце концов она согласилась.
— Ну ладно, раз уж вы пришли, я вам дам молока, — сказала она.
И скрылась в доме.
Девочка вынесла из комнаты два стула и поставила их под яблоней; вслед за нею вышла мать и подала посетителям две чашки пенистого молока.
Она остановилась около них, будто хотела последить за ними и разгадать, что у них на уме.
— Вы из Фекана? — спросила она.
Г-н д'Апреваль ответил:
— Да, мы приехали на лето в Фекан.
Помолчав, он добавил:
— Не можете ли вы продавать нам каждую неделю кур?
Крестьянка заколебалась, потом ответила:
— Да как сказать. Вам молодок надо?
— Да, молодок.
— А почем вы покупаете кур на рынке?
Д'Апреваль не знал, он обернулся к своей подруге:
— Дорогая, почем вы покупаете кур, молодых кур?
Она пробормотала, подняв глаза, полные слез:
— По четыре франка и по четыре пятьдесят.
Хозяйка искоса с удивлением посмотрела на нее и спросила:
— Чего эта дама плачет? Больна она, что ли?
Он не знал, что ответить, и проговорил запинаясь:
— Нет… нет… но она… по дороге потеряла часы, очень красивые часы, и расстроилась. Если кто-нибудь найдет их, дайте нам знать.
Жена Бенедикта ничего не ответила, решив, что тут дело не чисто.
Вдруг она сказала:
— А вот и хозяин!
Только она одна заметила, как он вошел, потому что стояла лицом к калитке.
Д'Апреваль сильно вздрогнул, г-жа де Кадур чуть не упала, резко повернувшись на стуле.
В десяти шагах от них появился человек, который вел на веревке корову, перегнувшись пополам и тяжело дыша.
— Вот шкура проклятая! — выругался он, не обращая внимания на посторонних; затем направился к хлеву и скрылся в нем.
Слезы на глазах старой женщины мгновенно высохли, она застыла, онемела, растерялась от ужаса. Сын! Это ее сын!
Д'Апреваль, которого больно кольнула та же мысль, спросил дрожащим голосом:
— Это и есть господин Бенедикт?
Хозяйка насторожилась:
— А кто вам сказал, как его звать?
Г-н д'Апреваль ответил:
— Кузнец на большой дороге.
И все замолчали, устремив глаза на раскрытую дверь хлева. Она зияла в стене черной, дырой. Внутри ничего не было видно, но оттуда доносились неясные звуки, возня, топот, приглушенный разбросанной по земле соломой.
Хозяин снова показался на пороге, вытер лоб и двинулся к дому размашистой походкой, раскачиваясь при каждом шаге.
Он еще раз прошел мимо посторонних, как будто не замечая их, и бросил жене:
— Ступай нацеди кружку сидра, пить хочется.
И он вошел в дом. Хозяйка скрылась в погребе, оставив парижан вдвоем.
Г-жа де Кадур, в полном смятении, пролепетала:
— Уйдем отсюда, Анри, уйдем отсюда.
Д'Апреваль взял ее под руку, поднял и, поддерживая изо всех сил, так как чувствовал, что она вот-вот упадет, повел прочь, бросив на стул пять франков.
Едва они вышли за калитку, как г-жа де Кадур разрыдалась, вся содрогаясь от боли.
— О-о! Вот что вы сделали из него!..
Г-н д'Апреваль был очень бледен. Он сухо ответил:
— Я сделал, что мог. Его ферма стоит восемьдесят тысяч франков, Не всякий сын зажиточного горожанина имеет такой капитал.
И они медленно пошли назад, не говоря больше ни слова.
Она плакала не переставая. Слезы все текли и текли у нее из глаз и катились по щекам.
Наконец они иссякли; путники вернулись в Фекан.
Г-н де Кадур поджидал их к обеду. Увидев их, он расхохотался и закричал:
— Прекрасно, у жены солнечный удар. Я очень рад. Право, я думаю, что с некоторых пор она потеряла рассудок!
Ни жена, ни ее друг не отвечали, а когда муж, потирая руки, спросил:
— Хорошо ли вы прогулялись по крайней мере?
Д'Апреваль ответил:
— Чудесно, друг мой, чудесно.
