Грэм Грин - Нашла коса на камень
— Дорогая моя, — произнес он с видом оскорбленного достоинства, — допустим, я испытал в жизни кое-какие превратности, допустим даже, что я несколько лет просидел за решеткой, но теперь я свободный человек. У меня есть все права.
— И сын в тюрьме.
— Вовсе не в тюрьме, моя дорогая. Борстал[2] — это учреждение совсем другого рода. Тоже нечто вроде колледжа.
— Вроде святого Амвросия?
— Ну, может быть, не совсем того же ранга.
Хозяйка сложила оружие. В стычках с ним она всегда в конце концов складывала оружие. До своего первого ареста он несколько лет служил камердинером в хороших домах, один раз даже дворецким. Свою манеру поднимать брови он заимствовал у лорда Чарлза Мэнвила; свой дешевый костюм он носил с непринужденностью эксцентричного пэра; и даже можно сказать, что своей профессии мошенника он научился от старого лорда Беллина, который питал пристрастие к серебряным ложкам.
— А теперь, дорогая моя, вы, может быть, разрешите мне получить мое письмо? — Он опасливо протянул руку — он столь же боялся хозяйки, как и она его. Они непрерывно сражались друг с другом и всегда терпели поражение. В этой нескончаемой битве никто не выигрывал: обе стороны отступали под давлением страха. На этот раз победа была на его стороне. Хозяйка вышла, хлопнув дверью.
Едва дверь закрылась, как Драйвер повернулся и с искаженным от ярости лицом издал негромкий и неприличный звук в направлении аспидистры. Потом надел очки и стал читать.
Его сын принят в оксфордский колледж св. Амвросия. Несколько строк и размашистая с росчерками подпись ректора оповещали Драйвера об этом замечательном событии. Как это удачно вышло — такое совпадение фамилий! «Я с особым удовольствием, — писал ректор, — буду лично следить за успехами Вашего сына в колледже св. Амвросия. Это большая честь для нас — иметь возможность в дни войны приветствовать в нашей среде отпрыска столь знаменитого военного рода». Драйвер ухмыльнулся, чувствуя вместе с тем прилив неподдельной гордости. Конечно, он их объегорил, ну, а все-таки — и грудь мистера Драйвера гордо выпятилась под жилетом, — все-таки теперь он может сказать, что его сын учится в Оксфорде!
Были тут, правда, еще две небольшие трудности, небольшие по сравнению с тем, чего он уже достиг. Во-первых, плата: по оксфордским обычаям ее, видимо, полагалось вносить вперед; во-вторых, экзамены. Сдавать их собственными усилиями сын не сможет: в Борстале ему не позволят, а выйдет он еще только через полгода. Кроме того, вся прелесть этой идеи в том и заключалась, чтобы в виде неожиданного сюрприза поднести сыну оксфордский диплом при его возвращении домой. И мистер Драйвер, как шахматный игрок, всегда видящий вперед на два-три хода, уже прикидывал в уме, как обойти эти трудности.
Плата — это пустяки, нужно только не выходить из роли; пэру Англии, конечно, поверят в долг. А если будут приставать после того, как сын получит диплом, так он им скажет: «Ну, подавайте в суд, за чем дело стало?» Вряд ли этим господам из Оксфорда приятно будет сознаться, что их провел за нос старый жулик. Но вот экзамены... Хитрая улыбка шевельнулась в уголках его рта: он вспомнил об одном человечке, с которым познакомился в тюрьме лет пять назад. Его преподобие Саймон Майлан, а в тюрьме все его звали Папаша. Он отбывал небольшой срок — там все были краткосрочные, не больше чем на три года. Драйвер видел его сейчас как живого: высокий, худой, с аристократической внешностью, и лицо узкое, сухое, как у адвоката, — только нос малость поразмяк от слишком веселой жизни. Тюрьма, если подумать, вмещает в себе не меньше учености, чем университет; кого там только нет — доктора, финансисты, священники. А где найти мистера Майлана, это Драйверу было хорошо известно: он служит сейчас в меблирашках возле Юстон-сквер; если поставить ему стаканчик-другой, он сделает все, что хочешь, и, уж конечно, напишет отличные экзаменационные работы.
— Я его как будто сейчас слышу, — восхищенно припомнил Драйвер, — шпарит и шпарит себе по-латыни на удивление надзирателям!
3Наступила осень. В Оксфорде люди стояли в длинных очередях за конфетами и булками; туман с реки заползал в кинотеатры, обманывая бдительность караульщиков из добровольных дружин, занятых уловлением граждан, не имеющих при себе противогаза. Немногочисленные студенты пробирались сквозь толпы эвакуированных; они вечно куда-то спешили: так много надо было сделать за то короткое время, пока их еще не призвали в армию. Для жуликов тут сколько угодно поживы, размышляла Элизабет Кросс, но очень мало шансов для девушки найти себе мужа. Самое старинное оксфордское жульничество — его академический рэкет был совсем вытеснен черным рынком в Вудбайнсе и спекуляцией леденцами и томатами.
Тогда, весной, Элизабет сначала восприняла всю эту затею с колледжем св. Амвросия как веселую шутку, но когда в самом деле начали притекать деньги, это уже показалось ей не таким забавным. Месяц или два она терзалась и чувствовала себя очень несчастной, пока не поняла, что из всех жульничеств военного времени это — самое безобидное. Организаторы колледжа св. Амвросия не морили людей голодом, как министерство продовольствия, и не подрывали в людях доверия, как министерство информации; дядя Элизабет исправно платил подоходный налог, и все они втроем даже внедряли в чьи-то головы некоторые начатки образования. Когда эти простофили получат свои дипломы, они будут знать много такого, чего не знали раньше.
Но все это не помогает девушке найти себе мужа.
Элизабет предавалась этим грустным размышлениям, идя по улице после дневного концерта, который ей вздумалось посетить, вместо того чтобы исправлять присланные работы — пачка их была зажата у нее под мышкой. Из всех «студентов» только один выказывал кое-какие умственные способности — этот самый сын лорда Драйвера. Его работы приходили из Лондона через посредство отца, который брал на себя труд пересылать их в Оксфорд из «некоей точки в Англии», где находился сын. В переписке с этим молодым человеком Элизабет несколько раз чуть не попадала впросак по разным вопросам истории, да и дядюшка вынужден был частенько освежать свою заржавелую латынь.
Придя домой, она сразу поняла, что случилась какая-то неприятность: мистер Прискет в своем белом халате сидел на самом кончике стула, а дядюшка допивал выдохшуюся бутылку пива. Он никогда не починал новой, если случались неприятности, считая, что для того, чтобы получить полное удовольствие от выпивки, нужно быть в соответствующем настроении. Когда Элизабет вошла, оба молча оглядели ее. Мистер Прискет молчал мрачно, мистер Фенник озабоченно. Ну ясно, кто-то подложил им свинью, только вряд ли университетские власти, те давно уже махнули рукой: было письмо от юриста, был бурный разговор, и после этого всякие попытки «сохранить свою монополию на образование», как выразился мистер Фенник, со стороны университета прекратились.
— Добрый вечер, — сказала Элизабет.
Мистер Прискет посмотрел на мистера Фенника. Мистер Фенник нахмурился.
— Что случилось? У мистера Прискета вышли все пилюли?
Мистер Прискет заерзал на стуле.
— Я вот о чем думала, — продолжала Элизабет. — Сейчас у нас идет уже третий триместр академического года. Не мешало бы прибавить мне жалованье.
Мистер Прискет коротко передохнул, не сводя глаз с мистера Фенника.
— Я получаю три фунта в неделю. А хочу еще три.
Мистер Фенник встал из-за стола. Он свирепо заглянул в свой стакан с темным пивом. Брови его еще больше сдвинулись. И наконец мистер Фенник заговорил.
— Из той же ткани мы созданы, что призраки и грезы... — сказал он и легонько икнул.
— Это у вас от почек, — вставила Элизабет.
— Рождаемые сном. И эти башни наши в венцах из туч...
— Неправильно цитируете.
— Рассеются как дым. Как дым...
— Вы читали экзаменационные работы по литературе?
— Если ты будешь мешать мне думать, — а думать нам надо быстро и глубоко, — скоро не будет никаких экзаменационных работ...
— Неприятности?
— В душе я всегда был республиканцем. Не понимаю, зачем нам нужна наследственная аристократия?..
— A la lanterne![3] — сказала Элизабет.
— Например, этот лорд Драйвер. Почему такое случайное обстоятельство, как его происхождение...
— Он отказывается платить?
— Не в том дело. Такой человек, конечно, ожидает, что ему поверят в долг; и вполне естественно, чтобы ему верили. Но он написал, что завтра сам сюда приедет — он, видите ли, желает осмотреть колледж, в котором учится его сын. Сентиментальный старый осел!
— Я так и знала, что рано или поздно будут неприятности.
— Спасибо, утешила. Конечно, чего и ждать от девчонки. Вместо того чтобы помочь в трудную минуту...
— Ничего тут нет трудного, надо только иметь голову на плечах.
Мистер Фенник схватил со стола бронзовую пепельницу и... осторожно поставил ее обратно.
