Герберт Уэллс - Над жерлом домны
Неподвижный и душный воздух давил Рауту грудь. Он молча шел по дороге рядом с Хорраксом; так же молча они свернули на устланную золой тропинку, откуда открывался вид на всю долину.
Голубоватая мгла, состоявшая наполовину из тумана и наполовину из пыли, придавала всем предметам какой-то особенный, таинственный вид. Там, вдалеке, виднелись Гэнли и Этрурия, словно темные серые массы со светившимися кое-где точками уличных фонарей или немногих освещенных окон; местами выделялся яркий желтый свет из окон трактира или работавшей всю ночь фабрики. А над этими смутно серевшими массами возвышался целый лес высоких труб; многие из них извергали клубы дыма; некоторые же бездействовали благодаря временному застою. Кое-где на фоне вечернего неба ярко вырисовывался шкив надшахтного копра, говоривший о том, что тут имеются каменноугольные копи. Ближе к тропинке тянулась целая сеть железнодорожных путей; с грохотом сновали туда и сюда еле видимые в полумраке маневрировавшие составы; пыхтели паровозы, раздавался ритмический лязг сталкивающихся буферов; временами клубы белого пара застилали все окружающее. Слева между полотном железной дороги и темной массой невысокого холма возвышались, гордо господствуя над долиной, гигантские, черные как смоль, огромные, увенчанные дымом и пламенем трубы доменных печей компании Джэдда и центральные здания обширного железоделательного завода, которым управлял Хорракс. Они стояли массивные, грозные; внутри их вечно бушевало пламя и кипело расплавленное железо; из прокатных мастерских доносился грохот, а паровой молот, тяжело ударяя, разбрасывал снопы белых искр. Как раз в одну из гигантских печей засыпали новую порцию топлива; сразу же вырвалось красное пламя и до самого неба поднялось облако дыма и черной копоти.
Раут решил прервать молчание, снова становившееся зловещим.
— Да, ваши печи действительно дают необычайно красивые эффекты, — сказал он.
Хорракс что-то проворчал. Он стоял, засунув руки в карманы, и глядел на железную дорогу и на завод. Брови его нахмурились, словно он решал какой-то бесконечно важный, но чрезвычайно сложный вопрос. Раут взглянул на него, но тотчас же опять отвернулся.
— Сейчас еще нет настоящего лунного освещения, — продолжал он и посмотрел на небо, — день еще не вполне угас.
Хорракс вдруг уставился на своего спутника; у него было такое выражение лица, словно его только что разбудили.
— Что такое? Не угас?.. Ну, да, разумеется. — Он тоже в свою очередь поднял вверх глаза и посмотрел на луну, казавшуюся лишь бледным пятном на светлом небе летнего вечера. — Пойдемте же, — вдруг сказал он; подхватив Раута под руку, он свернул на тропинку, ведшую к железной дороге.
Раут отступил назад, глаза обоих встретились. В один миг они сказали друг другу все то, что уста не смели выговорить. Хорракс крепко сжал руку Раута повыше локтя, но почти тотчас же отпустил ее. Не успел Раут опомниться, как он уже шел, хотя и неохотно, под руку с Хорраксом по тропинке.
— Посмотрите, как красиво светятся огни семафора вон там, по направлению к Бэрслему, — сказал Хорракс. Раз прервав молчание, он продолжал говорить без умолку. Он шел быстро и все крепче и крепче сжимал руку Раута.
— Взгляните на эти маленькие зеленые, красные и белые огоньки, сверкающие в тумане. Вы ведь любите световые эффекты, Раут, а тут очень красивая игра света. Теперь посмотрите на мои доменные печи, какой величественный у них вид. Вот она, направо, — моя любимица, в ней целых семьдесят футов высоты. Я сам строил ее, и вот уже пять лет, как она и день и ночь без устали плавит железо в своих недрах. У меня к ней какая-то особенная нежность. Вот эта красноватая линия — вы назвали бы это эффектным оранжевым бликом, не правда ли? Это пудлинговые печи; а вот там, эти три ярко освещенные черные силуэты, — это прокатные цехи. Заметили ли вы сейчас сноп белых искр, вырвавшийся из-под парового молота? Пойдемте туда. А слышите грохот листового железа по полу? Это удивительная штука. Это листовое железо, Раут! Оно глаже зеркала, когда только что выходит из обработки. А вот и молот опять заработал. Ну, пойдемте же.
Он умолк и перевел дух; руки его так крепко сжимали руку Раута, что тот не мог двинуться. По темной тропинке, ведшей к железной дороге, Хорракс мчался как безумный; Раут же все время молчал и только старался удержать стремительно летевшего спутника.
— Слушайте, Хорракс, — наконец произнес он с каким-то нервным смехом; в голосе его слышалась плохо скрываемая злоба. — Послушайте, вы мне сейчас руку оторвете! Куда это вы меня тащите?
Хорракс наконец отпустил его. Тон его совершенно изменился.
— Я вам сделал больно? — спросил он. — Простите! Но вы сами меня приучили ходить под руку, как полагается друзьям.
— В таком случае вы еще не успели изучить это дело во всех тонкостях, — сказал Раут и опять рассмеялся деланным смехом. — Черт возьми, у меня, наверное, вся рука в синяках!
Но Хорракс даже не извинился.
Они уже успели дойти до подножия холма, к самому забору, тянувшемуся вдоль полотна железной дороги. По мере того как они приближались, очертания завода росли и казались все более и более грандиозными. Теперь для того чтобы увидать доменные печи, им приходилось смотреть вверх: Этрурия и Гэнли скрылись из вида, когда они спустились с холма; впереди на заборе висела доска, на которой еле-еле виднелась забрызганная грязью надпись: «БЕРЕГИСЬ ПОЕЗДА».
— Да, безусловно красивые световые эффекты, — сказал Хорракс, делая широкий жест рукой. — Вон, смотрите, подходит поезд. Клубы дыма, оранжевый свет, яркий, круглый глаз фонаря паровоза, мелодичный лязг буферов — как красиво все это. Но раньше мои доменные печи были эффектнее, когда мы еще не научились закрывать верхнее отверстие железными конусами для того, чтобы использовать отходящие газы.
— Каким образом? — спросил Раут. — Какие конусы?
— Конусы, друг мой, конусы! Я покажу вам один из них вблизи. Раньше отверстия были всегда открыты и пламя оттуда вырывалось: над домной витал ночью огненный столб, а днем — облако дыма. А теперь мы отводим отходящие газы посредством труб и употребляем эти газы для того, чтобы нагревать воздух, который поступает в домну, а отверстие закрывается конусом. Вы увидите этот конус вблизи — это в высшей степени интересная вещь.
— Однако, — сказал Раут, — из отверстия печи все-таки время от времени вырываются дым и пламя.
— Конус не приделан наглухо; он подвешен на цепи, которая прикреплена к рычагу, а с другой стороны имеется противовес. Впрочем, я покажу вам устройство его вблизи. Иначе, разумеется, никак нельзя было бы засыпать топливо в печь. Через определенные промежутки времени конус опускается вниз и из отверстия печи вырывается пламя.
— Понимаю, — сказал Раут. Он оглянулся назад. — А луна становится ярче, — добавил он.
— Пойдемте дальше, — вдруг сказал Хорракс. Он опять вцепился Рауту в плечо и неожиданно потянул его на рельсы. И тут в одно мгновение произошел краткий эпизод — один из тех эпизодов, которые оставляют после себя ощущения необычайно яркие, но настолько мимолетные, что человек после них остается ошеломленным и сомневается в том, был ли это сон или действительность. Не успели они перейти через половину железнодорожных путей, как рука Хорракса вдруг словно клещами сжала плечо Раута; в то же мгновение Раут почувствовал, что спутник заставил его сделать полуоборот. Он посмотрел вперед. По главному пути, прямо на него, мчался поезд: уже можно было ясно различить ряд освещенных вагонов; два огня паровоза — красный и желтый — становились с каждым мгновением все ярче и ближе. Раут вдруг понял все; он повернулся лицом к Хорраксу и напряг всю силу, чтобы оттолкнуть его и вырваться из железных рук, удерживавших его на рельсах. Но борьба не продлилась и секунды. Выло мгновенье, когда Раут твердо знал, что Хорракс удерживает его на месте; но почти в тот же миг он почувствовал, что спутник с силой оттащил его в сторону.
— Осторожнее, — сказал Хорракс, тяжело дыша. Поезд с грохотом промчался мимо них. Они оба стояли, с трудом переводя дух, около калитки, которая вела к заводу.
— Я не заметил, что поезд идет, — сказал Раут. Несмотря на то, что опасения его только что получили подтверждение, он все еще старался вести разговор в обычном тоне.
Хорракс что-то проворчал.
— Конус, — произнес он и затем, словно вдруг очнувшись, добавил: — Я так и подумал, что вы не расслышали.
— Да, я ничего не слышал, — сказал Раут.
— Для меня было бы большое горе, если бы вы попали под поезд, — сказал Хорракс.
— Я на мгновенье как-то растерялся, — сказал Раут.
С минуту Хорракс стоял неподвижно, но потом он опять повернулся в сторону завода.
— Посмотрите, какими красивыми кажутся в темноте эти горы руды и кокса! А вон там поднимают вагонетку наверх: она опрокидывается, и ее содержимое засыпают в отверстие печи. Поглядите, каким эффектным потоком течет раскаленная красная масса. А теперь, когда мы подошли ближе, кучи руды наполовину закрывают от нас печи. Посмотрите, как трепетно дрожит пламя над той большой домной. Нет, вы не туда пошли. Сюда, в эту сторону. Та дорожка ведет к пудлинговым печам; а я хочу сначала показать вам канал.
