Эдгар По - Лигея
Было около полуночи, позже или раньше, я не обращал внимания на время, и внезапно рыдание, очень слабое и тихое, но совершенно ясное, прервало мои мысли. Я почувствовал, что рыдание раздается с постели — с ложа смерти. Я стал прислушиваться в суеверном страхе, но звук не повторился. Я начал вглядываться, чтобы открыть какое-нибудь движение в теле, но не заметил ничего. Между тем, невозможно было, чтобы я обманулся. Я не сводил глаз с трупа. Наконец, слабый, едва заметный румянец показался на щеках и около век. Я почувствовал, что от страха и невыразимого ужаса мое сердце перестает биться, а члены коченеют.
Чувство долга скоро возвратило мне мое хладнокровие. Я не сомневался, что мы слишком рано начали погребальные приготовления, — Ровенна была еще жива. Необходимо было тотчас же принять какие-нибудь меры. Но башня была совершенно отделена от части аббатства, занимаемой прислугой: позвать я никого не мог, не выходя из комнаты, а выйти из комнаты я не мог. Я решился, не прибегая ни к чьей помощи, действовать один. Но прошло несколько минут, и краска с лица и век сбежала, оставив более чем мраморную бледность; губы сжались и мертвенность покрыла все тело. Я с содроганием упал на диван и предался своим страстным сновидениям о Лигее.
Прошел целый час, и я опять услышал звук, долетевший до меня с постели. Это был вздох. Я бросился к телу и увидел…. я ясно увидел вздрагиванье губ. Через минуту они открылись и показали целый ряд белых, блестящих зубов. Удивление боролось во мне с ужасом. Я почувствовал, что зрение мое застилается, что разум пропадает, и только после страшного усилия я, наконец, мог заставить себя повиноваться долгу. На лбу, шее и щеках появилась краска, по всему телу распространилась теплота и, наконец, сердце стало биться.
Жена моя была жива, и я принялся усердно приводить ее в чувство. Я растирал ей виски и руки, я употреблял все средства, известные мне из медицинских книг. И все оказалось напрасным. Краска снова исчезла, пульс прекратился, выражение смерти опять показалось на губах, и через минуту все застывшее тело приняло синеватый оттенок, вид трупа, пробывшего несколько дней в могиле.
Я опять стал думать о Лигее, и опять, — странно даже писать, — опять донеслось до меня с постели подавленное рыдание. Всю ночь провел я в том, что приводил в чувство покойницу и снова впадал в мечты о Лигее.
Наконец, к концу ночи покойница пошевелилась еще раз, и на этот раз сильнее, чем прежде; я сидел на диване неподвижно, но в сильном волнении. Тело шевелилось, повторяю я, и на этот раз сильнее, чем прежде. Краска разливалась по всему лицу, члены приняли живое положение и только веки оставались неподвижными. Если бы не саван, я мог бы подумать, что Ровенна совершенно сбросила с себя цепи смерти. И я не сомневался в этом больше, когда Ровенна встала, и, завернутая в саван, шатаясь, неверным шагом, с закрытыми глазами, как человек из лунатиков, дошла до половины комнаты.
Я не дрожал, я не двигался; целые массы мыслей теснились в моей голове и парализировали меня. Неужели передо мною живая Ровенна? неужели это моя Ровенна с голубыми глазами и с белокурыми волосами? И почему же я сомневаюсь? Разве это не ее щеки? разве не ее подбородок? Но неужели она так выросла во время своей болезни? Какое невыразимое исступление овладело мною при этой мысли! В один миг я был у ног ее. Она отступила при моем прикосновении, сняла саван, и с головы ее упала целая масса длинных волос черных, как ночь или как вороново крыло. После этого видение стало тихо, тихо открывать глаза.
— Так вот они, наконец! — вскричал я; — могу ли я ошибаться? Вот они, божественные глаза, черные, чудные глаза моей погибшей любви, глаза Лигеи!
Комментарии
Название в оригинале: Ligeia, 1838.
Публикация: Журнал "Дело", СПб., 1874, № 5, с. 234—241.
Переводчик - Николай Васильевич Шелгунов.
