Ричард Олдингтон - Любой ценой
Все четверо офицеров незаметно подавили вздох, переглянулись и отвели глаза в сторону. Хенли облокотился о стол.
– Я слушаю, сэр.
– Наступление будет внезапным, с короткой, но мощной артподготовкой. – Полковник говорил медленно, неторопливо, рассеянно глядя на карту и крутя нижнюю пуговицу френча правой рукой. – Эти сведения подтверждаются всеми данными. Кроме того, воздушная разведка сообщает об оживлении в тылу врага. Вы слышали, как мы обстреливали их коммуникации сегодня ночью?
– Да, сэр.
Мертвая тишина воцарилась в блиндаже, когда полковник умолк. У денщиков за перегородкой со звоном упали на пол жестяные тарелки. Офицеры даже не шелохнулись. Хенли вдруг бросилось в глаза, какой у полковника новенький противогаз.
– По-видимому, наступать будет от двадцати до тридцати немецких дивизий на фронте шириной в шестнадцать миль. Мы находимся в центре.
– Понятно, сэр.
Полковник поудобнее уселся на ящике. Потом он вытянул левую руку и стал быстро барабанить пальцами по столу.
– Сюда уже подтягивают канадский корпус и несколько резервных дивизий. Они займут позиции у нас в тылу, примерно в пяти милях отсюда. Но они будут на месте только завтра к трем часам пополудни. Наша задача – задержать врага до этого времени или еще дольше. Мы должны удерживать свои позиции любой ценой, до последнего человека.
Опять наступило долгое молчание. Полковник перестал барабанить пальцами по столу и посмотрел на офицеров.
– Вопросы есть?
– Да, сэр. Что мне делать с передовыми постами?
– За два часа до рассвета вы снимете все посты для усиления своей обороны. Только в конце хода сообщения оставите одно отделение с младшим офицером и сержантом. Пошлите офицера, который вызовется добровольно. Он должен будет пустить зеленую ракету, когда до него дойдет немецкая цепь. Тогда мы перенесем туда заградительный огонь, чтобы прикрыть вашу линию обороны. Свою ракетницу зарядите красной ракетой и выстрелите, когда первый немец прыгнет в ваш окоп. Это будет сигнал артиллерии, что пора снова перенести заградительный огонь.
– Да, сэр.
– Есть еще вопросы?
– Пока нет, сэр.
– Договоритесь с офицерами, кто пойдет добровольцем и пустит зеленую ракету.
– Слушаюсь, сэр.
– Сегодня днем приходите в штаб батальона на совещание ротных командиров.
– Слушаюсь, сэр. В котором часу?
– Скажем, в три часа.
– Слушаюсь, сэр. Полковник встал.
– Свои боевые позиции вы, конечно, знаете, но на совещании мы еще раз все обсудим. Да, кстати, я пришлю всей вашей роте зеленые конверты h. Связной заберет у вас письма в четыре часа. Пока письма не будут отправлены, солдаты и унтер-офицеры ничего не должны знать о наступлении.
– Конечно, сэр.
– И… в своих письмах вы, конечно, тоже не станете упоминать об этом.
– Нет, нет, сэр.
– Ну что ж. До свидания. Хенли, попрошу вас следовать за мной. Мы вместе осмотрим ваши позиции.
– Слушаюсь, сэр.
В блиндаже стало тихо. Слышно было, как поднимаются по низким земляным ступенькам полковник и Хенли. Уильямс постучал сигаретой по портсигару и, нагнувшись к столу, прикурил от горящей свечи. Потом, сложив трубочкой губы, выпустил изо рта струю дыма.
– Так, так. Значит, крышка?
– Похоже на то.
– Выпьем?
– Что ж, можно.
Конверты для бесплатных солдатских писем.
Уильямс крикнул:
– То-омп-сон!
Издали послышалось приглушенное:
– Да, сэр?
В дверях появился солдат.
– Принеси бутылку виски и кружки.
– Слушаюсь, сэр.
III
Весь этот день Хенли был в каком-то отупении, и только по временам к нему возвращалась способность ясно мыслить. Он не мог без удивления думать о том, что все осталось таким будничным, повседневным. Часовые стояли на своих постах, связные ходили по окопам, над головой пролетали случайные самолеты, немного стреляли – в общем фронтовая жизнь шла своим чередом. А ведь не пройдет и суток, как от их окопов ничего не останется, тысячи людей будут уничтожены, и он вместе с ними, если только по странной прихоти судьбы не попадет в плен. В его ушах без конца звучали все те же слова: «Позиции надо удержать любой ценой, позиции надо удержать любой ценой». Он вдруг разозлился. Любой ценой! Прекрасно! Им, конечно, легко и просто писать все это, сидя в безопасности в Монтрейле, а каково тем, кто будет расплачиваться жизнью за эти страшные приказы? Даже поверить трудно, что фронт может быть так оголен. Ведь его собственная рота не полностью укомплектована, а должна удерживать позиции чуть ли не целого батальона, да еще прикрывать один из флангов! Даже если они будут драться как одержимые, до последнего человека, им все равно не отразить больше трех атак, не продержаться больше часа. А им приказано держаться почти двенадцать часов. Смешно, честное слово, смешно.
Вдруг он почувствовал, что полковник дергает его за рукав.
– Что с вами, Хенли? Вы, кажется, не слушаете меня?
– Простите, сэр. Я…
– По-моему, надо перенести ручной пулемет вот сюда. Здесь выгодная огневая позиция.
– Слушаюсь, сэр.
Хенли сделал пометку в своей полевой книжке. Они пошли дальше. Полковник делал все новые указания, отдавал массу распоряжений, а Хенли добросовестно записывал. Около хода сообщения, ведущего к штабу батальона, полковник остановился. Он сделал связным знак чтобы они не подходили.
– Общий план обороны мы обсудим сегодня на совещании. А пока записывайте все, что считаете важным, и то, что хотели бы выяснить, и доложите обо всем на совещании.
– Хорошо, сэр.
Полковник помедлил немного.
– Задача у вас нелегкая, Хенли, я знаю, но все мы обязаны выполнять свой долг.
– Конечно, сэр.
– Я сам поведу в контратаку резервную роту.
– Понимаю, сэр.
– Очень многое зависит от того, как мы встретим противника.
– Да, сэр.
– Советую вам обойти вечером блиндажи и поговорить с людьми. Изобразить все надо в самом благоприятном свете, сами знаете. Скажите, что мы хорошо подготовлены и легко отобьем атаку, на помощь нам уже идут свежие силы. А главное, внушите им, что ваши позиции необходимо удержать любой ценой.
– Слушаюсь, сэр.
Полковник протянул руку.
– Может быть, нам уже не удастся поговорить наедине. Прощайте, желаю успеха. Не сомневаюсь, что вы выполните свой долг.
– Спасибо, сэр. Прощайте.
– Прощайте.
Когда Хенли, пригнувшись, вошел в блиндаж, три лейтенанта сидели вокруг стола с раскрасневшимися лицами и громко разговаривали. Виски в бутылке осталось меньше половины. Неожиданная ярость охватила его. Большими шагами он подошел к столу, сильным ударом кулака вогнал пробку в горлышко и сказал резко:
– Это еще что такое?
Уильямс, самый старший из офицеров, ответил вызывающе и в то же время смущенно:
– Выпили немного. Разве нельзя?
– Выпили! Перед завтраком! Послушайте-ка, друзья: с этой минуты и до завтрашнего утра здесь будет выпито только то, что осталось в бутылке. Поняли? Трижды глупо, что офицеры на этой трижды проклятой войне считают особой доблестью напиваться. Чепуха! Солдаты ведь не пьют. Они получают свой глоток рома в день и все. Зачем доводить себя до бесчувствия? Мы отвечаем за жизнь наших людей. Ясно вам? И за эти позиции. Нас вынесут отсюда на носилках, или мы останемся здесь вместо удобрения. Понимаете вы это? Хотел бы я, чтобы те, кто дал нам это подлое, сволочное задание, оказались на нашем месте и сами выполняли свои идиотские приказы. Но их здесь нет. И не будет. А на родине люди верят в нас. И прежде всего мы в ответе перед ними. Нам поручили это дело, и мы обязаны довести его до конца. И быть при этом, черт вас дери, трезвыми как стеклышко. Поняли вы меня?
Офицеры молчали и смущенно глядели– на газету с мокрыми пятнами от кружек. Хенли взял пустую кружку и отлил немного виски у Уильямса.
– Допьем! И пропади все пропадом!
Все выпили.
– То-омп-со-он! – крикнул Хенли.
Томпсон появился в дверях.
– Убери кружки.
– Слушаюсь, сэр.
– Сколько у нас осталось виски?
– Три бутылки, сэр.
– Неси их сюда и захвати какой-нибудь мешок.
– Сейчас, сэр.
Хенли написал что-то в записной книжке и вырвал листок. Потом сложил бутылки в мешок.
– Паркер!
– Да, сэр?
Теперь в дверях появился Паркер.
– Отнеси этот мешок в штаб батальона. Отдай кому-нибудь из офицеров и принеси расписку.
– Слушаюсь, сэр.
Офицеры переглянулись. Уильямс, который стоял спиной к Хенли, скорчил насмешливую гримасу. Остальные неодобрительно посмотрели на него.
Весь день Хенли был занят, отдавал распоряжения был на совещании, которое тянулось бесконечно долго, ходил по окопам и разговаривал с солдатами. Он насилу выкроил время написать коротенькое письмо жене и еще более короткую записку отцу. Он не хотел, чтобы родные заметили его волнение и жалость к себе, а потому писал спокойно, почти холодно. Ему удалось даже выжать из себя какую-то шутку. Покончив с письмами, он бросил их в почтовый мешок, куда были сложены письма всей роты, и связной тотчас же отправился в штаб батальона. После этого у Хенли стало почему-то легче на душе. Вот и оборваны последние нити, связывавшие его с Англией, с жизнью. Все кончено, отрезано, почти забыто. Теперь стало легче заниматься делами.
