Эдгар По - Спуск в Мельстрём
Я исполнил его желание, и он продолжал:
– У меня, сообща с двумя братьями, была оснащенная шхуна, тонн эдак в семьдесят. Вот мы и ходили на ней ловить рыбу, промеж островов на Моское, поближе к Вургу. Там, в сильный ветер, на море бывает отличная ловля; да немного до нее охотников. Из всех береговых жителей в Лофодене только мы трое ходили к островам. Обыкновенно забирали мы поюжнее; там и рыбы-то всегда вдоволь, да и не так опасно. Были у нас между скал и заповедные местечки: садок садком, и рыбка, я вам доложу, отличная! Бывало, в один день добудем ее столько, что другой, потрусливее, и в неделю не промыслит. Оно, правду сказать, дело опасное; да уж мы, была – не была! хотели нажить денежки наудалую.
– Шхуну свою ставили мы в заливец, миль на пять повыше отсюда, и в ясную погоду, выбравшись за котловину Моское-стрёма, бросали якорь подле Отергольма или Зандфлезена, где волнение не так сильно. Тут оставались мы до тех пор, пока уляжется вода, а потом снимемся с якоря, да и давай подобру-поздорову улепетывать. Никогда почти в эти переезды не бывали мы без ветру; наперед знали, когда подует попутный. Только две ночи в шесть лет пришлось нам простоять в море на якоре – тишь была страшная, да один раз подле островов с неделю прожили: такой подул, так взбурлил море синее – нельзя домой идти, хоть умирай с голоду. Конечно, бурей вынесло бы нас в открытое море, да на беду попадись мы в одну из этих перекрестных струй, которых здесь бессчетное множество. Ну, и поволокло, и стало повертывать. Бросили якорь – куда тебе! сдрейфовало, тащит и с якорем. Кое-как забрал уж под Флименом.
– Чего тут натерпелись мы – и сотой доли рассказать нельзя. Плохое это место и в хорошую погоду, а уж в бурю и говорить нечего; но и тут удалось нам ускользнуть из лап Моское-стрёма. Нечего сказать, замирало у меня сердечко, когда случалось близко подходить нам к мертвой воде этого разбойника. Иной раз и ветер введет в обман. Стоишь в закуте – он так вот и мечется, а выйдешь в море – и нет его, и тянет шхуну течением. У моего старшого брата был восемнадцатилетний сын, и у меня было два бравых парня. Они бы в таких случаях и очень помогли нам рулем править, да мы, когда дело шло на риск, жалели брать их с собою.
– Вот прошло уж без малого три года, как приключилась со мною беда, о которой я хочу теперь рассказать вам. Ни один человек из здешних жителей не забудет десятого числа июля 18-го; в этот день бушевал здесь такой ураган, какого никогда еще не бывало. А все утро, да и далеко за полдень, дул славный ветерок, так что самые старые моряки ровнехонько никакой беды не чуяли.
– Было около двух часов. Мы, втроем, завалили за острова и духом нагрузили шхуну отличной рыбою, которой никогда еще не видывали здесь такого множества. Ровно в семь часов снялись мы с якоря и поплыли домой, чтоб убраться поскорей от мертвой воды Стрёми, которая прибывает в восемь.
– Нас гнал свежий ветерок; мы и не думали об опасности. Вдруг рванулся ветер с Гельзегена: шхуну потащило назад. Дело небывалое, никогда с нами не случалось такой истории; мне стало как-то неловко, а почему – и сам не знаю. Хотели было мы посправиться; смотрим – нет, гонит назад течением. Уж я думал предложить вернуться на место якорной стоянки, да взглянул назад, ба! смотрю, весь горизонт заволокло тучею, и несется она к нам, словно ворон зловещий.
– Ветер стих между тем, воздух не шелохнется, а течением дрейфует нас во все стороны. Прошло не больше минуты, не успели мы еще и одуматься, вдруг поднялась такая буря, какой никто из нас никогда не видывал. Вода вскипела, небо задернулось тучами – темень страшная, друг друга не видим на палубе. Мы только что перед этим подняли паруса, чтобы справиться с течением; но с первым же порывом вихря обе мачты полетели за борт, будто кто подпилил их. За одну ухватился меньшой брат – и его как не бывало.
– Шхуна была у нас прелегонькая; палуба плотная, с одним только люком, и мы всякой раз, обходя Стрём, опускали его из предосторожности. Не будь этого, она бы тотчас пошла ко дну, потому что нас так водой и окатывало. Не знаю, как уцелел мой старший брат, мне не довелось расспросить его. Что же до меня касается, я плотно прилег к палубе, ногами уперся в борт, а руками схватился за кольцо, ввернутое в деку. Я и сам не понимал что делаю, а вышло на поверку, что умнее ничего в жизнь свою не делывал.
– Скоро вода совсем захлебнула нас. Я сдерживал дыхание, не выпуская кольца из рук. Когда было мне не под силу не дышать больше, я приподымался на коленки, и голове становилось легче. Вот, чую, маленький бот наш стал потряхиваться, точь-в-точь как собака, когда выйдет она из воды на берег. Я только что стал было сбираться с мыслями, стараясь придумать, что бы такое сделать мне, как вдруг кто-то цап-царап меня за руку. Смотрю – мой старший брат: так сердце и запрыгало от радости. Я думал, что его и в живых уж нет. Он приложил рот к моему уху и закричал: Моское-стрём!
– Я вздрогнул всем телом; я понял, что хочет сказать он этим словом. Ветер гнал нас прямо к водовороту; не было спасения!
– Вы знаете, мы и в тихую погоду боялись подойти к нему; теперь же неслись в самую средину хляби, да и с каким еще ураганом! Авось, подумал я, минуем беды. Но в тот же миг проклял глупую надежду. Я знал очень хорошо, что, будь мы на корабле в десять раз больше стопушечного – и тогда не миновать бы нам верной гибели.
– В это время буря поукротилась, или, может быть, мы уж ее не чувствовали; но зато море, которое было под ветром гладко и пенисто, стало теперь страшно коробиться, и небо-то над нами переменилось совсем. Вокруг, подальше от нас, чернело оно, как ночь темная, а прямо над нами была в нем круглая отдушина, такая светлая, глубокая, и в ней стоял полный месяц. А уж как светил он! Все как днем, было видно. Но, Господи, Боже мой, какую только страсть освещал он!
– Я пытался раза два заговорить с братом, но не знаю почему, только голос мой так разносился в воздухе, что брат не мог понять ни слова, а кричал я прямо в ухо ему. Вот покачал он головою, побледнел, как мертвец, и поднял вверх указательный палец, как будто хотел сказать мне: слушай!
– Сперва я не понял его, но вдруг ужасная мысль мелькнула в уме моем. Я вынул из кармана часы, смотрю – остановились. Повернул я их стеклом к месяцу, залился слезами, да и бросил далеко от себя. Стрелка перешла за семь. Водоворот был в полном бешенстве!
– Если корабль хорошо построен, оснащен, как следует, и в воде сидит неглубоко, – волны в сильный ветер, когда он идет поперек их, подталкивают его все снизу, что у нас, моряков, называется верховой ездою. Ну вот, до сих пор они везли нас очень ловко; теперь же стали подхватывать под корму и поднимать все выше, выше – чуть не до облака. Я никогда не думал, чтобы они могли быть так высоки. Потом скользили мы вниз, с такой быстротою, что голова шла кругом. Точно так случалось мне падать во сне с самой высокой горы. Когда поднимались мы, было так светло, что я мог в одну минуту разглядеть, где мы. Водоворот был от нас не дальше четверти мили; но он казался совсем не таким, как вы теперь его видели. Не знай я, где мы и что ждет меня, – я ни за что на свете не узнал бы его. Страшно было взглянуть; веки сами собою сжимались от ужаса.
– Прошло еще минуты две, вдруг волны опали, и нас обдало пеною. Шхуна сделала крутой полуоборот налево и понеслась в новом направлении с быстротою молнии. В это самое мгновение громкий шум волн был заглушен таким пронзительным криком, как будто выпустило пар вдруг несколько тысяч пароходов. Мы очутились на черте буруна, на самом краю водоворота. Вот, думал я, еще минута, и мы погрузимся в самое жерло бездны, которого нельзя было разглядеть ясно от быстроты, с какою несло нас. Шхуна не совсем ушла в воду – она держалась на ней, как бутылка, наполненная воздухом. Левою стороной плыла она к водовороту, в правую хлестали волны океана. Между нами и горизонтом стояла какая-то стена, огромная, вся исковерканная.
– Вам странно покажется, но, знаете, когда мы были в самых челюстях бездны, и чувствовал себя гораздо спокойнее, нежели в то время, когда только что приближался к ней. Потерявши надежду, я вместе с нею потерял и тот ужас, который сперва обуял меня. Должно быть, отчаяние придало мне бодрости.
– Оно может показаться и хвастовством, но я по правде скажу вам, что мне пришла тогда мысль: какое славное дело умереть такою смертью, и как глупо думать о самом себе при виде такого дивного проявления могущества Божия. Вслед за этим я устремил на водоворот все свое внимание. Мной овладела непреодолимая страсть, заглянуть, во что бы ни стало, в глубину его. Я жалел об одном только, что мне не удастся никогда рассказать моим старым товарищам о том, что я увижу. Разумеется, глупо заниматься человеку таким вздором на краю погибели, да я и сам думал после, что быстрый бег шхуны вокруг пропасти подействовал немного на мою голову.
