Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 80
Вся настоящая наука в том, чтобы делать другому то, чего себе хочешь. Это всякому понятно и больше ничего не нужно. Так что настоящая наука одна и короткая, пустяковой же науке конца нет. Ей все нужно, и то, сколь[ко] солнце весит и не сойдется [ли] оно с такой или такой звездой, и какие козявки самые мелкие, и как земля сделал[ась] землею, и как стали расти травы, и какие на земле были звери, и какой царь кого ограбил и на ком б[ыл] женат, и кто когда какие складывал стих[и], и песни, и сказ[ки], и какие законы нужны и почему, и из какого состава камни и металлы, и как и какие пары бывают и к[ак] остывают, и всего не перечт[ешь] и нельзя перечесть, п[отому] ч[то] делу бывает начало и конец, а пустякам не может быть конца. Особенно когда есть люди, к[отор]ые не сами кормятся, а к[отор]ых кормят другие и к[отор]ым нечего делать.
Вот эти-то люди и выдумывают разные игры, потехи, забавы, в том числе и то, что они называют наукой.
Беды от этого особенной не было бы, если бы эти дармоеды занимались букашками и звездами рядом с картами, скачками, нарядами, чем бы дитя ни тешилось, только бы не плакало, но беда в том, что знает кошка, чье мясо съела, эти люди хотят оправдать свою праздную и незаконную жизнь на шее других людей тем, что они заняты самым важным делом, науками, и для этого называют наукой те пустяки, к[отор]ыми они занимаются, уверяя, что все это они делают на пользу людей.
Настоящей же наукой им никак нельзя заниматься, п[отому] ч[то] настоящая наука обличает их грех, то, что живут на шее рабочего народа. Для того же, чтобы придать важность тем пустякам, к[оторые] они называют наукой, они придумывают самые хитро-мудрые, искусные рассуждения, по которым разбирают всякие никому не нужные тонкости, давая этим рассуждениям разные странные новые названия: гносеология, патология, физиомеханика и т. д. и т. п.
И люди эти так давно уж заняты этим обманом, что они сами под конец уверились, что те пустяки, к[оторые] они называют наукой, очень важное дело, и не только сами уверились, но уверили в этом и несчастную молодежь, о к[оторой] вы пишете, к[оторая] бросает честный, законный труд и посредством этой пустяковой науки лезет туда же, в дармоеды науки, часто не замечая всю подлость того, что она делает, как вы пишете, бросает выкормивших их и трудящихся родителей для того, чтобы надеть сюртук, лаковые сапоги и болтать пустяки про науку и, обманывая их, обучать детей все той же пустяков[ой] науке.
В этом великий вред того, что у нас называется наукой.
За несколько уже лет не проходит ни одного дня, чтобы я не получил от 2 до 4 писем с просьбами о том, чтобы я тем или иным способом не помог ему или ей, если это пишет сам желающий учиться, или матери, просящей за детей, чтобы я помог им учиться, т. е., говоря по правде, помог бы посредством диплома вытти из своего круга трудящих[ся] людей в круг дармоедов.
Самое же странное, сказать, смешное, если бы это не было так жалко, то, ч[то] эти люди, юноши, девушки, всегда все объясняют, оправдывают свое обращение ко мне за помощью тем, что они желают учиться только из самого, как им кажется, благородного побуждения — из желания «служить народу, посвятить свою жизнь служению нашему несчастному народу».
Вроде того, как если бы один из многих людей, несущих общими силами тяжелое бревно, ради служения этим несущим, перестал бы нести бревно и даже сел бы на него.
Так вот мое мнение о том, что такое настоящая наука и что такое ложная — и в чем вред этой ложной науки.
Скажу еще о том, отчего, по моему мнению, этот вред и что нужно сделать, чтобы избавиться от него.
Вред ложной науки происходит, по моему мнению, оттого, что обучение наук[ам] связано с выгодами и управляется законами, т. е. что одни науки позволяют преподавать тут и таким людям, а другие — другим, и люди получают звание по знанию наук, а по званию получают места, одним словом, вред в том, что посторонние люди вмешиваются в отношения между учащим и учащимся.
Для того чтоб от учения не б[ыло] бы вреда, надо, чтобы учил всякий, кто хочет, у того, у кого хочет учиться, и ничего бы не получал за учение, кроме того, чему выучил, и чтобы учил всякого, кто хочет и кого хочет, и за ученье ничего бы ни от кого не получал, кр[оме] радости того, что научил друго[го] полезному знанию. И потому для того, чтобы избавиться от вреда ложной науки, есть только одно средство родителям не отдавать детей ни в какие заведения, а учить самим или у тех учителей, к[оторые] бесплатно будут учить детей, взрослым же юношам и девушкам не поступать ни в какие учебные заведения, а учиться по книгам, благо их так много и так они дешевы, и у тех учителей, к[оторые] будут учить безвозмездно.
Люди говорят, особенно теперь, после нашей революции, что всё зло в том, что власти обижают, капиталисты, землевладельцы давят народ, что всё во властях, в войске.
Всё это неправда. Всё в учении. И те, к[оторые] властвуют, знают это и зорко смотрят за ученьем, чтобы не выпустить его из рук. Они знают, что в нем всё дело.
Комментируемый текст является первой редакцией письма, представляющей собой непосредственный ответ корреспонденту. Датируется по отметке секретаря. В июле месяце письмо, превратившееся в статью «О науке», несколько раз перерабатывалось (см. т. 38).
Федор Андреевич Абрамов (1875—1918) — по происхождению крестьянин с. Ундоры Симбирской губернии. В течение нескольких лет был фиктивным редактором газеты «Симбирские вести».
Ответ на обширное письмо Ф. А. Абрамова от 22 июня 1909 г. по вопросу о значении науки. Опубликовано в книге: Л. Н. Толстой, «О науке», сборник статей, М. 1917, стр. 56—61.
Ф. А. Абрамов прочитал ответ Толстого на свое письмо в «Русских ведомостях», где оно было впервые опубликовано с пропусками. В письме от 17 ноября он просил Толстого прислать ему полный экземпляр. Послан 21 ноября.
2. В. Г. Черткову от 1 июля.
* 3. Т. Л. Сухотиной.
1909 г. Июля 1? Кочеты — Суворово?
Присылай1 поскорее Тапселя2 и Душана, а то ввиду дождя В[ладимир] Г[ригорьевич] хочет уезжать в 7.
Л. Т.
С 8 июня по 3 июля Толстой гостил в имении мужа Татьяны Львовны М. С. Сухотина Кочеты Орловской губернии. 30 июня В. Г. Чертков, которому было запрещено жительство в Тульской губернии, приехал для свидания с Толстым и остановился в д. Суворово, в трех верстах от Кочетов. Прожил по 2 июля. Виделся с Толстым ежедневно. Комментируемая записка написана в один из этих дней, верней всего 1 июля, когда Толстой ездил на ярмарку в д. Ломцы, в семи верстах от Кочетов (Тапсель сделал там ряд снимков, и в тот день к вечеру, когда возвращались домой, был дождь; установлено по дневнику Д. П. Маковицкого).
1 Зачеркнуто: Заезжайте
2 Тапсель (Tapsel, ум. 1915) — англичанин-фотограф, в 1908 г. приезжал в Россию по приглашению В. Г. Черткова специально для воспроизведения и увеличения портретов Толстого. Проживал в доме Черткова.
4—5. С. А. Толстой от 3 июля (два письма).
6. А. К. Чертковой от 3 июля.
* 7. Т. Л. и М. С. Сухотиным.
1909 г. Июля 5. Я. П.
5 июля 1909.
Милые мои Таня и Миша, пишу вам, по правде сказать, п[отому] ч[то] забыл у вас в тумбочке у кровати Зосин1 подарок, каранд[аш] с электрич[еской лампочкой]. Если бы этого не б[ыло], едва ли собрался бы, а теперь рад случаю сказать вам еще раз, как я благодарен вам за вашу любовь, благодаря к[отор]ой мне так хорошо б[ыло] у вас. Здесь могло бы быть лучше, если бы не б[ыло] недоброго чувства между мaмà и Сашей, к[оторое] нынче особенно резко выразилось и за к[отор]ое, как более гибкую, могущую больше и долженствующую больше работать над собой, я оч[ень] упрекаю и сожалею Сашу.2 Так жалко, что люди не хотят брать того счастья, к[отор]ое так щедро отпущено нам всем. Я нынче искал какого-нибудь наиболее свойственного мне обращения к богу и другого не нашел, как только благодарность, благодарность, благодарность за все то благо, кот[орое] он, несмотря на всю мою гадость, дает мне. Не давайте, милый М[ихаил] С[ергеевич], сансаре лишать вас того, что так щедро определено всем нам. Ну, да будет. Будет и вам 81 год, и тогда вы, как я теперь, поймете всю радостную обязанность быть всегда ненарушимо счастливым.
Целую Таничку3 (по меньшинству), потом Танюшу.4 Таням обеим, т. е. маленьким, скажи, что дедушка говорит, что, когда он был глуп, то сердился, обижался, капризничал, а теперь, когда вырос, то узнал, что что сердиться и обижаться, то хуже, а что, если вспомнишь, когда рассердишься, что бог велит ни на кого, кроме как на себя, не обижаться, а всех любить, то сейчас станет весело, еще веселее, чем прежде. Катуну5 скажите, что его портрет на дамских дрожках со мной вышел оч[ень] хорош и ч[то] я его благодарю за провожанье и пришлю портрет и советую дать зарок не пить вина. Дорику6 скажите, что не беда писать «apex», и не беда, если не научится этому, беда будет, если разучится быть добрым. Мише,7 великолепному офицеру, скажите, ч[то] жалею, ч[то] не простился с ним и не успел поговорить по душе — сказать ему, что советовал бы ему теперь, когда он вне условий соблазнов окружающих, почитать, а главное, самостоятельно подумать о вопросах нравственно религиозных, попросту говоря, о том, как получше, в самом широком значении этого слова, прожить неизвестный предназначенный срок жизни. Маше Афан[асьевой]8 скажите, что советую не жаловаться, а радоваться. Няне9 передайте мой привет и скажите, что благодарю ее за то, что она так любит внучку.10 Анне Ив[ановне]11 скажите, что жалею, что не успел побывать у нее и полюбоваться ее огородом и ее работой медицинской. Петру Гр[игорьевичу]12 — ч[то] желал бы больше видеть и слушать его и что оч[ень] рад б[ыл] возобновить общение. Храброму черкесу13 советую, как ни важны поручения ег[о] прев[осходительства],14 не пренебрегать и поручениями главного нашего начальника. Тане моей, тебе, милая, желаю быть всё такой же и, если и двигаться, то туда, куда ты хорошо знаешь. Ну, прощайте. Наболтал много пустого. Не время.
